Оля вдруг смотрит на меня. Я вижу отчётливый страх. Те события явно оставили сильный отпечаток. Если её родители правда запретили об этом говорить, это была колоссальная ошибка. Девочке явно не помешает проработать проблему с детским психологом. И не менее важна поддержка близких людей. К сожалению, многим взрослым проще делать вид, что всё хорошо. Надеются, что само пройдёт и забудется. Мне становится мерзко от подобных мыслей. Надеюсь, что сама никогда не буду вести себя с Алисой подобным образом. — Её нигде не было! — тихим голосом произносит Оля. — Я нашла только брошенный пакет со сменкой. — Значит, ты не видела похитителя? Она медлит с ответом. Видимо, до сих пор сомневается, что мне можно доверять, либо боится нарушать запрет родителей. Почему-то мне кажется, её что-то очень сильно напугало в тот день. Вновь опускаюсь на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне. Тянет обнять, но беспокоюсь, что для неё это будет слишком сложно. Всё-таки я незнакомый человек, как и тот кто похитил Милану. — Ты можешь мне доверять! — мягко убеждаю я. А потом добавляю как бы между прочим. — Знаешь, я и сама за последние дни столько странностей здесь увидела, что готова поверить во что угодно. И обещаю не выдавать тебя, если так не хочешь расстраивать родителей. Кажется, это помогает. Оля начинает рассказывать. Я прислушиваюсь, чтобы расслышать каждое слово. — Я… я видела, как она садится в машину. — тихо произносит она. — Добровольно? — Д-да… вроде. Я окликнула её, но Милана не услышала. Но ко мне повернулся тот человек, к которому она садилась. Я непроизвольно наклоняюсь поближе и спрашиваю практически шёпотом: — А ты успела рассмотреть этого человека? Мы похожи на двух подружек, которые обсуждают свои секреты. Меня удивляет то, что никто из полиции не взял во внимание такую важную информацию. Тут только два варианта: либо зацепка привела в тупик, либо Оля ничего не рассказывала полиции. Родители могли запретить, и тут я их понимаю: так они пытаются защитить дочь. — Он был очень странный! — задумчиво описывает Оля, вспоминая детали. — Помню, что очень высокий, во всём чёрном. У него был какой-то рисунок на шее, но я не успела рассмотреть. Потому что он посмотрел на меня, и я увидела его глаза… Они были очень страшные. — Страшные? — переспрашиваю я. — Да… Как у монстра! Я замечаю, что она начинает дрожать, и понимаю, что не стоит заходить слишком далеко. Я и так хожу по тонкому краю. Если у неё начнутся из-за меня ночные кошмары или панические атаки, я этого себе не прощу. Вероятно, детская психика перевернула воспоминания таким образом, что похититель запомнился как какой-то монстр. Это нормально. В каком-то смысле он и является таковым. Но деталь про татуировку может пригодиться: не у каждого такое встретишь. — А ты можешь описать его машину? — интересуюсь я, в надежде дополнить картину. Оля качает головой: — Чёрная. Это всё, что я помню. Он посмотрел на меня и тут же уехал. Остался только пакет со сменкой. Я его подняла. Думала, Милана просто забыла. — А она предупреждала, что собирается с кем-то уехать? — Нет. Она вела себя как обычно. К тому же мы собирались остаться на школьный кружок. Поэтому я удивилась, но решила, что она его знает, раз сама села. Ещё и обижалась, что уехала не попрощавшись. Какая ж глупая я была! — Что ты! — я ласково касаюсь её плеча. Моя догадка подтверждается: Оля непроизвольно вздрагивает. Тогда я спешно убираю руку. — Любой на твоём месте поступил бы точно так же! — Но я так ничего и не рассказала! — по её щекам скатились первые слёзы. Оля раздражённо смахивает их рукавом куртки и зло глядит на меня. — Родители сказали, что полицейские помогут. Я только им рассказала, но в итоге Милану так и не нашли! И никто об этом не говорит, даже в школе! Ясно, значит, полиция всё-таки в курсе! Я стараюсь как-нибудь её утешить: — Эй, не плачь, всё нормально! Главное, что ты сейчас решилась рассказать. Иногда в самых сложных и запутанных делах новые детали появляются спустя долгое время. Твои слова обязательно помогут ускорить процесс. — Но Милана ведь не