— Потому что я знаю. Мы говорили про это. Чем больше людей, тем меньше каждый из нас заработает. А Трифонов очень хочет заработать. Ему мотоцикл новый нужен. — Понятно, — Дятел печально кивнул. Вообще-то он редко обижался. — Думаешь, мне нравится всё лето проводить с бабушкой? Думаешь, это легко? Ваня не сутулься, Ваня не щурься, вылези из телефона, причешись, отряхнись… Я, может, тоже хотел бы с ребятами хоть куда-нибудь… Всё равно куда. Просто, чтобы сам по себе. Подобное я слышал от него впервые. Они с бабушкой всегда прекрасно ладили. Бабушка опекала его из-за болезни, а он никогда не сопротивлялся. — Ну, давай в следующий раз мы рванём с тобой куда-нибудь вместе. Хочешь, на море поедем? В эту минуту я готов был пообещать ему золотые горы. Дятел, хоть порой и невероятно злил, но за год совместного проживания в одной комнате, я успел привязаться к нему, а признание насчёт бабушки очень подкупило. — Правда? — он тут же встрепенулся. — Можно следующим летом поехать, да? — Конечно. Сдадим сессию и поедем. — Точно! Классная идея. Мы дружно размахнулись и закинули мешки в мусорные контейнеры. Послышался звон бутылок и глухой скрежет. Он по-детски рассмеялся и заметно повеселел. К нашему возвращению бабушка успела приготовить ужин. Но только мы успели усесться за стол, как позвонил Трифонов, и я вышел в коридор. — Короче, капец, — сразу начал он. — Криворотов никуда не едет. — Как не едет? Почему? — По кочану! — Вы поругались? — Поругались? Да я бы его урыл. Обещает сам туда потом подъехать, но верится слабо. — А мы? — Мы — едем. Только если не успеем всё сделать, нам не заплатят. Я тот час вспомнил мамины слова насчёт дешёвой рабочей силы. — Слушай, Тиф, а что если нам Соломина с собой взять? Он весь вечер просится с нами. — Соломина? — Трифонов фыркнул. — Он же и кирпич не поднимет. — Хоть какая-то помощь. — Ладно, давай Соломина. — Ну, тогда отлично. А что с Тоней? Получилось с её мамой поговорить? — Про это лучше не напоминай, — неожиданно зло прошипел он. — Кругом идиоты одни. Она, ты, Криворотов, ну и я тоже — придурок. Глава 5 Тоня Я не знала, как всё должно быть на самом деле и как это происходит у других, но судя по всякой восторженной мути, поднимаемой вокруг этой темы, подозревала, что совсем не так. Мы никогда не были по-настоящему расслаблены и свободны. Ни сидя полночи возле моего подъезда и пытаясь надышаться необъяснимым, будоражащим до озноба волнением. Ни в торговом центре, где умирали со смеху, мерея вещи, которые никто из нас не носит. Ни после аттракционов в Парке Горького, когда снизойдя до Колеса обозрения, я уже не в силах была остановиться, и мы перекатались на всём подряд. И уж точно не было никакой свободы ни в наших поцелуях, ни в закрытых глазах, ни в прикосновениях или нервном переплетении пальцев. Однажды я наткнулась в Интернете на картинку, где собаки, сидя перед захлопнувшейся за хозяином дверью, горестно воют: «Он больше никогда не вернется», и показала её Амелину. — Это ты, когда спрашиваешь, напишу ли я тебе завтра. — Точно, — засмеялся он. — Я же не знаю, когда ты перестанешь мне писать. Прощаясь и расходясь в разные стороны, мы всегда оглядывались одновременно. Из-за чего он возвращался, и мы снова прощались. Мы могли долго стоять обнявшись и не разговаривать. Просто слушать музыку и быть вместе. Раз, пережидая дождь, проторчали на автобусной остановке полтора часа, не произнеся ни слова и не заметив, что он закончился. Всё вроде бы было хорошо, однако во всех этих, так оглушительно обрушившихся на наши головы чувствах постоянно присутствовало нечто тревожное и