Хеджин почувствовала, что замерзает. «Не хватало ещё простудиться!», — подумала она. Талтал и в её болезни найдёт повод, чтобы отправить её домой. И Хеджин вернулась к шатру Талтала. Но там не обнаружила ни стражей, ни его. Сердце сжалось от страха. Она вспомнила тени, проскользнувшие вдалеке, на границе её бокового зрения, когда она сидела на берегу, и поняла, что они ей не показались, как она тогда решила. Она закрыла глаза, вспомнила направление их бесшумного скольжения и поспешила вослед. Тревогу поднимать не стала, решив не тратить на это время. Она ещё ни с кем в лагере не общалась, кроме Талтала, и потому не знала, как это делается. Биньбэйцяньши Чонхо не спалось. Не спалось из-за сестры чжихуэя Талтала. Талтал поделился со своим ближайшим подчинённым своим возмущением и раздражением из-за намерения Хеджин стать воином. Но Чонхо чувствовал, что не нарушение традиций больше беспокоит Талтала, а тревога за жизнь сестры. А ещё его смущали и настораживали взгляды Хеджин и Талтала друг на друга. Чжихуэй Талтал так смотрел на Хеджин, когда она не видела, так смотрел! И она на него также смотрела, когда не видел он… Если бы не их родство, Чонхо бы решил, что они любят друг друга. Любовь… Любовь к женщине… Это то чувство, которое воину надо хранить очень-очень глубоко в душе, чтобы оно не мешало ему воевать. Не точило тоской по любимой. Не звало как можно быстрее вернуться домой. Не затмевало разум. Находясь на войне, даже ночью, во время таких спокойных дней, как сегодня, не стоило доставать имя любимой из потаённых уголков своего сердца… Тэён53… Любимая… Поневоле Чонхо задумался, как бы он вёл себя, что бы чувствовал, если бы к нему явилась Тэён и пожелала остаться с ним, стать воином, разделить надвое тяготы военной службы? Наверное, он тоже, как и Талтал, чувствовал возмущение, раздражение и огромную тревогу… И огромный соблазн видеть любимую каждый день, дотрагиваться до неё, ощущать её ласковые прикосновения… Нет! Слишком жарко! Надо сбросить с себя наваждение! Остудить своё воображение и тело. И Чонхо вышел из шатра на морозный воздух. Низкое чёрное небо блистало миллионами звёзд. Казалось, протяни руку, и можно до них дотронуться. Почувствовать на ладони горячую искорку. Чонхо поднял голову вверх, подставив своё разгорячённое лицо небу, и застыл в тишине. Почти сразу тишина его насторожила. В шатре чжихуэя Талтала ещё горел свет. Он пробивался тонкими узкими полосами из-под шкуры, закрывающей вход. Но звуков из шатра не доносилось. Странно, если учесть, что последнее время повышенный тон выяснения отношений между братом и сестрой то и дело прорывался оттуда наружу. Чонхо подошёл поближе. Он не собирался подслушивать. Просто хотел удостовериться, что у Талтала и Хеджин всё в порядке. А в итоге удостоверился в обратном. Стражников рядом с шатром чжихуэя не было. И Талтала с Хеджин внутри тоже. Чонхо бегом вернулся в свой шатёр, разбудил ординарца и велел подать сигнал тревоги. 53 — в переводе — «гордая, красивая великая деликатность» 43 Сначала СонХун54 хотел убить Талтала, чтобы отомстить за смерть отца. СонХун уважал чжихуэя Талтала и как воина, и как военачальника. Его смерть была бы достойной платой за смерть славного воина, вождя племени тюрок, Минхо55 — отца СонХуна. Но, когда СонХун узнал, что отец жив и находится в плену у императора Когурё, его планы изменились. Теперь его целью стало пленение чжихуэя Талтала и обмен его жизни на свободу отца. Кто ещё был достоин мены на вождя его славного племени? Разве что сам император Когурё. Но до него пойди, доберись. Это война. Нельзя начинать войну, которую ты не сможешь выиграть. Так учил СонХуна отец. Удача всегда приходит к тому, кто умеет ждать. Ждать СонХун умел. Сначала пришлось ждать, пока чжихуэй Талтал вернётся из столицы в расположение войска. Дальше пришлось ждать, пока его войско не уменьшится настолько, что удача будет однозначно на стороне нападающих. (Войско тюрок, сильно потрёпанное в