вернётся, правда? — шмыгнув носом, спрашивает Оля. Я прикусываю губу, глядя в покрасневшие глаза. Мне так хочется её утешить и обнадёжить, но не хочу лгать. Прошло слишком много времени, и Милана вряд ли до сих пор жива. Но как сказать об этом ребёнку, который винит себя в произошедшем? — Мне очень жаль! — с тяжёлым сердцем выражаю сочувствие я. — Главное, постарайся сама быть осторожней. Не подходи к незнакомцам. — Уже! — со вздохом бурчит ученица. — Теперь не выхожу из школы, пока мама не приедет. Вполне разумная осторожность, пока виновника не поймают. Где-то внутри кольнуло чувство вины из-за того, что вынудила её прийти. Я коротко смотрю по сторонам, словно проверяю наличие опасности. А потом с лёгкой улыбкой обращаюсь к Оле: — Давай тогда я провожу тебя до дверей школы и лично прослежу, чтобы ты без происшествий зашла внутрь? Она согласно кивает. Напоследок всё же добавляю: — И ещё, Оля, понимаю, что тебе страшно, но попробуй поговорить с родителями о своих чувствах. Возможно, они не знают, как тебе тяжело. Не стоит нести этот груз молча. — Не знаю, — пожимает плечами девочка. — Не думаю, что они поймут. У меня тоже есть сомнения. Но не мне судить незнакомых людей. Пусть хотя бы знают о наличии проблемы. Немного подумав, роюсь в карманах и достаю листок с номером Олега. Из сумки извлекаю ручку, старательно перечёркиваю номер, а на обратной стороне пишу свой. — Вот! — протягиваю его Оле. — Если возникнут какие-то проблемы, любые, просто позвони, и я постараюсь помочь. Она впервые за это время улыбается и с благодарностью прячет мятый листок в рюкзак. Потом я провожаю её до дверей. Когда мы собираемся покидать площадку, её друзья тут же бегут и накидываются с вопросами. Мне приятно, что они так беспокоятся за свою подругу. С улыбкой наблюдаю, как она всё объясняет. В итоге они нас отпускают и возвращаются к стенке. Когда мы проходим под окнами здания, Оля неожиданно цепляется за мою руку. Я удивляюсь, но с готовностью сжимаю холодную ладошку, согревая своим теплом. Прощаюсь с ней возле дверей и жду, пока она скроется за ними. Бледное личико при этом приобретает утраченные краски. Достаточно всего пары слов и простых действий, чтобы поддержать ребёнка. Вроде бы мелочь, но так много значит. С тоской покидаю территорию школы, надеясь, что у неё всё будет хорошо. Я потратила здесь почти пол часа, и никто из персонала меня не заметил. Охрана так себе. Поправляю на плече сумку и начинаю переходить дорогу, где на обочине меня ждёт папина девятка. Неожиданно выскакивает неизвестная машина и на огромной скорости несётся прямо на меня. Я едва успеваю отскочить назад и валюсь на мокрый тротуар. Машина, не сбавляя скорость, проносится в миллиметрах от меня. С визгом двигателя, исчезает так же неожиданно, как появилась. Не успеваю запомнить номера или рассмотреть водителя, но отчётливо помню, что это был чёрный ниссан альмера с тонированными окнами. Уж не его ли видела Оля год назад? Должно быть, совпадение. Рядом доносится голос незнакомой женщины, но я не обращаю на неё внимания. — Куда только несётся, окаянный! — ругается на всю улицу незнакомка. Затем помогает мне подняться. — Ты в порядке, дочка? Может, скорую вызвать? Этот ирод едва тебя не переехал! Я вежливо отнекиваюсь, а сама борюсь с приступом внезапной тошноты. Неизвестная машина лишь подтверждает подозрения о том, что за мной следят. И, похоже, они только что пытались меня убить. 16. За гранью реальности В прострации добираюсь до машины и заваливаюсь в салон. Что дальше? Может, пока меня не было, испортили тормоза или заложили взрывчатку? Устало опускаю голову на руль. Прохладная поверхность помогает вернуть здравый смысл. Будь это так, они не пытались бы меня только что сбить. Не глупи, Лера, и не паникуй! Дрожащими руками достаю из кармана сигареты. Курю прямо в салоне, потому что страшно выходить на улицу. Приоткрываю окно, чтобы дым не задерживался. Меня всю колотит, и дрожь не проходит даже спустя несколько минут. В таком состоянии нельзя вести машину, но и пешком не могу идти. Через короткий промежуток времени