беспокойное. Словно мы находимся в комнате свиданий по разные стороны решетки, и где-то за спиной громко тикают невидимые часы, со злобной методичностью отмеряя отпущенное нам время. Никиту я ждала к восьми и потихоньку собирала рюкзак, решив, что если с родителями договориться не получится, то всё равно уеду. Папа вечно шутил, что упрямство — моё второе имя, но я предпочитала называть его настойчивостью. На роль своего фиктивного сопровождающего я выбрала Никиту, потому что он казался мне спокойным и самым что ни на есть «приличным парнем». Симпатичный, тёмно-русый, аккуратно стриженый, с ясным, понимающим взглядом и скромной улыбкой. Шмотки на нем были модные, но без выпендрежа, а разговаривал он охотно и, вместе с тем, сдержано. Обычный ровный парень, без отпечатка излишней правильности или самодовольства, такой, каких все любят и принимают за «своего». В его глазах читались разум и рассудительность, да и сложен он был вполне неплохо, что для моей мамы, отдающей предпочтение физически крепким ребятам, являлось несомненным плюсом. Я отправила ему сообщение днём, часа в три, спросила не передумал ли. Он заверил, что всё в силе и перед тем, как поедет ко мне, заранее позвонит. Но заранее никто не позвонил и не написал, просто в двадцать пятнадцать по квартире прокатился резкий, требовательный звонок, как всегда звонят чужие, и я со всех ног побежала открывать. Мама, совсем недавно вернувшаяся с работы, в растерянности вышла в коридор: — Кто бы это мог быть? Не раздумывая я распахнула дверь и застыла в немом изумлении. На пороге стоял незнакомый парень в яркой голубой тенниске и с длинным шрамом поперек левой щеки. — Приветик, — сказал он широко улыбаясь. — Помнишь меня? — Кто там? — мама тут же нарисовалась за спиной. — Тоня, это к тебе? Но я и сама не знала. Парень нашелся раньше. — Добрый вечер, — не переставая улыбаться, вежливо поздоровался он. — Тоня просила подойти сегодня к восьми. — Да, мам, — я всё ещё пребывала в лёгком недоумении, лицо его казалось смутно знакомым. — Это… Это… — Алексей, — тут же представился он, вынимая руки из карманов узких, укороченных по щиколотку светло-голубых джинсов. — Очень приятно, — откликнулась мама и, мгновенно отсканировав его с ног до головы, ушла к себе в комнату. — Короче, Никитос не смог у него там какие-то траблы. Так что я за него. Что нужно сказать твоей маме? — спешно заговорил парень полушепотом. — Для начала нужна достоверная версия, откуда я тебя знаю, — я изучающе его оглядела. Лицо смазливое, фигура спортивная, взгляд нахальный. — Ты что меня не помнишь? — с наигранной обидой он поджал губы. — Я, например, тебя хорошо запомнил. Правда, по волосам в основном. Сейчас все в синий красятся, а у тебя красные. Прям, огонь. — На загадки времени нет. Мы встречались? — Не, ну если бы мы встречались, ты бы уж точно меня запомнила, — понизив голос, многозначительно произнес он и сразу рассмеялся: — В больнице тебя видел, когда ты к своему суициднику ходила. Я же Лёха, друг Тифона. Странно, что ты меня не запомнила. Когда я ездила к Амелину в больницу, я вообще плохо кого запомнила. Только Никиту, потому что как-то раз мы оба приехали туда раньше времени и проторчали в больничном холле не меньше часа. — Отлично, — это была замечательная абсолютно правдивая версия. — Я просто скажу маме, что ты едешь со мной к Амелину, и ты это подтвердишь. Вот и всё. — Окей, — запросто согласился Лёха. — А Амелин это кто? — Тот самый мой друг из больницы. — А…а…а. Суицидник, так бы сразу и сказала. — Вообще-то его зовут Костя. — Мне если честно вообще пофиг, хоть Игнат. — Какой ещё Игнат?