Днем они вместе съели воскресный обед. Это был самый чинный обед в их семье за всю неделю. Дэниэл и Джемайма одновременно побаивались и обожали его, ибо были вынуждены вести себя как взрослые. Но хотя в их глазах сам воскресный обед был неотъемлемой частью семейной жизни, это вовсе не значило, что он должен состояться непременно сегодня. После обеда Питт сидел у камина, делая вид, будто читает, хотя на самом деле не перевернул в книге ни единой страницы. Шарлотта сидела за вышиванием. Но поскольку она украшала вышивкой кромку салфетки, то особого внимания это не требовало. Грейси и дети надели пальто и отправились на прогулку. – Как он поступит? – спросила Шарлотта, когда молчание сделалось невыносимым. – Придет в суд в качестве свидетеля защиты и расскажет, что убил Ловата в отместку за то, что из-за него потерял всех своих близких или что-то в этом роде? После чего опишет подробности той резни? Питт оторвал от книги глаза. – Думаю, да, – согласился он. Заметив на ее лице страх, он с горечью подумал о том, что все их надежды на то, что этого не случится, что они еще смогут что-то придумать, тщетны и ему нечем ее утешить. Желание защитить Шарлотту было глубоким. С другой стороны, как ни странно, ему было приятно поделиться с ней своими самыми сокровенными думами. Она понимала его. В душе он был благодарен тому, что ему не нужно от нее ничего скрывать. Да ей и самой это было не нужно. Он с трудом представлял, как другие мужчины утаивают многое от своих жен. Да, можно оберегать ребенка. Но жена – это спутник жизни, она идет по ней с вами рядом, не только легкими тропами, но порой – извилистыми и крутыми. – Надеюсь, мистер Наррэуэй предупредит адвоката, – сказала она, хотя в глазах ее застыл вопрос. – Или же… его вызовет сам адвокат. Как ты думаешь? – Было видно, что эта мысль ей неприятна. Она была чужой в их теплой и уютной гостиной с ее слегка изношенной мебелью, спящими у камина кошками, с подрагивающими отблесками пламени на стенах. Но права ли Шарлотта? Что, если защищавший Райерсона адвокат был в курсе всего с самого начала? Питт понятия не имел. Но если адвокат все-таки знал? От этой мысли Питту сделалось не по себе. В происшедшем ему виделась некая жестокость, не имевшая ничего общего с понятной человеческой страстью преступления на личной почве. И если это так, похоже, это намеренное предательство. Часы показывали без нескольких минут три, когда раздался звонок в дверь. Грейси все еще гуляла с детьми, поэтому дверь открыл сам Питт. Стоило ему увидеть перед собой лицо Наррэуэя, как он тотчас понял: случилось нечто из ряда вон выходящее. – Он мертв, – произнес Наррэуэй, хотя Питт еще ни о чем не спросил его. – Кто мертв? – на мгновение растерялся Питт. – Тарик эль-Абд! – резко ответил Наррэуэй и, шагнув мимо Питта в прихожую, отряхнул пальто. Хотя в данный момент дождя не было, холодный ветер пробирал до мозга костей, а по небу с востока летели стаи тяжелых туч. Наррэуэй в упор посмотрел на Питта; в его глазах застыл ледяной ужас. – Речная полиция обнаружила его тело… висело под лондонским мостом! Похоже, он сам наложил на себя руки. Питт лишился дара речи. Всего несколько слов, сказанных Наррэуэем, и от его рассуждений не осталось камня на камне. Что это? Решение всех их проблем или нечто гораздо худшее? – Самоубийство? – ошарашенно уточнил Питт. – Но почему? Он ведь только выиграл бы! Завтра утром он бы осуществил все свои планы! – И получил бы в качестве награды петлю, – парировал Наррэуэй. – Испугался в последний момент? – спросил Питт, все еще отказываясь верить. – Кто знает, – ответил Наррэуэй с каменным лицом. – Но ведь это полная бессмыслица! – воскликнул Питт. – Ведь он так ловко провернул это дело! Ему оставалось лишь явиться в суд в качестве неожиданного свидетеля и во всеуслышание рассказать о кровавых событиях двенадцатилетней давности. Наррэуэй нахмурился. – Вчера вы разговаривали с Аешей Захари. Она знала, что теперь вам известно, что эль-Абд убил Ловата… – Даже если она ему это сказала, – перебил его Питт, – вряд ли бы он решил наложить на себя руки. Ведь она все равно не могла этого доказать. Ему было достаточно явиться в суд в качестве свидетеля и заявить, что это она потеряла тогда всех своих близких, или возлюбленного – да кого угодно! – и по этой причине убила Ловата. Даже попробуй она это отрицать, заяви она, что Ловата убил сам эль-Абд, доказать это она не смогла бы. Смерть Ловата похожа на признание, а сама резня остается секретом. Они стояли в прихожей, когда дверь гостиной распахнулась и на пороге, с тревогой глядя на них, возникла Шарлотта. Оба как по команде обернулись к ней. В свете газовой лампы она увидела, что муж не один. Не скрылось от