– Останьтесь с ним! – приказал Наррэуэй и в упор посмотрел на Питта. Тот ничего не ответил. Не без усилия он кое-как поднял Гаррика на ноги и с помощью Грейси повел его из кухни. – Так что же случилось с ним, мистер Гарви? – повторил Наррэуэй свой вопрос. Мартин покачал головой. – Не знаю, сэр. Он никогда не был трезвенником, но со временем стал пить еще больше, как будто ему становилось все хуже и хуже. – Хуже в каком смысле? – Его преследовали кошмары. – Мартин поморщился. – Такое бывает со многими из тех, кто пьет. Но у него они случались наяву. Он лежал в постели, широко открыв глаза, и кричал про кровь, огонь… задыхался, как будто ему было нечем дышать. – Говоря эти слова, Мартин дрожал всем телом. – Я тряс его, кричал ему, чтобы он проснулся… И тогда он плакал, как ребенок… Раньше я ни разу такого не видел и не слышал… – Он умолк. Лицо его было бледным, в глазах застыла мольба. Он как будто просил Наррэуэя пощадить его. Шарлотта сидела рядом. Сцена эта была ей крайне неприятна. С другой стороны – иного выхода не было. Наррэуэй вопросительно посмотрел на нее. В свою очередь, она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что никуда не уйдет. Поняв и приняв ее отказ, он вновь повернулся к Мартину Гарви. – Вам известно, что за события были причиной его кошмаров? – спросил он. – Нет, сэр, не знаю, – ответил Гарви, однако Наррэуэй уловил в его голосе нотку неуверенности. – Но вам известно, что что-то было? – твердо произнес он. – Думаю, да, – едва слышно прошептал Мартин. – Вы знали лейтенанта Ловата, которого застрелили в Иден-Лодж? Или мисс Захари? – Мисс Захари я не знал, но я знал, что мистер Гаррик знаком с мистером Ловатом. Когда мы узнали, что мистер Ловат убит, мистер Гаррик страшно расстроился… таким я его ни разу не видел. Мне кажется, тогда он окончательно тронулся рассудком. – Мартин явно смутился, говоря эти слова. И хотя это был очевидный факт, произнести это вслух – значит совершить предательство. В глазах Наррэуэя промелькнула жалость, но лишь на миг. Его лицо вновь сделалось каменным. – В таком случае нам нужно срочно поговорить с мистером Гарриком и выяснить, что именно стало причиной его душевных терзаний… – Нет, сэр! Только не это! – взмолился Мартин, вскакивая со стула. – Прошу вас… он… – Увидев холодный взгляд Наррэуэя, он осекся. Шарлотта бережно взяла его за руку. – Мы должны это знать, – сказала она. – От этого зависит жизнь одного человека. Ты можешь нам помочь. – Благодарю вас, миссис Питт, – перебил ее Наррэуэй. – Но это будет весьма тягостная процедура, и я бы не хотел подвергать ваши чувства испытанию. Однако Шарлотта даже не сдвинулась с места. На губах ее играла легкая вежливая улыбка. – Я весьма благодарна вам за ваше стремление пощадить мои чувства, – не без сарказма произнесла она. – Но поскольку я в курсе первоначальной истории, то вряд ли рассказ мистера Гаррика будет содержать для меня какие-то сюрпризы. Я останусь. Как ни странно, Наррэуэй не стал с ней спорить. Вместе с Мартином они перешли в гостиную, где Гаррик, под присмотром Питта и Грейси, лежал в полузабытьи на диване. У них ушла целая ночь, чтобы вытащить у этого несчастного его жуткую историю. В иные моменты они были вынуждены поддерживать его, и Гаррик говорил почти связно, целыми предложениями. В другие – молча лежал, дрожа и свернувшись калачиком, словно дитя в материнской утробе. И тогда они, как ни старались, не могли вытащить из него ни слова. Когда же он плакал, Шарлотта обнимала его и по-матерински прижимала к груди, пока рыдания сотрясали его исхудавшее тело. Питт с гордостью наблюдал за ней, вспоминая робкую застенчивую девушку, в которую он когда-то влюбился. Сострадание сделало