После ужина мы все собрались на улице под яблоней. Лёха развалился в раскладном кресле с телефоном, мы с Костиком качались в гамаке, Саша вытянулся во весь рост на лавочке. Сначала послышался громкий удар, а за ним звон. Якушин подскочил. Лёха насторожился. Амелин продолжил раскачиваться, как ни в чем не бывало: — Ну вот началось. — Что началось? — не понял Якушин. — Всё тоже. Как это обычно бывает. Вилы, горящие факелы, самосуд. — И ты это так спокойно говоришь? — вытаращился Якушин. — А чего нервничать? Покидаются и уйдут. В тот же момент раздался пронзительный свист и выкрики. — Слушай, ну так же нельзя. Чем больше ты это спускаешь, тем больше они наглеют, — в поисках поддержки Якушин посмотрел на меня. — Нужно дать отпор. Поставить их на место. Я вспомнила женщин на карьере, волосатого мужика, Ваську, страховщицу. — Дать отпор, это значит развязать войну. Стоит Косте сделать что-то не то, как они тут же побегут на него очередное заявления писать. А может, что похуже устроят. — Ну, не знаю, я бы не позволил такое по отношению к себе, — Якушин с вызовом посмотрел на Амелина. — А ты… Ты… То ли ты их боишься, то ли тебе это нравится. Ничего на это не ответив, всё так же спокойно, Амелин поднялся, вытащил из джинсов ремень и направился в сторону калитки. — Ты куда? — я вскочила за ним. — Пойду задушу кого-нибудь, — от темноты его взгляда по спине пробежали мурашки. — Чтобы вы все уже отстали от меня. — Перестань! Я ничего такого не говорила. Я же понимаю. Я за тебя. Я не думаю, что ты боишься. — Думаешь, — сказал он уверенно. — Не ходи за мной. — Эй, тихо-тихо, — Лёха вылетел из кресла и в два шага подбежал к Амелину. — Не надо резких движений. И провокаций тоже. Затем развернулся к Якушину. — Тиф, мой кореш, два года так отсиживался, чтобы его из школы не вышибли. Нет ничего проще, чем замутить гимор, а сидеть и терпеть, когда всех урыть охота, это нужно силу воли иметь. Костян прав. Нафига ему эти траблы? Быстрым движением Лёха забрал у Амелина ремень. — Для таких случаев друзья имеются. И не успели мы и глазом моргнуть, как он, намотав ремень на руку, исчез в темноте за углом дома. — Только попробуй сунуться, — я показала Амелину кулак и бросилась за Лёхой. В светлых летних сумерках за забором стояла подростковая компания. Человек десять или пятнадцать. Разновозрастные парни и девчонки. В дом полетел ещё один камень, ударился о стену рядом со вторым окном и с глухим стуком отскочил в кусты. — Косой! — выкрикнул кто-то. — Смотрите, пацаны, как это делается. Из-за кустов видно было плохо, но то, что Лёха распахнул калитку ногой я разглядела вполне отчётливо. — Смотрите, пацаны, как это делается, — передразнил он и отвесил первому попавшемуся такой тяжёлый подзатыльник, что тот сразу свалился. От неожиданности толпа рассыпалась, а затем начала медленно смыкаться вокруг Лёхи. — Как же я не люблю такое, — проворчал Якушин, обгоняя меня. — Поклянись, что не сунешься. Я на автомате пробормотала «клянусь» и осталась за забором. Как истинный вестник мира, Саша вышел на улицу со словами «Всё. Хорош. Расходимся по домам», но тут же в него со злостью вцепилась какая-то девчонка, и я сильно пожалела, что пообещала не соваться. Завязалась непонятная всеобщая возня, в которой лучше всего я различала белые цифры 88 на Лёхиной футболке. С ним определенно всё было хорошо. Но тут из-за дома появился Амелин в жёлтых резиновых хозяйственных перчатках по локоть и алюминиевым ведром в руке. — Что ты собрался делать? — я заглянула в ведро. Там что-то чернело. На вид обычная земля. — Тебе же сказали не ходить. Однако мои слова Амелин проигнорил, а