нее и то, что лицо Наррэуэя на миг как будто смягчилось, стоило ему увидеть ее. – Слугу мисс Захари нашли мертвым, – пояснил Питт. Шарлотта перевела взгляд на Наррэуэя – хотела убедиться, что в словах мужа не кроется более глубокий подтекст. – Похоже на самоубийство, – добавил Наррэуэй. – Хотя мы не видим этому причин. Она шагнула в сторону, жестом приглашая их войти в теплую, уютную гостиную. Приглашать их дважды не пришлось. Войдя, Питт закрыл за всеми троими дверь и, поворошив тлеющие угольки, добавил в камин угля, но не потому, что сильно замерз. Просто ему нравилось яркое, новое пламя. – Значит, или мы чего-то не знаем, – произнесла Шарлотта, садясь на диван рядом со своим рукоделием, – или же это не самоубийство. Кто-то нарочно лишил его жизни. Питт посмотрел на Наррэуэя. – Я даже словом не обмолвился в разговоре с Аешей про резню. Если тогда она о ней ничего не знала, то не знает и теперь. – Прошу прощения, – извинился Наррэуэй, садясь в кресло Питта рядом с камином, и слегка вздрогнул. – Но мне бы и в голову не пришло заподозрить вас в такой неосмотрительности. – Зачем кому-то понадобилось убивать слугу? – спросила Шарлотта, переводя взгляд с Наррэуэя на мужа. – Такая смерть не может быть случайной. И даже не должна была таковой выглядеть. – Вы правы, миссис Питт, – хмуро согласился Наррэуэй. – Значит, это дело рук того, кто доподлинно знал, кто такой на самом деле эль-Абд, какое отношение он имеет к убийству Ловата и планам спровоцировать в Египте мятеж. – Наррэуэй посмотрел на Питта. – Нет, эль-Абд отнюдь не ключевая фигура. За всей этой историей стоит кто-то еще, и по какой-то неизвестной нам причине он убил эль-Абда. – Говоря это, Наррэуэй машинально сжал кулаки. – Но почему? Почему именно сейчас? Ведь им оставался всего один шаг до победы! Питт встал прямо напротив камина, как будто замерз и хотел согреться. – Возможно, эль-Абд испугался и отказался явиться в суд в качестве свидетеля? – предположил он. Впрочем, не успели эти слова слететь с его губ, как он сам в них усомнился. – Нет, это тоже бессмыслица. Ему не было причин отказываться. Ведь ему нечего было терять. И вряд ли он собирался брать вину на себя. Наоборот, он бы только подтвердил вину Аеши Захари, подарив суду идеальный мотив для убийства. Шарлотта посмотрела на Наррэуэя. – Это поможет Райерсону? Можно ли, не раскрывая правды о резне, доказать, что Ловата убил этот Абд? Ведь наверняка можно. У эль-Абда могло иметься множество мотивов, восходящих к временам службы Ловата в Александрии… не так ли? – Пожалуй, – задумчиво произнес Наррэуэй. – Да… похоже, теперь у нас появилась возможность снять вину с Райерсона и Аеши Захари… при условии, что мы согласимся с тем, что смерть эль-Абда – это самоубийство. В голове у Питта шевельнулась одна мысль, неприятная и болезненная, и он поспешил убить ее в зародыше. – И вы так и поступите? – спросила Шарлотта. Питт промолчал. – Пока что это единственное, что мы можем сделать, – ответил Наррэуэй. Мужчины остались сидеть, греясь у камина. Шарлотта принесла из кухни чай. Они еще около часа разговаривали о том о сем: обсудили недавнюю кончину лорда Теннисона и даже попробовали угадать, кто теперь удостоится звания поэта-лауреата, после чего Наррэуэй поднялся и откланялся. Как только он ушел, Питт, который не находил себе места, тоже вышел из дома. Он не стал ничего говорить Шарлотте: не хотел облекать в слова поселившийся в его душе страх. Как будто если тот останется невысказанным, он сможет еще какое-то время отрицать его. Сев в омнибус, он доехал до набережной Темзы, где располагались офисы речной полиции. Там его встретил лишь дежурный сержант, который, однако, сказал ему, в какой из моргов увезли повешенного. Спустя полчаса Питт уже стоял в чистой, безликой комнате с кафельным полом и стенами, в которой, щекоча ему горло, висел знакомый запах карболки и смерти. Он стоял, глядя на распухшее, багровое лицо Тарика эль-Абда. След от веревки глубоко врезался в шею – кривой, полумесяцем изогнутый к одному уху, отчего голова покойника лежала под неестественным углом. Питт дотронулся до головы, чтобы слегка сдвинуть ее и проверить, нет ли на ней каких-либо других отметин, вмятин или синяков, – любых признаков того, что перед смертью его ударили. Услышав за своей спиной шаги, он резко обернулся, как будто ощутил некую опасность. Сердце его бешено колотилось в груди, дыхание перехватило. Макдейд удивленно посмотрел на него. – Смотрю, вы нынче слишком пугливый, Питт. Что вы хотите узнать? Он умер вчера ночью. Трудно сказать, в котором часу, так как вода повлияла на температуру тела. – Виноват прилив? – уточнил Питт. – Я тоже об этом подумал. – Макдейд слегка поджал губы. – Ибо