— А что написал-то? — не унимался Дятел. — Я люблю Зою, — процитировал сам себя я. — Почему это дрянь? — справедливо возмутился Тифон. — Вот и я не понимаю. — Потому что мы так не договаривались, — Саша совсем сникла. — И теперь, кроме того, что все смеются надо мной, я проспорила и должна выполнить одно дурацкое задание. — Что за задание? — Тебя не касается. — А чего ты так борзо разговариваешь? — наехал я. — У…у…у, — протянул Макс. — Какие страсти. Тифон пихнул его в плечо, и он, свалившись назад, остался лежать на спине, тихо посмеиваясь. Я снова заметил его засос и тупо заржал. — Кстати! Я же взял с собой ваш апельсин! — тонкий дипломатический ход Дятла поразил своей неуместностью. — Ты меня правда подставил, — с горечью сказала мне Саша. — Прости, — всё ещё улыбаясь, ответил я, однако слово «подставил» эхом прокатилось по коридорам моего не вполне ясного сознания. — Так бывает, ждёшь-ждёшь одно, а на деле получается совсем другое. — Что я тебе плохого сделала? Почему ты всё время кидаешься на меня? — Неправда. Я самый дружелюбный на свете чел. Скажи, Вань. — Не самый, — откликнулся Дятел. — А теперь? — я показал ему кулак. — Никит, тебе не идут такие приколы. Не обижайся на них, — сочувственно сказал Саше Дятел. — Они просто ещё пьяные. Она развернулась, подобрала рюкзак и, широко размахивая зажатыми в руке босоножками, пошлёпала прочь. — Телефон забыла, — крикнул Макс, но она не обернулась. — Что с тобой? — прикопался Трифонов. — У тебя что месечные? — Пошёл к чёрту, — я лёг на живот и накрылся футболкой. — Тебе можно кидаться на всех, а мне слова не скажи. — Да, кидайся сколько влезет. Но ещё раз за меня что-то напишешь, получишь в табло. — А может, я за себя писал? — В смысле? — Сам знаешь! — Андрей прав, — Дятел печально вздохнул. — Ты, Никит, в последнее время очень нервный стал. Нетерпимый. Если тебя что-то беспокоит, ты лучше просто расскажи. Мы же твои друзья, мы поймем. Мама говорит, что недосказанность рождает недопонимание, а это как гвоздь вбитый между людьми. Вытащить его возможно и получится, но дыра всё равно останется. Я резко сдернул с головы футболку. — Если ты не заткнешься прямо сейчас, клянусь, я тебя утоплю. — Чё привязались к человеку, — подал голос Макс. — Запал он на эту Сашу, ясно же. Трифонов с Дятлом застыли с такими лицами, будто им сообщили, что детей приносит не аист. — Это правда? — спросил Дятел. — Хрен знает, — под их взглядами я понял, что уже не отвертеться. Пошлю — надумают ещё больше, чем есть на самом деле. — Но если она тебе нравится, зачем ты так грубо с ней обошёлся? — Всё. Отстаньте. Плевать на неё. Все замолчали. Повисла неуютная тишина, словно им объявили, что я скоро умру, и никто не знает, какие нужно подобрать слова утешения. — Короче, кончай нам голову морочить, — проворчал напоследок Трифонов. — То, блин, Зою он любит, то через пол минуты Сашу. Не беси меня, Горелов. А про Зойку даже не думай. Я тебе за одни мысли башку откручу. Понял? — Угу. Давно уже. Если бы я сделал, то что я сделал после того нашего разговора, то возможно я бы себя понял. Хотя… Нет. Не понял бы. Интересно, о чём я вообще думал, когда сделал то, что сделал? Эта мысль ужаснула. Получалось, что где-то внутри меня сидел какой-то совсем другой я. Тёмный и злой. Затаивший обиду, мелкий, мстительный человечишка. Нет, всё конечно можно было списать на то, что это «по пьяни». Был дурной, ничего не соображал, хотел приколоться. Ведь реально было весело. И фотки угарные. Так, в общем-то я и сказал Лёхе. Но в глубине души знал, что это дешевые отмазки. Однажды, классе в седьмом, я так пошутил