Я молчу. Ненавижу себя за молчание. Но не могу обещать сыну того, чего и сам не знаю и боюсь. Глава 38 Лилия Боль ничто в сравнении со страхом потери. Я открываю глаза, слышу писк приборов, смотрю в белоснежный чужой потолок. Я боюсь узнать, что мой сын… Что я не успела. Сердце колотится в разрывающиеся болью ребра. Понимаю, что не одна. Демьянов сидит на стуле возле кровати, уронив голову в ладони. Я смотрю на растрепанную его шевелюру, успеваю разглядеть тонкие нити седых волос. Хочу зарыться пальцами в этот ералаш. И вдруг задыхаюсь. От воспоминания, рушащегося на меня словно сель горный. Они придавливают меня к кровати, тело прошивает яростной болью. – Петюша, – шепчу непослушными губами. – Петенька… Демьянов вздрагивает. Поднимает лицо, уставшее. Измученное, больное. Но его глаза оживают сразу же. – Бэмби, слваа богу, – его губы легко касаются моего запястья. Я уж и забыла, каке это удовольствие. Быть с ним. Чувствовать его, знать… Знать… – Петюша. Он… – Ты его успела вытолкнуть. Ты героиня, Бэмби. Я думал сойду с ума. Родная, любимая. Думало потерял тебя. Я… Виноват, что не уберег. Виноват во всем. Вы моя жизнь. – Не нужно, – едва шепчу. – Главное с моим мальчиком все в порядке. Главное… Я осознаю, что скорее всего потеряла малыша, о котором даже не успела рассказать этому невозможному мужчине. Наверное это такое наказание нам за грехи. Только почему мое изломанное тело болит меньше, чем моя душа? Кладу руку на живот. Невозможно вымолить прощение у того, кто даже не родился. Но я попробую… – Больше никому и никогда не позволю вас обидеть. Ты слышишь? Я люблю тебя, Лилия. Я хочу быть с вами всегда. – Это ведь твоя жена была в той машине? – мне страшно слышать его ответ. Я знаю, что причиняю ему страдания этим вопросом. Смотрю в родные глаза, зная ответ. – Лилия я свободен. Карина подписала все документы вчера. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Черт, кольцо. Я не купил… Не успел. Я идиот. Но в свое оправдание скажу, что не отходил от тебя ни на минуту. Я куплю тебе самое лучшее в мире кольцо, обещаю. Ты согласна? Молчу. Мне трудно ответить на его предложение. У него там будет ребенок, а мой… О, Боже. Звенящую тишину разрушает приход врача. Огромный доктор, в хирургической пижаме спасает меня от обязательств что-то говорить. – Ну прекрасно. Вы родились не в рубашке, дорогая, а сразу в скафандре, – улыбается врач, заглядывая мне в глаза. Анализы чуть изменены, но после такого удара нормально. Один, правда просто зашкаливает. – Какой? – хриплю я. Жду ответа, как приговора. Смотрю не на доктора, на Демьянова, который кажется сейчас рухнет в обморок. – Ну, чего молчишь. Говори, – хрипит Петр. – Слышь. Доктор, что с моей женщиной? Это опасно? – Травмы. Перелом ребер, черепно-мозговая травма, трещина в голени. Ничего серьезного. Для такого удара она отделалась малой кровью. Просто в ее положении… – Доктор, он жив. Он еще тут? – хриплю я, ощупывая свой живот разламывающейся от боли рукой. – Да кто он то? – голос Демьянова растерян. Взгляд такой, что кажется он сгорает изнутри. Чего он боится? Неужели… Не может быть. А вдруг ему не нужен мой малыш? Что тогда? Он же отказался от Петьки, все повторяется. – Скорее они, – улыбается врач. – Там два плодных яйца. Так что… У вас очень сильный ангел хранитель. С ним в порядке