Из-за плотно задвинутых штор на небольших квадратных окнах в доме царил полумрак. Амелин включил свет, но с его тусклым свечением едва ли стало лучше. — Всё, что найдешь в холодильнике — твоё, — сказал он изнывающему от голода Лёхе. — Только понюхай сначала. Кто знает, сколько это там валяется. — Я сейчас что угодно готов сожрать, — Лёха кинулся на кухню. Мы с Якушиным оставили рюкзаки у входа под вешалкой. — Не волнуйся, — заверила я Амелина. — Мы попьем и уйдем. После того, как он увидел Якушина, между нами снова повисло напряжение. Но руку Якушину при встрече он пожал и даже пошутил что-то про моё падение в крапиву. После чего как ни в чём не бывало принялся заливать, что ему придется остаться в деревне ещё на несколько дней, чтобы решить какие-то формальные вопросы, связанные с домом, и что он понятия не имеет, зачем «Тоня всех переполошила». — А это что? Компот? — Лёха вытащил из холодильника большую эмалированную кастрюлю. — Можно? — Там всё можно, — Амелин достал с навесной полки три стеклянных стакана и широкую кружку. Стаканы поставил на стол, а в кружку засыпал столовую ложку соды, залил водой из чайника и перемешал. — Давай спину помажу. — Обойдусь. — И что, водку тоже можно? — не унимался Лёха. — Тут на три дня запоя. — Пей, что хочешь. Я всё равно от неё дохну, а так бы не помешало. Амелин сунул чашку в руки Якушину. — Протри ей спину. А то ночью спать не сможет. Якушин озадаченно посмотрел в чашку, на меня, затем отставил её на стол: — Надумает — сама намажется. — Давайте я, раз никто не хочет, — предложил Лёха, закончив разливать компот по стаканам. — Разбежался, — мне было не до шуток. Ожоги прилично зудели, а мутное поведение Амелина раздражало. Но Лёха похоже этого не понял. — Ладно. Тогда на «камень, ножницы, бумага». Кто выиграет — будет мазать, остальные держать. Якушин тупо заржал. И я поняла, что если я останусь, глум с чашкой продолжится. Просто забрала её и ушла в комнату. Это была большая прямоугольная комната с обоями в цветочек и фотографиями на стенах. Рядом с деревянной кроватью стоял покрытый кружевной салфеткой комод с десятком фарфоровых фигурок вокруг траурной фотографии бабушки. За платяным шкафом виднелась белая дверь, с другой стороны от неё — занавешенное простынёй зеркало. Я подошла к фотографиям. Не знай я их историю, решила бы, что это самая счастливая в мире семья. Мужчина с кудрявыми волосами и черными как у Амелина глазами, молоденькая хорошенькая девушка, держащая за руку маленького белокурого ангелочка, и серьёзная женщина с узким худощавым лицом. В комнату едва слышно вошёл Якушин, остановился за спиной и негромко спросил: — Он тебе тоже про дом наплёл? Что ему из-за него тут сидеть нужно. Я неопределённо пожала плечами. Объяснять, что на самом деле произошло, и что я ничего не знаю, не хотелось. — А вот Алёна нам другую историю рассказала. Я насторожилась. — Алёна тут при чём? — Она хорошо его знает. Называла Костей. — И что такого особенного она вам рассказала? — я развернулась к нему и увидела, что в дверях стоит Амелин. — Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам! — с ясной улыбкой то ли пропел, то ли проговорил он. — Тогда рассказывай сам, — сказал ему Якушин. — Только честно. Амелин картинно прошагал через всю комнату, сел на стул и, запрокинув голову, с вызовом посмотрел на нас: — На самом деле ничего такого, — тон его сделался притворно беспечным. — Какой-то дурень в карьер по пьяни навернулся. Сплошь и рядом такое происходит. У Милы знакомый с эскалатора свалился. Просто шёл и под ноги не смотрел. И это днём в метро. А тут темнота, лес и дороги отвратительные. — Костя, — я насторожилась. — При чём тут ты? — Знаешь, вот и я тоже самое полицейским сказал: "При чем тут я?" Какая-то глупость, честное слово, — он развел руками. — Тому парню двадцать три и у него разряд по дзюдо. Якушин с непроницаемым лицом подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску и выглянул во двор. — Ты там был? — спросила я. — Раз полицейские пришли к тебе, значит, не просто же так. — Просто так, — с чистосердечным изумлением Амелин распахнул глаза. — Просто взяли и