когда я попыталась его схватить, ловко увернулся и, бегом вылетев за калитку, ринулся в общую кучу. Раздавшиеся оттуда вопли в миг заставили меня позабыть о данном Якушину обещании и тоже выскочить на улицу. К моему появлению, большая часть компании врассыпную убегала по дороге, один парнишка валялся и Якушин, наклонившись, хлопал его по щекам, возле них шмыгала носом девочка лет пятнадцати. Трое других пацанов лихорадочно прыгали, извивались, махали руками и матерились срывающимися голосами. Лёха, согнувшись пополам, закатывался от смеха. Амелин стоял рядом и с непроницаемым лицом смотрел на их страдания. — Какое оказывается замечательное средство, — сказал он, когда я подошла. — И летят хорошо. Думал развалятся, но нет, сгруппировались в полёте. — Можешь объяснить, что ты сделал? — Теперь они тоже не будут стареть и разлагаться. По крайней мере некоторое время. — Это были муравьи? — догадалась я. — Муравейник. — О ужас, — я вспомнила утреннюю боль. — У меня другого оружия нет, — его голос прозвучал на удивление мрачно. — Только дедов обрез. Но если я его возьму, точно всех перестреляю. Глава 23 Никита На рынок отправились втроём: я, Трифонов и Макс. Пешком мы туда ещё не ходили. Нужно было пройти вдоль полей, подняться на горку и идти по шоссе до посёлка. Бодрым, спортивным шагом добрались туда за двадцать минут. После почти двухнедельной изоляции поселок показался нам на редкость оживленным местом: многоэтажные дома, магазины, люди, которые будто бы все смотрели на нас. Хотя мы были мытые, бритые, трезвые, в чистой одежде и вполне себе нормальные городские пацаны. Зашли в маленький магазинчик, Трифонов купил сигарет, мы с Максом набрали себе чипсов и сникерсов для Дятла. Закинули всё в рюкзак и отправились на рынок за мясом и апельсинами. Рынок был разбит под шатром, растянутом на площади. Прилавков не меньше пятнадцати, но занято из них около десяти. Возле входа стоял узбек с орехами, сухофруктами и мёдом, чуть подальше столики с овощами и фруктами и в самом дальнем углу развал с какой-то ерундой вроде трусов, тапочек и мочалок. Из динамиков сверху негромко доносилась Мне бы в небо[1]. Мы с Трифоновым остановились возле суетливой, похожей на мышь, тётушки, торговавшей фруктами, а Макс неспешно двинулся по рядам, оглядывая прилавки. — Вы, мальчики, откуда? — принялась выспрашивать тётушка, пока Трифонов выбирал апельсины и кидал их в пакет. А выбирал он тщательно, осматривая со всех сторон, чтобы понять можно ли через кожуру увидеть сколько в апельсине долек. — Мы из лагеря, — сказал я. — Из Юпитера. — Сбежали что ли? — она подмигнула. — Работаем там, — не без гордости сообщил я. — И что же вы делаете? Однако ответить я не успел. В шатёр вошли пацаны. Человек пять. Такие типично деревенские пацаны с бритыми головами в спортивных трусах и пластиковых шлёпках. Вошли с сигаретами, громко матерясь и гогоча. Как только я их увидел, сразу понял, что у нас будут проблемы. Это нужно просто знать Трифонова. Ко всякого рода гопоте его тянуло, как магнитом. Заметив их, тётушка тут же охнула, схватила коробку с апельсинами и спрятала под прилавок. Туда же принялась убирать и остальное. — Всё, всё. Давай двести рублей и в расчёте. Больше ничего продать не могу. — А чего им нужно? — заинтересовался Трифонов. — Безобразничать будут, — ответила она, поворачиваясь к своей молоденькой соседке. — Беги за Артуром скорей. Пацаны действительно пришли, как к себе домой, всё, что торговки убрать не успевали, они хватали или просто скидывали. Узбек попытался накрыть сухофрукты и орехи плёнкой, но парни в момент её сорвали и стали набивать карманы.