ее еще прекрасней. Он даже мечтать не мог, что со временем она станет такой красавицей. Было похоже, что четверо молодых людей подружились уже при первой же встрече, так как имели много общего – и социальное происхождение, и интересы. Неудивительно, что почти все свое свободное время они проводили вместе. Трагедия возникла, когда они узнали, что христианское святилище у реки является также священным и для мусульман, то есть людей, которые в их глазах отрицали Христа. Однажды вечером, осмелев от алкоголя, они решили осквернить его так, чтобы мусульмане больше никогда не пришли бы туда. Пылая, как им казалось, праведным гневом, они украли свинью, животное, нечистое для мусульман, и зарезали ее прямо на алтаре, после чего для надежности все вокруг забрызгали ее кровью, чтобы окончательно отвадить мусульман от этого места. Говоря это, Гаррик впал в истерику, и даже Наррэуэй с его бесконечным терпением не смог больше вытащить из него ни одного разумного слова. Гаррик повалился вперед и чуть вбок, на сидевшую рядом с ним на диване Шарлотту. Лишь широко открытые глаза, с ужасом взиравшие на видимое только ему одному жуткое зрелище, свидетельствовали о том, что он все еще жив. Шарлотта подумала, что не забудет его леденящие душу крики до конца своих дней. – Думаю, вам было бы интересно узнать подробности, – с улыбкой сказала она, обращаясь к Наррэуэю. Тот пристально посмотрел на нее. – Вы имеете в виду Сандермана? – Но ведь вам все равно придется это сделать, не так ли? – Да, к сожалению, – ответил Наррэуэй, и Шарлотта услышала в его голосе искренние нотки раскаяния, как будто он извинялся перед ней. Ей показалось, что он хочет сказать что-то еще, однако передумал, и она вновь переключила все свое внимание на Гаррика, но не за тем, чтобы поговорить с ним – он все равно совершенно ничего не слышал, но чтобы просто положить руку ему на плечо и осторожно погладить волосы. Что бы он в свое время ни натворил, содеянное терзало его, ежечасно подвергая нестерпимым мукам. Так что она не имеет права судить его – ни она сама, ни кто-то другой не способны подвергнуть его наказанию столь же тяжкому, какому он подверг самого себя. Между тем на часах было уже четыре утра. Наррэуэй повернулся к Питту. – Здесь мы ничем не можем ему помочь. Я знаю один дом, в котором он будет в безопасности, пока мы не подыщем ему постоянное пристанище. – За ним будет кому ухаживать? – спросила Шарлотта, когда они подошли к двери, и распахнула ее для них. Что-то тихо нашептывая на ухо своему хозяину, Мартин помог вытащить Гаррика в коридор. Несмотря на все заверения Наррэуэя, что он не вернется в Бедлам, и обещания Мартина всегда быть с ним рядом, было видно – Гаррик не хочет никуда уходить. Они уже шли по дорожке к карете, когда Гаррик обернулся и полным тоски и отчаяния взглядом посмотрел назад. Питт понял: он обернулся не на дом, а чтобы бросить прощальный взгляд на Шарлотту: по его лицу промелькнула тень горького сожаления, однако тотчас исчезла. Шарлотта повернулась и, закрыв дверь, тяжело навалилась на нее, жадно хватая ртом воздух. Она почти задыхалась. Ей казалось, что, позволив Наррэуэю увести Гаррика, она тем самым предала его. И даже резонный довод, что иного выхода просто не существовало, был бессилен стереть из ее памяти боль, которую она увидела в его глазах, когда он понял, что она не пойдет вместе с ним. – Вы снова пойдете к тому священнику? – тихо спросила Грейси, когда они вернулись в кухню. – Вы хотите узнать всю правду? – Да, – ответила Шарлотта без колебаний. – Здесь явно кроется нечто большее. Я в этом уверена. – Она потерла глаза. От усталости и бессонной ночи их начинало саднить. – А ты скажи Тильде, что с Мартином