пришли. С самого утра как вломились. Часы на кухне разбили — так дверью хлопнули. Паспорт забрали. Если бы я его не знала, то с лёгкостью могла купиться на это пылкое заверение. — А что говорит Алёна? — я посмотрела на Якушина. — Да, — с деланным любопытством Костик склонил голову на бок. — Что говорит Алёна? — Говорит, что друзья погибшего парня заявили в полиции, будто это он его столкнул, — Якушин кивнул на Амелина. — Подробностей она не знает, но за день до этого у них конфликт вышел на карьере, а потом Костя пришел к нему и устроил целый спектакль на весь коттеджный поселок. Так? Амелин продолжал улыбаться: — Ну, почти. Только не спектакль, а шоу. На мне была маска, ремень, за спиной баллон опрыскивателя с кровью, в руках стальной брандспойт, а в наушниках Кейв. И до тех пор, пока Гриша за мной не погнался, выглядело это шикарно. — Видишь, Тоня, ты о нем волнуешься, всех на уши подняла, незнакомого человека заставила тащиться чёрте куда, а он опять дурку включает и паясничает. Ты как хочешь, а я пошёл. Мне даже не интересно, что он выдумает дальше. Якушин направился к выходу, но Амелин оказался быстрее и заслонил собой дверь. — Ну ладно. Чего ты сразу? Мы ведь спокойно могли обойтись без этого. Пошли бы погуляли или просто поболтали. Я вот считал, что Тоне не нужны проблемы, не хотел её расстраивать, но ты решил по-другому. Последние слова прозвучали угрожающе. — Да ты сам одна сплошная проблема, — изо всех сил стараясь сохранять рассудительное спокойствие, Якушин смерил его холодным взглядом. — А я вот реально не понимаю, что за кипиш, — Лёха небрежно отодвинул Амелина в сторону, освобождая проход. В одной руке у него был большущий бутерброд, в другой — чашка. — Ну мало ли кого в чем обвиняют. Я почти всю зиму в отделении проторчал. Отписки разные строчил. Всё это фигня. Пусть сначала докажут! Главное — ни в чем не сознавайся и не трепи лишнего. — Костя, — взмолилась я. — Можешь рассказать всё по-человечески? По-честному? Я уже ничего не понимаю. — Хорошо. Только сразу предупреждаю, — Амелин обошёл парней и пристроился у подоконника. — Это не прикольная история, а другую я сочинить не успел. Лёха со всего маху плюхнулся на кровать, потом, заметив бабушкину фотографию на комоде, пристыженно вскочил и встал посреди комнаты рядом с Якушиным, небрежно опершись о его плечо. — Всё случилось на следующий день после похорон. Мила собралась и должна была с самого утра уехать. Но потом такая говорит: "Пойду искупаюсь, а то всю дорогу по жаре трястись". И ушла на карьер. Но проходит час, полтора, её нет. Я забеспокоился и отправился искать. Ну и нашёл. Там, на карьере. Подсела к этим уродам и уж в хлам. Вся такая весёлая, смеётся, на четвереньках ползает, а они ржут. Типа в карты на желания играют. Но это никакая не игра была, а тупо глум. Только Мила этого не понимала и выполняла всё, что скажут, а девка их одна всё на телефон записывала, — Амелин потупился. Наверное, действительно, не стоило заставлять его рассказывать такое при всех. Но я же не знала. — А Мила — это кто? — пробубнил с набитым ртом Лёха. — Мать моя. — Фигасе! Я бы сразу вломил. — Их там пятеро было. Трое парней и две девчонки. И я просто хотел её забрать. Сказал, что без неё не уйду, ну, и что не хочу с ними ссориться. Но они были пьяные и веселились. А на следующее утро, как только я отвёл Милу на станцию, приехали полицейские и стали выспрашивать, действительно ли я угрожал Грише. Я объяснил, что у нас с ним серьёзные различия в мировоззрении. Тогда они сказали, что те ребята считают, будто это я его столкнул в карьер, и даже написали заявления. Я ответил, что этого не делал. Но они не особо поверили, велели ждать и ушли. Вот, собственно, и вся история. — Нет, подожди, — я присела на край освободившегося стула. — Что ты им сделал? Я же тебя знаю, Амелин. Что ты там устроил? И при чём тут маска, баллон и кровь? — Да ничего я им не делал. Почти. — Ты обещал честно. — Хорошо, — он занавесился отросшей чёлкой. — Я просто выбросил их телефоны в воду. — Все? — Четыре из пяти. Ещё ключи какие-то и очки. — Зашибись, — Лёха заржал. — Отличный ход. И что потом?