всегда считал, что вода в Темзе поднимается и опускается с предсказуемой регулярностью. Чего я, однако, не могу утверждать, – накрыло ли его случайно волной от проходившего мимо судна, отчего он намок выше, чем, по идее, должен был намокнуть, или же поскользнулся сам и намок? – Скажите, можно ли утверждать, что он повесился сам? – спросил Питт. И хотя ответ на этот вопрос вряд ли чем мог ему помочь, в глубине души Питт очень надеялся услышать от Макдейда: да, это несомненное самоубийство. – Увы, нельзя, – сухо, без колебаний ответил его собеседник. – Небольшие подкожные кровоизлияния говорят о том, что его немного поколошматили. Причем либо перед смертью, либо сразу после. Но настоящих синяков нет, кровь просто не успела собраться. Есть также глубокая рана в волосистой части головы, но это вовсе не значит, что его кто-то ударил. Он мог сам, падая, удариться головой. Впрочем, это могло произойти как угодно: его могло волной бросить на опоры моста, могло задеть проходящее судно и даже какое-нибудь плавающее бревно. – Макдейд пожал широкими плечами. – Я не исключаю убийство, однако, увы, не могу привести никаких доказательств этого предположения. Питт оттянул простыню, чтобы посмотреть на торс покойника. Грудь эль-Абда была в синяках и ссадинах, как будто он несколько раз ударился обо что-то твердое, а что-то острое или шершавое в нескольких местах содрало с него кожу. Питт вернул на место простыню и отвернулся. – Кто-то уже выразил готовность предать его земле по обычаям его веры? – спросил он. Макдейд удивленно поднял брови. – Никто не обратился за телом? – Насколько мне известно, пока никто. Думаю, суд решит, что это он стрелял в лейтенанта Ловата. Макдейд покачал головой, и его многочисленные подбородки затряслись. – Вы говорите, будто не сомневаетесь, что так и есть, – заметил он. – Верно, не сомневаюсь, – ответил Питт. – Но я не уверен, что это вся правда. Благодарю вас, – закончил он разговор и повернулся, чтобы уйти. Почему-то в обществе Макдейда он чувствовал себя неуютно. Наверное, потому, что тот слишком наблюдательный. К тому же Питт хотел еще раз поговорить с представителями речной полиции о том, где именно было найдено тело, в каком состоянии была одежда эль-Абда, а также точный график прилива и отлива вчерашней ночью. Время смерти было крайне важно. Более того, в данный момент этот вопрос затмил собой все остальное в его голове. Спустя два часа, без четверти девять, у него имелись все ответы. Он стоял на набережной Темзы, под порывистым ветром. Полы пальто хлопали вокруг его ног, шарф то и дело разматывался на шее. Он смотрел на стремительно текшую мимо него воду, которую ветер гнал со стороны моря. Пенистая поверхность реки была сплошь усеяна лодками, пароходами, баржами, одинокими прогулочными судами с полудюжиной пассажиров на палубе. Тарик эль-Абд умер между часом ночи и пятью часами утра. Точнее никто сказать не мог. В это время большинство людей были дома, в постели. Питт мог легко доказать, что ночью он был дома, ведь Шарлотта всегда просыпалась на любой шорох. Человек, живший один, сказать о себе такого не мог. Он поймал себя на том, как мало он знает о личной жизни Наррэуэя. Почему-то раньше он об этом даже не задумывался. Более того, он практически ничего не знал о его прошлом, семье, убеждениях. Его личная жизнь была тайной за семью печатями. Единственное, в чем Питт не сомневался, – так это что Наррэуэй всем сердцем предан своему делу и целям, которым служил. Кроме того, между ним и Райерсоном были личные отношения, отчего он принимал случившееся так близко к сердцу и, несмотря ни на что, отказывался его осуждать. Именно это сейчас грызло Питта изнутри тупой, но настойчивой болью, на которую он больше не мог не обращать внимания. Вопрос стоял так: сейчас или никогда. Завтра суд возобновит работу, так что времени у него в обрез. Главное, застать Наррэуэя дома. Питт встретил его на пороге дома. Как обычно, одетый в свой безукоризненно сшитый темно-серый костюм, Наррэуэй резко остановился. Он был бледен, глаза – широко раскрыты. – В чем дело? – хрипло спросил он, переводя дыхание. Питт еще ни разу его не ослушался, ни разу не поставил под сомнение его слова или приказ, отдавая себе отчет в том, что зависит от Наррэуэя, причем не только в том, что касалось его работы в Особой службе. Более того, он был искренне благодарен ему за его советы и защиту, пока он сам лишь овладевал новым для него мастерством. Увы, владевшие им в данный момент эмоции вынудили его отбросить прочь все соображения на этот счет. – Входите! – резко бросил он. Ветер дул холодный и пронизывающий; как будто этого было мало, накрапывал мелкий дождь. Лицо Наррэуэя сделалось каменным.