сражениях с когурейцами, ещё не восстановилось в полную силу) Потом пришлось ждать, пока воины-тюрки, сумевшие затесаться в войско когурейцев, не попадут в число стражников у шатра чжихуэя. И, наконец, звёзды сошлись для СонХуна! Удача была на его стороне! Обездвиженный метким выстрелом из духовой трубки Талтал попал в руки тюрок и был доставлен в становище принца СонХуна. Пока похитители на руках несли тело Талтала, завёрнутое в ковёр, им приходилось осторожничать и идти медленно, и потому Хеджин удалось их нагнать. И даже рассмотреть, что движутся они с тяжёлой ношей, значит, есть надежда, что Талтал ещё жив. Не стали бы враги таскать с собой труп, рискуя собственными жизнями! Но вот когда они пересели на лошадей, небрежно перекинув свёрток с Талталом через седло, Хеджин быстро потеряла их из виду. Но она упорно продолжала идти по их следу, различая глазами едва заметные приметы только что промчавшихся лошадей. На поворотах горных тропинок, на редких кустиках пустынных мест оставляла кусочки ткани, на которые разорвала ленты, удерживающие её длинные густые волосы под шлемом воина. Она опять сбила в кровь свои ноги и уже готова была упасть без сил, когда её нагнал отряд когурейцев во главе с биньбэйцяньши Чонхо. Для Чонхо было делом чести самому спасти чжихуэя Талтала. Ведь именно в ведении Чонхо была охрана лагеря. И с этим делом он не справился, коль скоро врагам удалось каким-то образом проникнуть в лагерь и убить или захватить в плен чжихуэя Талтала (на последнее Чонхо очень надеялся). Судьба Хеджин Чонхо не волновала, но именно она оказалась тем человеком, кто указал отряду правильный путь. Верное направление Чонхо определил сам по месту гибели секрета, охраняющего одну из дорог, ведущих из лагеря. Пока дорога не ушла в горы, правильность выбранного пути подтверждали следы от ног, ещё видные на мягкой почве. А вот на горной тропе приходилось ориентироваться на странные тряпочки, прикреплённые на видных местах. Кто-то, кто шёл впереди, указывал отряду правильный путь. Или заводил в ловушку. Но воинам, возглавляемым Чонхо, больше ничего не оставалось делать, как следовать этим указателям и быть всё время начеку. Через несколько ли отряд догнал выбившуюся из сил девушку в одежде воина. Хеджин. А ещё через несколько часов когурейцы увидели вдалеке дым от костров. Похоже, они нашли становище врагов, посмевших напасть на их чжихуэя. Хеджин не принимала участие в разработке плана освобождения Талтала. Да и кто бы её позвал на совет? Она же женщина! Воины косились на неё или разворачивались спиной, не желая замечать. И Хеджин тихо молилась в сторонке, прося Будду спасти Талтала, а Небесного Императора взять её жизнь вместо его жизни. Безупречный план по освобождению чжихуэя Талтала составлять было некогда. В любой момент враги могли сняться со стойбища, или к ним могла подойти подмога, или они могли убить пленника. Ведь их планы на него не были известны. После совещания Чонхо подошёл к одиноко сидящей Хеджин и, глядя в сторону, сообщил, что атаковать они решили ночью. А ей лучше оставаться на месте. Хеджин ничего в ответ не сказала. Она не принимала ещё присягу и не собиралась поступать так, как ей кто-то приказал. 54 — в переводе — «ледяной принц» 55 — в переводе — «великий тигр» 44 Тюрки отчаянно бились. Они знали за что умирают. И за кого. За своего вождя, за его сына, за свою свободу. Когурейцы не уступали им в бою. Они тоже знали за кого сражаются — за своего чжихуэя. Росло число погибших с обеих сторон, неуклонно уменьшая число оставшихся. Казалось, что битва будет продолжаться до последнего живого воина. СонХун уже решил отдать приказ об убийстве Талтала, полагая, что это поднимет дух его воинов, и собьет напор врага. Но в этот момент полную Луну затмила огромная тень, так что поле битвы на мгновение погрузилось во тьму. Женщина с серебристыми волосами слетела с неба и оказалась перед палаткой, где находился пленник и перед которой сражался СонХун. — Умай56! Мать