— Никки. — Она улыбнулась и ответила на рукопожатие. — Почему ты не тусишь со своей группой? — Девушка указала на ребят в отдалении. Наша группа состояла из восьми человек. Некоторые из них сейчас достали карты и играли на ковре, другие сгрудились вокруг ноутбука Джамала, слушая его музыку. — А как ты узнала… — начала я, но она тут же дернула привязанную к моему багажу сине-белую бирку «Студенты по обмену», о которой я совсем забыла. — Я не особо общаюсь с ними. И нас только трое из одной школы, но тут все сложно. — История моей жизни, — кивнула Никки. — Я навещала здесь отца, который не живет в Лондоне со мной и мамой, так что все тоже сложно. — Она убрала челку за ухо, но та была довольно короткая и упала обратно на лицо. — Прости, что ною. Люди просто… фу. Не знаю. Разочаровывают. — И она снова попыталась убрать волосы за ухо. — История моей жизни, — повторила я за ней. Она засмеялась, и звуке смех напомнил мне звучание пианино. Никки указала на мой журнал по робототехнике и поинтересовалась, буду ли я изучать это в университете. — Не уверена, — покачала я головой, — скорее, выберу инженерное направление или программирование. Из динамиков загромыхало объявление о рейсе в Феникс. Никки подождала, пока оно закончится. — Я думаю поступать на психологию. Мне интересны исследования в этой сфере. А этот год я пропустила. — Она замолчала, наблюдая за ребенком, который достал козявку из носа и втер ее себе в волосы. — Какие исследования? — О бихевиоризме. Я не собираюсь консультировать людей: если они будут болтать весь день о своих проблемах, можно просто чокнуться. Но мне интересно, почему люди совершают или не совершают различные поступки, чего они могут добиться в жизни и все такое. Носком кроссовка я вырисовывала узоры на ковре. Самая большая загадка в моей жизни — это поведение других людей. — Если когда-нибудь поймешь их, ты должна будешь мне все рассказать. Я понимаю математику, но вот люди сбивают с толку больше, чем квантовая механика. Лучше уж иметь дело с роботами. — Не сдавайся, — засмеялась она, — может, ты просто пока не встретила того, кого действительно хотела бы понять. Внезапно ожили динамики: «Внимание пассажирам на рейс Эйр Канада 854 до Лондона. Из-за технических неполадок рейс откладывается на более позднее время. Приносим свои извинения за доставленные неудобства». По толпе пронесся гул неодобрения. На экране загорелось новое время вылета: через три часа. Коннор встал и потянулся. — Кто хочет найти, где посмотреть футбол? Наша группа начала собирать вещи. Он для них был как Нильс с дудочкой для зануд: все хотели следовать за ним. Мириам подошла ко мне. — Ты пойдешь? — спросила она. Ее ноги выглядели такими худыми, что даже леггинсы размера XS их не облегали. Она, наверное, закупается в детском отделе. — Нет, спасибо, — выдавила я, желая, чтобы она просто ушла. Ну, или исчезла — почему бы и нет? — Ты же не собираешься сидеть здесь все три часа? Давай закажем картошку фри или еще что-нибудь. Будет весело! — Она легонько толкнула мой кроссовок своим. — Мне и тут хорошо, — настаивала я. Слова «весело» вообще не было среди тех, которыми я бы описала эту ситуацию. Коннор не хотел иметь со мной ничего общего. Более того, он завел новую девушку сразу после разрыва, а я застряла тут с ними на всю поездку. И последним куском всего этого дерьма стало ее дружеское отношение ко мне. Не знаю, что Коннор рассказывал ей про нас, и даже не знаю, какой вариант оказался бы лучше: чтобы она знала и жалела меня или чтобы он вообще не упоминал про меня, потому что я ничего для него не значу. Я сгорбилась, сползая вниз. — Да оставь ее, не хочет она идти! — Подошел Коннор и взял Мириам под руку, даже не глядя на меня. — Нам и без ее недовольного лица будет хорошо. Я покраснела. Он прав, я была черным облаком негатива. Не потрудилась даже познакомиться с остальными ребятами в группе и теперь выглядела жалкой и одинокой. — Боже, ну и задрот! — громко сказала Никки. Я не особо поняла, как это относится к делу, но прозвучало одновременно смешно и оскорбительно. Я захохотала. Коннор и Мириам ушли по коридору, остальные последовали за ними. Коннор взглянул на нас через плечо, но тут же отвернулся, поняв, что мы все еще смотрим на них. Мои легкие наполнились воздухом, и я почувствовала себя как огромный воздушный шар, готовый взлететь. — Не знаю точно, что это значит, но ты сейчас мой самый любимый человек на планете, — призналась я. Не считая лучшей подруги, конечно, — но до нее я дозвониться не могла, а Никки была рядом. — Да он просто неудачник! — Никки встала и потянула меня за собой. — Точно говорю, ведь я изучаю людей. Так что сейчас ты подтвердишь мою теорию рассказами о нем и развлекая меня следующую пару часов. — Как мне тебя развлекать? По лицу Никки расползлась улыбка. — Мы умные, придумаем что-нибудь. Два Пятнадцатое августа Осталось 16 дней Никки резко остановилась у магазина дьюти-фри, и я едва не врезалась в нее сзади. Она будто зачарованная глядела, как яркий свет магазина отражается от радужных бутылочек с духами. — Давай зайдем сюда, — предложила она. — У них вряд ли есть жвачка. Зато чуть подальше есть другой магазин. — Я указала на него пальцем, но она уже стала пробираться между рядов с товарами, хватая по пути самые разные вещи. Там был плюшевый медведь с сатиновым сердцем, огромная упаковка «Тоблерона», коробка с солеными ирисками в пастельных тонах — она тщательно осматривала