все в порядке. *** Питт и Наррэуэй вернулись на Кеппел-стрит в половину десятого, усталые и разбитые. Они быстро позавтракали, после чего Шарлотта отвела их в Севен-Дайлз. Они прошли узким переулком и вышли во внутренний двор. На этот раз она уже не сомневалась, какую дверь ей открывать, и уже буквально в следующий миг они стояли перед тлеющим камином, а бледный как смерть Сандерман смотрел куда-то за их спины полными ужаса глазами. Шарлотте казалось, что она предала и его тоже. И все же, рассказывая ей о кошмарах Гаррика, он наверняка знал: она еще вернется к нему, причем не одна, а по крайней мере с Питтом. Она посмотрела на мужа: на лице ее супруга читалась жалость. Он перехватил ее взгляд, и она поняла: он ее не винит. Более того, он понимал ее боль, а также причину этой боли. Чувствуя, как к глазам подступили слезы, Шарлотта поспешила отвернуться. Сейчас не время давать волю чувствам – им здесь просто не место. – Я должен знать, что тогда произошло, мистер Сандерман, – сурово сказал Наррэуэй, без малейшей капли сострадания в голосе. – Каковы бы ни были мои собственные чувства или желания, в данный момент меня интересует только правда. – Понимаю, – ответил Сандерман. – Я всегда знал, что рано или поздно, но это всплывет. Можно похоронить мертвых, но нельзя похоронить вину. Наррэуэй кивнул. – Нам известно про ритуальное убийство свиньи и осквернение святилища. Но что случилось потом? – спросил он. Сандерман заговорил так, как будто боль все еще жгла его, физически разъедая его внутренности. – Одна женщина, которая ухаживала за больными, возвращалась домой и заметила свет факела. Решив проверить, в чем дело, она заглянула в святилище… При виде представшего ее взору зрелища она закричала. Сам того не замечая, он машинально зажал ладонями уши, как будто спасая их от этого крика. – Ловат схватил ее. Она попыталась вырваться. – Сандерман говорил еле слышно. – И снова зашлась в крике. Боже, это был жуткий, леденящий душу крик… полный ужаса. Он сломал ей шею. Не думаю, что он сделал это нарочно… Шарлотта, Питт и Наррэуэй слушали его, не перебивая. – Но ее крик услышали, – прошептал Сандерман. – Вскоре туда прибежали другие… самые разные люди…они увидели мертвую женщину… и Ловата… В помещении пылал камин, однако казалось, что там царит лютый холод. – Они набросились на нас, – продолжил Сандерман. – Не знаю, что было у них на уме… но мы запаниковали. Мы… застрелили их. – Он умолк. Казалось, он попытался добавить что-то еще, но, похоже, зрелище, представшее его мысленному взору, лишило его дара речи. У Шарлотты перехватило дыхание. – Их так и не нашли, – уточнил Наррэуэй. – Нет… потому что мы подожгли здание, – хрипло произнес Сандерман. – Мы сожгли их всех… как мусор. Сделать это было легко, ведь там были факелы. Мы решили, что все сочтут это несчастным случаем. Наррэуэй на мгновение задумался. – И сколько их там было? – спросил он. Сандерман вздрогнул. – Человек тридцать пять, – прошептал он. – Их никто не считал. Разве что имам, который их похоронил. В комнате воцарилась гробовая тишина. Наррэуэй побледнел не меньше самого Сандермана, чье лицо было пепельным. – Имам? – хрипло переспросил он. Сандерман поднял на него взгляд. – Да, их тела достойно предали земле по мусульманскому обряду. – Боже милостивый! – с болью в голосе воскликнул Наррэуэй. В сердце Шарлотте впилась игла страха. Она не могла сказать почему, но что-то явно было не так, как будто за всем этим таилось нечто огромное и невидимое. Она поняла это по лицу Наррэуэя, по тому, как он весь напрягся, чего не мог скрыть даже его элегантный костюм. – Кто это сделал? – спросил он дрогнувшим голосом. – Кто организовал похороны? Кто нашел имама?