все? – кивает врач на замершего статуей Демьянова? – Я так понимаю, это счастливый отец. Любезный вы в порядке? Черт, зрачки. У него сахар на дне. Лиза, капельницу с глюкозой срочно, – кричит он в приоткрытую дверь моей палаты. – Демьянов, если ты не хочешь, я сама… – шепчу я, обмираю в ожидании самого главного ответа в моей жизни. – Я справлюсь. – Еще одно слово, Бэмби, и я выполню свое старое обещание, и надеру твой зад, – рычит мой любимый, нестерпимый, абсолютно непонятный мне мужчина. Натягивает что-то мне на палец. – Это кольцо от брелока. Я тебя застолбил. Не отвертишься. Господи, ты просто космос. Моя жизнь. Вы с Петькой… Я столько промохал, потерял. Теперь не отвертитесь. – Я не сказала да, – сиплю, задыхаясь от счастья. – А отказов я не принимаю, – его губы обжигают. Жалят прикосновениями. – Ты моя Лилия. Навсегда моя. И Петюша истомился в коридоре. И целая шобла твоих соседей. Я запретил их впускать. Но боюсь тетя Люба порвет моих натасканных безопасников голыми руками. – Все таки ты нахальный захватчик, – притворно морщусь я. Меня распирает огромное, всепоглощающее счастье. Эпилог Восемь месяцев спустя – Бейсенька, фейгеле моя, дыши. Апффф, Апффф, – пыхтит стоящий рядом со мной дядя Мося. Мое тело скручивает седьмая по счету схватка. Смешно, он успокаивает свою Бэйсю. Смотрит на нее взглядом верного пса. – Ты идиёт? Старый ты поц, я спокойна как удав. Девочке больно. Ей больно, моей малышке. Её дыши, и сам не забывай. Придурок ты ушастый. А я спокойна, ты слышишь? Я спокойна, – почти кричит тетя Люба. – Где это шлимазл? Бракодел хэров. – Он ювэлир, Бэйсенька. Две дэвочки. Все рожают, гройз мэцие. Это природа. Это закон божий. И Лилечка нашим внучам сейчас жизнь дает. – Щас ты у мене родишь, халамидник. Так родишь, защитник шлемэлей. Это из-за него моя девочка так страдает. И нэ спорь, Мося, а то я тэбэ оторву все выпирающие части тэла. И нэт нэ ухи твои волосатые и нэ огромный нос. Это не дом, а лабиринт минотавра. Кто так строит? Я тэбэ спрашиваю, Мося, лысый ты бок? Понастроят катакомбов. И где шлимазл этот? Яхвэлир нэбэх. Ойц, щлимазлы вы все мужики позорные. – Да, фейгеле моя, – соглашается с Любой ее Мося. – Позорные. Знаешь, может девочек Зитой и гитой назавать? А шо? – Я щас тэбе назову. Так назову. Биба и Боба, в одном лице. Долбо… – Бэйсенька, дети уже почти тут. Не устраивай геволт. – … ящер ты, – выдыхает моя любимая крестная фея. Люба и Мося живут с нами. Это и не обсуждалось. Дом построил Петр, и мы дружной семьей в него въехали. И вечно гонимый Мося, оказался очень родным. Они семья, наша семья, без кторой жизни мы не мыслим. Дом огромный. Больше общаги. И в нем царит тетя Люба, напоняя нашу жизнь теплом. Бармик вырос в огромного пса, дурного и совершенно хулиганистого. Бэйсино предсказание о том, что он останется цуциком сбылось только в плане его ума. И теперь он носится между возбужденными жителями нашего мира, как бешеный, наводя суету. Это мой мир, моя жизнь. Наша жизнь, без которой я уже не представляю себя. – Шлимазл, шлимазл, – орет попугай. Мне кажется, что я попала в какой-то театр абсурда. Схватка заставляет меня застонать. Совсем скоро я увижу моих девочек. Наших с Петюшей долгожданных детей. Мой муж самый лучший мужчина на свете. И с каждым днем я люблю его все больше и больше. – Тут я, успел. Вы почему не