каждый предмет и затем клала на место. Я плелась за ней. У меня во рту все еще горело от перчиков халапеньо, которые мы ели на обед. Никки заявила, что яйца по-мексикански — это лучшее блюдо перед долгим перелетом. Она утверждала, что смесь протеина, содержащегося в яйцах, сыра и острого соуса сальса способствует крепкому сну в самолете. На мое замечание, что в меню такого блюда нет, она лишь подняла одну из своих идеально выщипанных бровей и сказала: — Только лохи заказывают блюда из меню. Когда к нам подошел официант, она включила все свое обаяние, и не успела я и глазом моргнуть, как перед нами очутились две тарелки со спецзаказом. Она оказалась права — мне действительно захотелось спать после такого плотного обеда. Никки схватила с полки плюшевую зебру и крепко обняла ее. — Смотрю на все эти игрушки и жалею, что у меня нет брата или сестры. Дай-ка догадаюсь: ты тоже единственный ребенок в семье? Я от удивления открыла рот. — Как ты?.. — Такие дети отличаются от других. Они лучше переживают одиночество, независимы и без особого труда справляются со своими проблемами. Этому посвящена куча исследований. Я все поняла по тому, как ты разговариваешь: ты совсем как я. Технически я была совсем не как она. Я даже не знаю обычно, что отвечать на вопросы о братьях и сестрах. «Полдюжины замороженных!» — кажется слишком странным ответом и требует разъяснения. А ответ «Я одна» будет ложью, ведь мои родители сохранили эмбрионы в криогенной заморозке. Они все — мои братья и сестры, просто пока в шкафу в медицинской лаборатории. Мои родители не могли завести ребенка. А благодаря тому, что мама уже тогда была блогером, весь мир знал об их проблемах с зачатием. Наконец после трех сеансов ЭКО появилась я. В своем блоге мама звала меня ЧМК — Чудо Малышка Ким, — как она говорила, «чтобы сохранить конфиденциальность». Но о какой конфиденциальности может идти речь, когда она публиковала в сети каждый этап моего развития? В интернете до сих пор есть фотография, где трехлетняя я в тиаре и огромных пушистых розовых тапочках сижу на унитазе, с подписью «ЧМК наконец-то освоила туалет!» Это «наконец-то» — замечательный штрих, ведь что может быть лучше ситуации, когда люди в интернете знают о твоем замедленном развитии в сфере личной гигиены? Не нужно обладать интеллектом гения, чтобы понять, кто такая ЧМК, глядя на мамин блог. По правде говоря, ей совершенно безразлично мое мнение о нем. Ее больше волнуют все те люди, которые читают этот блог и называют ее «лучшей мамой на свете» в комментариях. В тот год, когда мне исполнилось десять лет, мама написала длиннющий пост, осведомляя свой легион фанатов, что они с папой официально прекращают пытаться завести детей. Мол, они устали от безостановочных сессий искусственного оплодотворения. Видимо, матушка Природа не собиралась дарить моей маме ту жизнь, которую она так хотела: с минивеном и способностью соорудить что-то из конструктора Лего, одновременно готовя здоровый ужин для большой счастливой семьи. И хотя мама хотела сфокусироваться на своем счастье («Красавица ЧМК!»), она все же горевала по несбыточным мечтам и писала, что всегда будет думать о тех замороженных эмбрионах как о своих детях. Онлайн-газета The Huffington Post опубликовала мамин пост на своем сайте. Это стало одной из их самых популярных и скачиваемых статей; они каждый год поднимают эту запись на День Матери. Примерно в это время я начала осознавать, что являюсь для мамы сплошным разочарованием. Когда она представляла себе детей, то никто из них не был как я. Ей хотелось послушную дочку, играющую в куклы и тайком ворующую мамину косметику. Моя же любовь к коротким волосам без колтунов, страсть к чтению книг и постройке крепостей из одеял ставили ее в тупик. Почему я не прыгала через скакалку с другими девочками? Почему не давала ей делать мне сложные прически, как у диснеевских принцесс? Почему я совсем не похожа на нее? Как ей быть экспертом в материнстве, когда ее собственная дочь такая… неуклюжая? Она была одной из первых мамочек-блогерш. Тысячи людей все еще ежедневно читают ее блог. Они оставляют комментарии под ее рецептами («Супервкусные обеды в пароварке») и обзорами товаров для детей («Коляски этой фирмы действительно того стоят!»). А она пишет о том, как материнство может быть тяжелым и разочаровывающим, но это не значит, что стоит опускать руки. Так она пытается убедить в этом саму себя, это же очевидно. Я уверена: мама любит меня. Но не уверена, что нравлюсь ей. Наверное, будь у нее больше детей, все было бы иначе. Но мы это вряд ли узнаем. Никки понюхала один из флакончиков с духами и брызнула ими себе на руку. Я наклонилась к ней. — Хорошо пахнут, — оценила я, но она уже перешла к следующему стеллажу, где стояли бутылки с водкой. — Хочешь, возьмем с собой в полет? Я скрестила руки на груди. — Не думаю, что тебе удастся уговорить их продать тебе водку. — А кто говорит о продаже? — подмигнула она. Я заметила у нее на глазах блестящие тени. Мое сердце забилось быстрее. Я оглянулась по сторонам, не подслушивает ли кто, и спросила шепотом: — Ты собираешься украсть ее? — Нет, мы собираемся украсть ее, — ответила она с озорным блеском в глазах. — Никто и никогда не будет подозревать хорошо одетую девочку с английским акцентом. Они думают, я слишком пафосная, чтобы опуститься до воровства. Мне стало трудно дышать. Но я-то наверняка не выгляжу слишком пафосной, так что меня запросто арестуют.