– Надеюсь, это что-то важное, Питт, – сказал он наконец, взяв себя в руки, и его глаза вновь приобрели стальной блеск. – Безусловно, – процедил сквозь зубы Питт. Возможно, с его стороны было куда разумнее высказать все прямо здесь, на пороге. Он осознал это, когда вслед за Наррэуэем шагнул в дом и услышал, как за ним закрылась дверь. Наррэуэй по коридору привел его в кабинет, где резко повернулся к нему лицом. – Итак? – произнес он. – В вашем распоряжении десять минут. После чего я уйду, независимо от того, закончили вы свой рассказ или нет. Заседание суда возобновляется в десять. Я должен быть там. – В утреннем свете, который лился в огромное окно, его бледное лицо имело пепельный оттенок. Вокруг глаз и рта залегли резкие морщины – следствие напряжения и бессонных ночей. – Но ведь новый свидетель по делу мертв, – ответил Питт. – Теперь никто не поведает миру об истинных мотивах Аеши. Самоубийство эль-Абда говорит само за себя. – Почти никто, – коротко согласился Наррэуэй. – Тем не менее я должен присутствовать при оправдании обвиняемых. Так чего вы хотите, Питт? – Что заставляет вас думать, что эль-Абд совершил самоубийство? – спросил Питт. В эти мгновения он мечтал быть где угодно, но только не здесь. – Ведь ему до победы оставался всего один шаг. – Мы знали, что убийца – он, – произнес Наррэуэй. Правда, в его голосе промелькнула тень сомнения, которую мог заметить только Питт. Он, не веря своим ушам, посмотрел на Наррэуэя. – И он испугался? Внезапно? Испугался чего? Что мы арестуем его по пути в суд и не дадим ему выступить там в качестве свидетеля? Наррэуэй медленно набрал полную грудь воздуха и так же медленно выдохнул. – К чему вы клоните, Питт? Сейчас не время для игр. Если он не скажет этого прямо сейчас, момент будет окончательно упущен, и тогда Питта до конца его дней будут терзать сомнения. – Как удобно для нас! – ответил он. – Теперь можно спать спокойно. Ведь Суэц остался в наших руках. – Он, не мигая, смотрел на Наррэуэя. Лицо Наррэуэя стало мертвенно-бледным. – Возможно, – согласился он, однако по его лицу промелькнула тень. – Почему эль-Абд это сделал? – спросил Питт. – Не знаю. Это полная бессмыслица, – признал Наррэуэй, по-прежнему стоя как вкопанный посреди кабинета. – Если бы мне… – произнес Питт. – Или вам… Наконец до Наррэуэя дошло. От его лица отлила последняя капля крови, отчего его кожа сделалась серой, как бумага. – Боже милостивый! Вы считаете, что я убил эль-Абда? – А разве нет? – Нет, – быстро ответил Наррэуэй. – Я его не убивал. Он не стал задавать Питту тот же вопрос, ибо уже знал ответ. Знал он и то, что Питт спрашивает его искренне и что ему больно это делать. Но шевельнувшееся в его груди сомнение заставило его заговорить. – Его убили? – Вы уверены, что его убили? – Не на все сто процентов, но полагаю, что да, – ответил Питт. – Это было сделано весьма умело, я бы сказал, мастерски. Невозможно определить, когда эль-Абд получил травмы – до или после смерти, ударил его кто-то или же он сам, падая, случайно ударился, или же его задело проходившее мимо судно. Невозможно ничего доказать. По лицу Наррэуэя вновь промелькнула тень. – Но кому понадобилось его убивать и почему? – Думаю, это сделал тот, кто знал о резне, – предположил Питт. – Кто был готов пойти на что угодно, даже на преступление, лишь бы отправить Райерсона на виселицу и не допустить, чтобы правда всплыла. Ибо это дорого бы стоило ему самому. Наррэуэй был искренне ошарашен. – Вы так считаете? – спросил он надтреснутым от удивления голосом. – Что я хочу видеть Райерсона в петле? – Нет, я так не думаю, – честно признался Питт. – Думаю, вам это самому неприятно. Думаю, вас терзает вина. Но вы скорее отправите его на эшафот, чем позволите правде получить огласку, ибо в этом случае мы теряем Египет. Наррэуэй ничего не ответил. Молчание повисло между ними, словно бездонная, темная пропасть. – Не тратьте понапрасну мое время, – произнес Питт, делая шаг к двери и отрезая Наррэуэю к ней путь. В его планы не входило применять физическую силу. Более того, он не был уверен, что он на нее способен. Пусть Наррэуэй легче и ниже его ростом, однако он поджар и, возможно, искушен в способах самообороны, которые ему самому неизвестны. Возможно, даже вооружен. Тем не менее Питт поклялся себе, что не сдвинется с места, пока не получит ответ. Им владели чувства, а не разум. Он даже не задумался о том, как поступит, если Наррэуэй признается в убийстве эль-Абда. На какой-то миг тучи за окном рассеялись и в комнату проникли солнечные лучи. – Это никак не связано с Египтом, убийством Ловата или резней, – наконец произнес Наррэуэй глухим, сдавленным голосом. Питт ждал, что он скажет дальше. – Черт побери, Питт! Это не ваше собачье дело! – взорвался Наррэуэй. – Это случилось много лет назад. Я… я… – Он снова запнулся. Питт даже не пошелохнулся. – Двадцать лет назад, – продолжил Наррэуэй, – я работал над ирландской проблемой. Я знал, что готовится восстание, акты насилия, убийства… По спине Питта пробежал холодок. – Я должен был узнать, что происходит, – продолжил Наррэуэй. Он немигающими глазами посмотрел на Питта. Впрочем, взгляд его был