В изумительных изумрудных глазах женщины сквозят уязвимость и молчаливый вызов. На ней джинсы с низкой талией, замшевая куртка с надписью «Peace and Love»[2] и футболка цвета бразильского флага. Бразилия — ее родина. — Когда в последний раз я тебя целовал? — спрашивает Элиот, прикасаясь губами к ее шее. — Всего минуту назад. — О нет! Целую вечность… Он обнимает ее и страстно прижимает к себе. Ее зовут Илена. Это женщина его мечты. Он знает ее уже десять лет и всем хорошим, что случилось в его жизни, обязан ей: она помогла ему найти свое место в жизни, стать общительным и открытым. Элиот удивлен, что Илена пришла проводить его. Влюбленные уже давно решили избегать долгих сцен прощания, осознавая, что эти несколько минут доставляют в итоге больше боли, чем радости. Их отношения складываются не так-то просто: она живет во Флориде, а он — в Сан-Франциско. Их разделяют четыре часовых пояса. Между ними четыре с лишним тысячи километров, которые пролегли между Восточным побережьем и Западным. Конечно, после стольких лет знакомства они могли бы давно жить вместе, но так и не решились на это. Сначала Элиот и Илена боялись, что спокойная совместная жизнь лишит их того острого ощущения счастья, которое они испытывали во время коротких встреч. А потом каждый стал заниматься любимым делом. Один на побережье Тихого, а другой — Атлантического океана. После нескольких лет учебы Элиот получил должность хирурга в больнице Сан-Франциско. Илена же работала ветеринаром в крупном дельфинарии — «Мир океана» в Орландо. Следила за здоровьем дорогих ее сердцу дельфинов и касаток. Одновременно работала в Гринписе. Основанная четыре года назад группой экологов и пацифистов, эта организация выступала в защиту окружающей среды и боролась против использования ядерного оружия. Илена вступила в Гринпис, чтобы принять участие в кампании против истребления китов и тюленей. Итак, у каждого свой напряженный график работы, и скучать некогда. Но каждое новое расставание дается им тяжелее, чем предыдущее. «Объявляется посадка на рейс семьсот одиннадцать до Сан-Франциско, выход номер восемнадцать». — Это твой самолет? — спрашивает она, освобождаясь из его объятий. Он утвердительно кивает головой. — Ты хотела мне что-то сказать перед отъездом? — Да. Я с тобой до паспортного контроля. — Она берет его за руку. — Элиот, я знаю, что мир близок к катастрофе: холодная война, угроза со стороны коммунистов, гонка вооружений… Она говорит это со свойственным ей южноамериканским акцентом, от которого он всегда был без ума. Каждый раз, когда они расстаются, ему кажется, что он видит ее в последний раз, такую необыкновенно красивую и любимую. — …Истощение природных ресурсов, загрязнение окружающей среды, исчезновение тропических лесов… — Илена… — Да? — К чему ты клонишь? — Я хочу, чтобы у нас был ребенок, Элиот… — И ты хочешь, чтобы мы занялись решением этого вопроса прямо здесь, в аэропорту?! У всех на глазах?! Это все, что пришло ему в голову в качестве ответа. Он попытался отшутиться, дабы скрыть свое удивление. Однако Илене было вовсе не до смеха. — Я не шучу, Элиот, я советую тебе серьезно об этом подумать, — говорит она и направляется к выходу. — Постой! — кричит он, чтобы удержать ее. «Мистер Элиот Купер, вас просят срочно пройти на посадку к выходу номер восемнадцать». — Черт! — произносит он сквозь зубы и решительно направляется к эскалатору. Поднявшись наверх, он оборачивается, чтобы помахать ей рукой. Сентябрьское солнце заливает зал. Элиот ищет ее глазами, но она уже ушла. * * * К тому времени, когда самолет приземлился в Сан-Франциско, наступила ночь. Перелет длился шесть часов, и в Калифорнии было уже девять вечера. Элиот собирался выйти из аэропорта и взять такси. Но вдруг почувствовал, что сильно проголодался. Взволнованный словами Илены, он не притронулся к еде, которую подавали в самолете. А холодильник дома, как обычно, пуст. На третьем этаже Элиот заметил заведение «Голден Гейт». Он несколько раз заходил сюда со своим лучшим другом Маттом, который часто летал на Западное побережье. Устроившись у