Умай! — радостно завопили тюрки. И с удвоенным воодушевлением ринулись биться с когурейцами. Но Умай сражалась не с их врагами, а с ними. И вот уже стали раздаваться ропщущие голоса: — Мать Умай разгневалась на нас. Она не хочет, чтобы мы сражались. И тогда принц СонХун понял, что битва проиграна. И подал сигнал к отступлению. Сохранить остатки своего войска и спасти свою жизнь было разумнее, чем, пытаясь выиграть одну битву, оставить племя без вождя. Убивать Талтала было уже некогда. Может, оно и к лучшему. У живого СонХуна ещё будет возможность украсть Талтала снова. Или кого-нибудь другого. Ради свободы отца. Женщиной, которую тюрки приняли за богиню земли Умай была Хеджин. Их сбило с толку её внезапное появление, её развевающиеся длинные волосы, отливающие серебром в мерцающем свете Луны, её вороной конь, который был не виден на фоне чёрного неба, из-за чего казалось, что это богиня спустилась прямо с небес. Хеджин поступила так, как её учил Талтал. Сначала наблюдала и думала, сидя на пригорке, с которого ясно была видна картина разворачивающегося сражения в свете горящих костров и полной Луны. Заметила центральную точку, вокруг которой кружится битва. Поняла, что это и есть то место, где держат Талтала и где находится командир вражеского отряда. И тогда Хеджин спустилась вниз. Поймала коня, потерявшего своего хозяина, забрала у мёртвых меч и топорик, которые могут понадобиться в бою. Позаимствовала лук у вражеского воина. Он был меньше и легче, чем когурейский. В бою удобнее. И ринулась в самую гущу сражения, тем самым переломив исход битвы в пользу когурейцев. 56 — высшим божеством в этнической религии тюркско-монгольских кочевников считался Тенгри — обожествлённое небо, творец всего. Его дочь — богиня земли Умай, занимала второе место после отца. Она была покровительницей детей и рожениц. Изображалась с золотыми или серебряными волосами и гребневидной причёской с маленьким серебряным луком в руках (из Википедии) 45 Талтал проснулся от стона. Не открывая глаз прислушался к себе — это он стонал? Плохой сон приснился? Стон раздался снова. Откуда-то сбоку. Талтал открыл глаза и попробовал сесть. Получилось с трудом. Голова гудела и кружилась как после знатной попойки. Талтал огляделся. Он в своём шатре, уже хорошо. Только почему он этому удивляется? Мысли в тяжёлой голове ворочались с трудом, но Талтал всё-таки понял — удивляется, потому что не помнит, что с ним было вчера. Стон раздался снова, и Талтал попробовал встать с топчана. Тело было ещё тяжелее, чем мысли. Ноги не слушались, но он дотащился до источника стонов. И увидел Хеджин. И тут память вернулась к Талталу. Он вспомнил, как они очередной раз поссорились, как Хеджин выбежала из шатра, как он рассердился и разбил руку и ногу, в досаде саданув ими по столу. Потом начал волноваться за неё — почему она так долго не возвращается, не замёрзла бы, а то заболеет… Так она все-таки заболела? Талтал приложил руку ко лбу Хеджин. Она, действительно, горела. Но вряд ли от простуды. Хеджин была вся забинтована, и сквозь повязки проступала кровь. И тут Талтал вспомнил ещё один эпизод, после которого уже не помнил ничего — он вышел из шатра, укол в плечо, и темнота. Хеджин… Хеджин ранена… Надо срочно позвать лекаря. И Талтал, не обращая внимания на гудящую голову и непослушные ноги, выбежал из шатра и заорал: — Лекаря ко мне! После битвы, закончившейся победой когурейцев, Чонхо поспешил вернуться в лагерь. Чжихуэй Талтал был жив, но без сознания. Было много раненых. Поэтому, едва живые собрали тела погибших своих товарищей и сложили погребальный костёр, как биньбэйцяньши Чонхо, после короткой прощальной церемонии, отдал приказ к возвращению. Тела убитых врагов собирать не стали. Раненых в плен не взяли. Слишком много было своих раненых, чтобы отвлекаться на пленных, тратить на них свои силы. Лекарь на всё войско был один. В первую очередь он осмотрел чжихуэя. Пришёл к выводу, что его усыпили большой дозой