над Павловым. Был у нас такой толстозадый ботан. Весь из себя правильный типа Дятла. Всегда всё учил от корки до корки. Раз ему на коленку приклеилась жвачка. После ОБЖ как раз. Там парты были низкие и коленки всё время терлись об их внутреннюю поверхность. А на следующем уроке, на физике, нам дали контрошу. Сложную, проверочную какую-то. Половину задачек мы толком и не проходили, а телефоны пришлось сдать. Физичка очень ревностно относилась к вопросам списывания, и если ей казалось, что кто-то куда-то не туда посмотрел, то сразу заворачивала всю работу. В общем, я сидел и валял дурака, даже не пытаясь ничего решать, потому что ничего не знал. Мне было скучно, поэтому я стал развлекаться: пытался общаться с соседкой по парте, с теми, кто сзади, потыкал впереди сидящих. Ну и естественно, ко мне подошла учительница и наехала. Не сильно, но довольно обидно. В ответ я сказал, что хоть по-честному ничего не пишу, а Павлов всё списывает. Она обернулась и увидела склоненную к коленям голову Павлова, потому что он постоянно тёр пятно, оставленное жвачкой. Ну и понеслось. Физичка была принципиальной и, как ни странно, поблажек для отличников не делала. Так что моментально разозлившись, вышвырнула Павлова из класса. Он слёзно оправдывался, что у него ни телефонов, ни шпаргалок нет, но училка проверять не стала. Шутка с Павловым скрасила мне весь урок. Я угорал и думал, что так ему и надо. Почему? Сложно сказать. Просто, потому что он всё знал, а я нет. С тех пор, у Павлова начались проблемы с физикой. Он обиделся на учительницу, а она его запомнила. И после ряда конфликтов, с привлечением родителей и классной, он вообще ушёл из нашей школы. Но свою вину я осознал гораздо раньше, чем это случилось. В тот же день, когда столкнулся с ним в коридоре. Увидев меня, Павлов с ненавистью посмотрел и сказал прямо в лицо: «сука». Тоже самое я услышал от Лёхи, когда мы после обеда отправились к церкви. Свой телефон Трифонов так и не нашёл и, чтобы поговорить с Зоей, попросил трубку у меня. К тому времени я уже почувствовал неладное. Оказавшись в зоне доступа, телефон выдал порцию оповещений о десяти Лёхиных звонках и трёх эсэмэсках: «Обурел?», «Удали», «Ппц что будет». Поспешно закрыв всё, я отдал телефон Трифонову. Решил, пусть лучше первый звонит. Иначе будет стоять над душой и слушать. Но разговаривал он недолго, хоть и отошёл, как обычно в поле. Обрывки фраз и его растерянный, осипший от волнения голос, довольно чётко доносились до меня. «Можешь объяснить?», «Конкретно скажи, что я сделал?», «Что я сделал?», «Объясни!». А вернулся, на нем лица не было, пихнул трубку мне в живот, прохрипел «я ушёл» и, сунув руки в карманы, зашагал по дороге. — Я вообще не пойму, почему ты ещё жив, — сказал Лёха, после того, как закончил крыть меня. До этого момента, я слушал его молча, всё ещё надеясь, что он меня с кем-то перепутал. — Лёх, что случилось-то, а? Можешь объяснить? — Ты чё, совсем тупой? Или вы ужрались так, что тебе мозг напрочь вынесло? Криворотов редко злился и, если он кричал, значит было из-за чего. — Я не помню. Правда. Скажи, что я сделал. — Ты Инсту свою давно видел, урод? — Да, я ей особо не пользуюсь. Зато твою смотрю регулярно. — Слышь, Горелов, если хочешь жить, грохни всё и позвони ей. Раз ты жив, значит он ничего не знает. Моли её, чтоб не узнал. Я не скажу, но кто-нибудь потом обязательно растреплет. Готовь вменяемую легенду. Жесть. Просто жесть. Надо же такую подставу устроить. Трясущимися руками я открыл Инсту. Но ещё до того, как подгрузились все картинки, я уже знал, что там. Вспомнил. Неожиданно и очень ясно.