стойки, мужчина заказал салат и бокал шардоне. Он устало потер глаза и попросил жетоны, чтобы позвонить из телефонной кабинки в глубине зала. Во Флориде уже было за полночь, но Элиот все же набрал номер любимой женщины. Она не ответила. Несомненно, Илена была дома, но, видимо, не хотела говорить. «Можно было догадаться, что она не станет брать трубку. Я повел себя как полный дурак…» — подумал он. Однако Элиот не чувствовал сожаления. Ведь это правда: он не хотел детей. И вовсе не из-за того, что не любил Илену. Нет, ее он обожал, и она отвечала ему взаимностью. Элиот считал, что одной любви тут недостаточно. В семидесятые годы двадцатого века человечество выбрало для себя гибельный путь. И он не хотел брать на себя столь тяжкую ответственность: отдать маленькое существо на растерзание этому жестокому миру, перевернувшемуся с ног на голову. Но Илена даже слышать об этом не хотела. Вернувшись к стойке, Элиот заказал кофе. Он нервничал и хрустел пальцами, даже не замечая этого. В кармане куртки он нащупал пачку сигарет и, не удержавшись, закурил. Элиот знал, что пора прекращать курить. Все вокруг говорили о вреде табака. Еще пятнадцать лет назад ученые определили, что никотин вызывает зависимость, и, будучи доктором, Элиот прекрасно знал, что курильщики значительно чаще подвергаются раку легких и сердечно-сосудистым заболеваниям. Но, как большинство врачей, больше беспокоился о здоровье пациентов, чем о своем собственном. К тому же сигареты являлись признаком роскоши и культурно-социальной свободы. А это тоже чего-то стоит. «Конечно, я брошу курить, — думал Элиот, выпуская струйку дыма, — но только не сегодня…» Он чувствовал себя слишком усталым, чтобы произвести над собой такое усилие. Элиот скользнул рассеянным взглядом по окнам ресторана и вдруг увидел мужчину в странной пижаме голубого цвета, который смотрел на него сквозь стекло. Доктор прищурился, чтобы лучше рассмотреть странного человека. На вид мужчине было около шестидесяти. Небольшая, едва начавшая седеть бородка делала незнакомца похожим на Шона Коннери. Элиот нахмурился. Что в столь поздний час забыл здесь этот человек в пижаме, стоявший босиком на каменном полу аэропорта? Такие вопросы не должны были сильно беспокоить Элиота, но неизвестная сила заставила его подняться с места и выйти из ресторана. Похоже было, что пожилой мужчина заблудился: он вел себя так, словно оказался в совершенно незнакомом месте. Чем ближе Элиот подходил к нему, тем больше его охватывало чувство смущения. Он не признался бы в этом даже себе самому. Кто этот человек? Может, пациент, сбежавший из больницы? В таком случае Элиот как врач должен ему помочь… Когда доктор приблизился к незнакомцу, он наконец понял, что его так насторожило: тот напоминал ему отца, умершего пять лет назад от рака поджелудочной железы. Пребывая в замешательстве, Элиот подошел ближе. Сходство с отцом было удивительным: та же форма лица, та же ямочка на щеке, которую унаследовал и его сын… А вдруг это… отец… Нет, надо взять себя в руки! Папа умер. Пять лет назад. Элиот сам присутствовал на кремации. — Я могу вам помочь, уважаемый? Мужчина отступил от Элиота на несколько шагов. Он тоже казался взволнованным. В нем чувствовались сила и в то же время какое-то безнадежное отчаяние. — Я могу вам чем-то помочь? В ответ незнакомец прошептал: — Элиот… Откуда он знал его имя? И голос… Нельзя сказать, что отец и сын были близки. Но после смерти папы Элиот часто упрекал себя в том, что не постарался в свое время понять его. Доктор был словно в дурмане и, сознавая всю абсурдность ситуации, спросил дрогнувшим голосом: — Это ты, папа? — Нет, Элиот, я не твой отец. Как ни странно, ответ не успокоил молодого врача. Он словно предчувствовал, что самое поразительное произойдет позже. — А кто же вы? Пожилой мужчина положил руку ему на плечо. Глаза его сверкнули знакомым Элиоту блеском. Поколебавшись несколько секунд, он ответил: — Я — это ты, Элиот… Молодой врач отступил назад и замер, пораженный услышанным. Мужчина продолжил: — Я — это ты, только через тридцать лет. * * *