вновь тянусь к пачке, и только после второй выкуренной сигареты меня начинает отпускать. Сердцебиение постепенно замедляется, приходя в норму для человека, который только что получил двойную дозу никотина. Я смотрю на улицу, воспринимая город как врага. Хуже всего осознавать, что если за мной следили с самого начала, они знают, что я делала возле школы. Надеюсь, Оля не пострадает. На всякий случай задерживаюсь и уезжаю только, когда она благополучно садится в белую десятку. Не успеваю толком рассмотреть женщину за рулём, но по рыжим волосам предполагаю, что не ошибаюсь. Руки сами выбирают маршрут и направляют машину к полицейскому участку. Всю дорогу пытаюсь себя отговорить, но что толку? Если меня вновь попытаются прикончить, об этом должны знать. На ходу набираю номер Олега и прижимаю мобильник к уху при помощи плеча. Продолжительные гудки сопровождают меня на светофоре. Дозвониться не выходит. Дьявол! Надеюсь, он на работе. Полицейский отдел располагается прямо напротив здания Культурного центра где-то поблизости от автостанции. Можно сказать, здесь встречаются два разных мира, которых отделяет друг от друга лишь широкая дорога. По-хорошему отделанный центр смотрится выигрышно на фоне простого строения, единственной отличительной чертой которого является большая сине-белая табличка над входом. На какое-то время я даже засматриваюсь на белые колонны и мраморные статуи, подчёркивающие предназначение центра. В архитектуре прекрасно отражена эпоха Возрождения. Эпоха, которая стала синонимом культурного прорыва, толчком к просвещению и развитию человечества. Объёмные формы, смелые решения. Здесь мы отмечали выпускной в девятом классе. Кажется, что прошла целая вечность. Но до сих пор не могу выкинуть из головы красоту и габариты помещений центра. Но я сворачиваю к противоположному зданию, готовясь впитывать нечто более приземлённое нежели искусство. Перед тем, как зайти внутрь, пробую ещё раз набрать знакомый номер. Опять безуспешно, а ведь мне хочется говорить именно с ним. Почти сразу попадаю в дежурную часть. Останавливаюсь у турникета. За огромным бронированным стеклом замечаю сразу трёх сотрудников: дежурный, его помощник и ещё кто-то. На просьбу переговорить с конкретным сотрудником, мне предлагают написать заявление. Я с тоской смотрю на белый лист, не желая напрасно тратить время. — Послушайте, я не планирую писать заявление! — пытаюсь объяснить ещё раз. — Просто подскажите, где я могу найти Олега Китова? — В свободное от работы время! — сухо отчеканивает дежурный, направив на меня безразличный взгляд. — Все обращения и личные приёмы ведёт участковый, а не патрульно-постовая служба! Но я понимаю, что не могу никому довериться. Возможно, зря вообще пришла. Следовало ехать домой и попробовать дозвониться до Олега. Страх заставляет меня действовать необдуманно. Есть ли гарантия, что местный участковый не покрывает преступления, связанные с делом Миланы Солнцевой? Разве я могу кому-то рассказать всё, что знаю? — Гражданка, Вы либо пишите заявление, либо уходите! — настоятельно предлагает дежурный. Я молча возвращаю чистый лист А4 и шариковую ручку. Затем потерянно вываливаюсь на промозглую улицу. Как-то странно звенит в ушах. Я практически не слышу посторонние звуки. Шум машин, свист ветра, сработавшая сигнализация где-то вдалеке — всё звучит как-то приглушённо, будто через толстое стекло. По участившемуся сердцебиению и прерывистому дыханию понимаю: я испытываю что-то вроде панической атаки. Обеспокоенно гляжу по сторонам, но зрение мутнеет. Вижу какие-то круги перед глазами и размытые очертания фонарей и зданий. Желудок скручивает от гадкой тошноты. Вибрация телефона приводит меня в чувство. Достаю его из сумки, едва не уронив на асфальт, и отвечаю на звонок. Тело покрывается холодной испариной. Странное наваждение проходит не сразу, так что я пока туго соображаю. — Алло, звонила? — касается моего уха тягучий баритон Олега. — Целых два раза. Это рекорд! Свободной рукой потираю висок, пока тошнота не начинает отступать. — Д-да… — сдержанно отвечаю я. — Ты сейчас в участке?