исполнен внутренней муки. – У меня был роман с женой Райерсона. – Его голос дрогнул. – Она погибла по моей вине. Так вот оно что! Наррэуэя терзало раскаяние. А Ловат, или Аеша, или что-то еще были здесь совершенно ни при чем. Внезапно Питт поймал себя на том, что верит Наррэуэю. Тот ждал, пристально глядя ему в глаза. Он не стал ничего спрашивать. Питт медленно кивнул. Он все понял. Более того, внезапно, к его великому изумлению, до него дошло нечто такое, что наверняка никогда не будет произнесено вслух даже в виде намека: Наррэуэю не все равно, что он подумает. – Так мы едем в суд? – внезапно рявкнул Наррэуэй. Он видел: Питт поверил ему, и этого было достаточно. Мучительное напряжение ушло, и он поспешил этим воспользоваться. Он должен был вернуть старый долг и сгорал от нетерпения это сделать. – Да, – ответил Питт, вновь поворачиваясь к двери, и, даже не обернувшись на Наррэуэя, вышел из кабинета. *** На этот раз зал суда Олд-Бейли не был набит битком. В последние дни интерес к громкому процессу явно пошел на спад. Газеты сообщили о смерти Тарика эль-Абда, но лишь как о смерти неизвестного иностранца, который, по всей видимости, совершил самоубийство. Ни о какой связи с делом Райерсона даже не упоминалось. Вердикт присяжных воспринимался как само собой разумеющееся, хотя и будет вынесен не раньше завтрашнего дня. Считалось, что адвокат обвиняемых должен сделать некое объяснительное заявление, высказать собственное сомнение – что угодно, лишь бы все подумали, что он сделал все, что мог. Наррэуэй и Питт вошли в зал в тот момент, когда этот самый адвокат, сэр Энтони Маркхэм, встал, чтобы выступить с речью. Судья раздраженно посмотрел на Наррэуэя. Он не знал, кто перед ним. В его глазах это был некий незнакомец с дурными манерами, который опоздал и своим появлением нарушил чинный ход заседания. Питт заколебался. Маркхэм явно знал Наррэуэя, однако никакого интереса на его лице Питт не заметил, скорее наоборот. Слегка покачав головой, адвокат вновь повернулся к судье. Наррэуэй замер на месте. Знает ли Маркхэм про Тарика эль-Абда или нет? Если нет, то наверняка станет цепляться за любую спасительную соломинку. Внезапно он, к своему ужасу, понял, что толком не знал, свидетелем какой стороны, обвинения или защиты, должен был выступить эль-Абд – должен ли он подкрепить убийство идеальным мотивом или же, наоборот, сообщит суду некие смягчающие обстоятельства? Но что, если этим неожиданным свидетелем был вообще не эль-Абд, а кто-то другой? Что возвращало его к вопросу, на который у них до сих пор не имелось ответа – кто стоит за всей этой историей? Кто организовал убийство Ловата, кто пытался отнять у Британии Суэц и разрушить всю восточную половину империи? Был ли один из присутствующих в зале адвокатов им подкуплен? И кто убил эль-Абда и почему? В зале суда на миг воцарилась гробовая тишина. Питт огляделся по сторонам. Галерея для зрителей была заполнена лишь на три четверти. Он увидел Веспасию. Свет падал на ее бледное лицо, бликами играл на ее седых волосах. Сегодня на ней была маленькая, весьма скромная шляпка. Возможно, это было сделано ради сидящих позади нее, чтобы не заслонять им зал. На следующем за ней ряду с каменным лицом сидел Фердинанд Гаррик. Взгляд его был неподвижно устремлен куда-то в пространство, как будто он был загипнотизирован действом, что вот-вот должно было развернуться внизу. Присяжные сидели на своей скамье, печальные и усталые, слушая и наблюдая за ходом дела лишь потому, что таков был их долг. Наррэуэй подошел к Маркхэму и встал с ним рядом. Питт – лишь на шаг позади. – Найденное под мостом тело приналежит Тарику эль-Абду, – произнес он так тихо, что Питт улавливал лишь каждое второе слово. – Это он убил Ловата. Мисс Захари это признала, и этот факт служит идеальным доказательством ее невиновности. Маркхэм застыл в неподвижности. – Как, однако, удобно для мисс Захари и, разумеется, для мистера Райерсона, – ответил он, не скрывая сарказма. – Но зачем этому слуге-египтянину понадобилось убивать лейтенанта Ловата? Это вам тоже известно? – Нет, это мне неизвестно, но это не имеет значения, – холодно ответил Наррэуэй. – Возможно, Ловат обесчестил его дочь или сестру, или, возможно, даже жену. Откуда мне знать. Главное, воспользуйтесь этим. Вызовите представителя речной полиции! И тогда Питт опознает для вас покойника. Маркхэм вопросительно посмотрел на Питта. Тот кивнул. Лицо Маркхэма сделалось каменным. Он терпеть не мог получать приказания – от кого бы то ни было. – Вы собираетесь продолжать, сэр Энтони? – раздраженно поинтересовался судья. Маркхэм поднял на него взгляд, как будто уже позабыл про Наррэуэя. – Да, милорд. Я только что узнал нечто такое, что бросает совершенно иной свет на обстоятельства смерти лейтенанта Ловата. С вашего разрешения, я хотел бы пригласить для дачи показаний Томаса Питта. – При условии, что ему есть что сказать, сэр Энтони, – устало буркнул судья. – Я не потерплю в этом зале дешевых спектаклей. – Свидетельство сразит вас наповал, милорд, – холодно ответил Маркхэм. – Но я бы не назвал это дешевым спектаклем. – Тогда не тяните время! – огрызнулся судья.