позвонили? – слышу родной голос, и боль становится не такой яростной. – Владик, где машина? Где скорая? Бэйся, не стой ногами. Подхватывает меня на руки, и я, как и всегда рядом с ним, перестаю дышать. Люблю. Даже не знала, что можно так врастать. Что можно так дышать своим мужчиной. – Смотри не урони ее, пап, – шепчет мой маленький сыночек. Он бледный сейчас, как и его отец. Разворачивает две конфеты, одну сует себе в рот, другую подает Демьянову. Петюша еще больше стал на него похож. Собрал все крошечки, даже мимику своего флибубастера копирует. – Ни за что на свете, сын. – Эй, сестренки, вы там скорее, – утыкается мне носиком в живот Петюша. – А если сделаете больно маме, я надеру вам… – Петя, – в один голос стонут Петр старший, Бэйся и Мося. – Шлимазл. И я задыхаюсь от такого яркого счастья. Счастья без боли не бывает. Наше выстраданное, вымоленное, от того оно светит ярче солнца. Наши девочки скоро увидят мир. Мы с Демьяновым даже перевыполнили обещание. Ну что еще рассказать? Синявкин подписал договор с Молоховым, и стал чешечным гуру, к которому косяком прут богатеи всех мастей за благодатью. Говорят его чешки творят не просто чудеса, а самое настоящее волшебство. Пить он бросил, кстати. И даже нашел себе даму сердца. Теперь вместе с ней он пропогандирует веганство и отказ от вредных привычек. Кроватка, «сгондобленная» золотыми руками мастера, ждет своего часа в детской. Абрамыч все таки получил Мишленовскую звезду. Пока только одну. Но все еще впереди же. Карина… У меня нет на нее зла. Равнодушие. И это страшно. Петр навещает ее в клинике, где ей предстоит провести еще долгие пять лет. Я ее жалею, но для такой как она это излишняя обида. Ребенка Кара потеряла. Нет, не в аварии. Малыш, которого она носила под сердцем, был обречен еще до рождения. Образ жизни его матери не оставил ему шансов, отклонения несовместимые с жизнью. Бедный, несчастный кроха. Это больно и страшно. Я видела боль в глазах моего мужа, я вижу и сейчас в них потаенный страх. Петюша в этом году идет в школу. Мой мальчик, мой сын, моя гордость. Я думаю мама смотрит на нас с небес, и наконец то счастлива. Видимо это и был ее прощальный подарок всем нам – всепоглощающая любовь, способная перевернуть целый мир. – Ааааааа, – я кричу от боли. Мир взрывается тихим писком. Он никогда не будет прежним. Наша с Петром дочь оглашает этот свет своим криком. * * * – Я люблю тебя, – ее шепот сводит с ума. Две крошечные девочки, с глазами цвета вишен лежат в кроватках, надув губки. Они бесподобны. – Мося сказал, что ты ювелир. Он ошибся. – Правда? – притворно хмурюсь я. Чертов сахар. Еще немного и я свалюсь в обморок рядом с кроваткой моих дочерей. И это будет позорище. Надо идти за Петюшей, он ждет встречи с сестренками. Он старший брат теперь, и это очень смешно, видеть его серьезность, так неприсущую озорному моему сыну. – И кто же я, Демьянова? Неужели бракодел? Придется мне доказывать тебе обратное. Петьке нужны еще и братишки. Ты как смотришь на это? – Ты мой бог, – закусывает она губу, сводя меня с ума. «Лихаем» – несется из коридора восторженный вопль. Сейчас палату заполнят наши родственники. Есть люди, которым по крови не нужно быть родными. И они рядом. Первым в палату проникает наш сын. Он подходит к кроваткам на цыпочках и восторг в его глазах такой восхитительный.