снотворного, но другого вреда здоровью не нанесли. Хуже дело обстояло с Хеджин. Похоже, она получила удары и от своих, и от чужих, но в горячке боя не обратила внимания на свои ранения. А когда бой закончился, упала с коня, потеряв сознание от потери крови. Поколебавшись лишь мгновение, Чонхо распорядился расположить Хеджин в шатре с Талталом. Не класть же её в общую палатку с ранеными мужчинами?! Тем более что шок от того, что новый ординарец чжихуэя, присланный самим Его величеством императором, оказался девушкой, уже прошёл. Храбрость Хеджин и её воинские умения, проявленные в бою, вызвали уважение. А известие, что она сестра чжихуэя Талтала сняло все остальные вопросы. Вызванный в шатёр Талтала лекарь ничего утешительного о состоянии Хеджин не сказал. Её раны не представляли угрозы для жизни, а вот грязь, в них попавшая, вызвала сильное воспаление. Поэтому она стонала. Поэтому бредила. Поэтому её тело плавилось от жара. Раны лекарь промыл, повязки сменил. И больше уже ничем помочь не мог. Ушёл обиходовать других раненых. С Хеджин остался только Талтал. Встал перед её лежанкой на колени и молился Будде о её здоровье. Просил Небесного Императора забрать его жизнь вместо жизни Хеджин. В какой-то момент не выдержал, заснул. Проснулся от того, что кто-то звал его по имени. Открыл глаза и увидел перед собой открытые глаза Хеджин. И её потрескавшиеся губы. — Талтал… Талтал… Моя жизнь… и моя смерть… принадлежат тебе… Я всё выполнила… — Молчи! Не говори ничего! Какая смерть?!? Я не принимаю её! На, лучше выпей воды! — Нет! Подожди, Талтал! Я должна тебе сказать… Обязательно сказать… Я… Я люблю тебя… Больше ничего Хеджин сказать не успела. Закрыла свои вишнёвые глаза. Сколько ни звал её Талтал, не отзывалась. То тихо стонала, то начинала метаться в бреду. Сколько времени провёл Талтал перед лежанкой Хеджин он не знал. Кто-то входил в шатёр, оставлял воду, еду. Также тихо уходил. Талтал ничего не замечал вокруг… Очнулся от сна из-за… тишины. Дотронулся до лба Хеджин, он был холодным, весь в испарине. Тогда Талтал быстро разделся и лёг рядом с Хеджин на топчан, завернулся одним одеялом, крепко обнял любимую, пытаясь согреть своим телом. И заговорил: — Любимая… Хеджин… Не покидай меня… Я не успел сказать тебе о своей любви… Ты не можешь уйти, пока это не услышишь… А когда услышишь, зачем тебе уходить? Мы будем так счастливы, Хеджин. Обязательно счастливы. Слышишь, Хеджин? Я не буду больше с тобой спорить. Всё сделаю так, как ты хочешь! Хочешь, буду умирать за тебя в каждом бою! Только бы ещё день видеть твоё луноокое лицо, вглядываться в твои вишнёвые глаза, обнимать твоё стройное тело, целовать твои мягкие губы, ласкать твою атласную кожу… А хочешь, не дотронусь до тебя пальцем. Издалека буду смотреть на тебя. Только живи!.. Какой же я дурак! Почему раньше не понял, что люблю тебя?! Почему раньше не сказал?! Знаешь, когда я полюбил тебя? Я думаю в первый день, как увидел тебя, ещё маленькую, четырёхлетнюю… Помнишь, как не давал тебе играть с соседскими мальчишками? Я уже тогда ревновал… Только не понимал этого… Даже жениться собирался на другой… Дурак! Как же тебе тогда было больно… Только сейчас я это понимаю… Ты уже тогда могла умереть из-за меня… Если бы я тогда понял, если бы вспомнил, что люблю тебя, только тебя… я бы попросил Его высочество дать разрешение на наш брак. И не пришлось бы тебе ехать в гарем, страдать в плену, умирать за меня на поле боя… Талтал ещё долго говорил, пытаясь удержать любимую от дороги, ведущей к Небесному Императору. Лекарь закончил обрабатывать раны раненых и, прежде чем уйти в свою палатку, заглянул в шатёр чжихуэя. Чжихуэй Талтал и его ординарец Хеджин мирно спали, обнявшись, совсем не как брат и сестра. Но это не волновало лекаря. Для него было главным, что ещё одного раненого, вернее, раненую, удалось вернуть с дороги к Небесному Императору. И лекарь, с чувством удовлетворения от выполненного долга пошёл отсыпаться в свою палатку. 46