Перед сном я листала чаты в телефоне. Кирилл так ничего и не ответил. Даже не пришел домой. Хороший знак – значит, он со мной согласен. А потом среди сообщений я нашла переписку с «Андреем Воронковым». Он писал: «Здравствуйте! Вы случайно не родственница Юлии Михайловны Асеевой? В девичестве Златовой. Понимаете, я внук Василия Воронкова. В молодости они дружили, потом связь прервалась. Мой дедушка хотел бы ее найти». Я прочитала свой ответ три недели назад: «Извините, слишком поздно, бабушка сильно болеет и не узнает даже родных». Я заплакала. Третий раз за день. Перед сном вспомнила о Глебе. Может, «завтрашний» день будет лучше? Хотя что это изменит? Бабушку никакой Новый день не вылечит. Я поискала по соцсетям страницу Глеба. На одной был указан статус «в активном поиске». Значит, в этой «реальности» он так никого и не встретил? Я улыбнулась. Может, он в этой «реальности» ждёт меня? Глава 20 Проснулась я с чувством надежды на лучшее. Может быть, я победила в «Танцах»? Вряд ли, конечно, но как же приятно представлять такую картину: как я стою на сцене, говорю всем «спасибо-спасибо», а огромный зрительный зал мне аплодирует. А мама смотрит по телевизору и плачет от гордости. Высоко беру, конечно, но в своих мечтах я очень амбициозна, не то что в жизни. Сколько часов перед сном я провела в фантазиях, что стоит мне только станцевать и все кругом сразу бросятся ко мне с просьбой дать им автограф. Не знаю, откуда такое желание. Если задуматься, ведь мало что изменится, если я стану известной. Это все равно буду я прежняя, ну, может, самооценка немного поднимется. Просто меня будут знать больше людей. Но разве этим я смогу доказать маме, что я чего-то стою? Или доказывать нужно не маме, а себе? — Доброе утро, Полина, сегодня на пары пойдёшь? Или у тебя традиция — прогуливать в День святого Валентина? — спросила соседка Настя. Странно, вижу ее третий раз в жизни, а такое чувство, что знакомы очень давно. — Не пойду, что там вообще делать? Она, кажется, даже не удивилась моему ответу. Наверное, привыкла, что раз в год я схожу с ума. Я задумалась: спросить у неё про шоу? Знает ли она все подробности? Но терпеть не было сил, и я выпалила, не очень заботясь о том, как странно это прозвучит: — Расскажи, что там у меня с танцами? Настя сделала серьёзное лицо и, немного помолчав, ответила: — Ну не берут, что поделаешь, давай ты не будешь хотя бы сегодня об этом? — Куда не берут? И снова на меня смотрят как на ненормальную. — В школы танцев тебя работать не берут. Хотя ты и ходишь постоянно по собеседованиям. Я села на кровать. В душе что-то рухнуло, стало нечем дышать. Если меня не берут работать хореографом, то я точно провалила и кастинг в шоу. — А что с группами в общежитии? — У тебя сегодня день самоистязания, что ли? — Настя явно злилась. — Нет, ладно забудь, видимо, здесь тоже все плохо. У меня закапали слёзы из глаз. Настя села рядом со мной на кровать и начала меня утешать. Хорошая у меня соседка. Но почему моя жизнь с каждым годом становится все хуже и хуже? Зачем эта дурацкая книга разочаровывает меня раньше времени? Как мне вообще теперь жить, если я вернусь обратно? — Ну ладно тебе, все наладится. Просто год трудный. Все разом накопилось. Бабушка болеет, вы редко видитесь, с Глебом совсем перестали встречаться… Я вытерла слёзы и попыталась успокоиться. — А с ним-то почему? — я спросила это, скорее, у себя. Так вопрос в пустоту. Настя только пожала плечами. Потом она ушла на пары, а я начала листать соцсети. Особенно тщательно чат с Глебом. Сухие слова, редкие сообщения, теперь отыскать «сердечки» и «поцелуи» в словах стало сложно. Приходилось долго-долго отматывать наверх. Что произошло? Сегодня 14 февраля, неужели даже в этот день у нас не назначено свидание? Я написала ему первой и предложила встретиться. Он прислал короткое «ОК». Первый раз Глеб напомнил мне Кирилла. Когда я начала одеваться к свиданию, я поняла, что потолстела. Откуда-то появился выпирающий живот, джинсы с трудом застегивались. Никогда такого не было. Сколько мне сейчас? Двадцать лет. И здрасьте — лишний вес. Что будет дальше? Спина заболит, зрение испортится? Нет, я к этому не готова. Если вернусь, перестану есть так много сладкого. Мы встретились так же около общежития. И пошли гулять по ближайшим улицам. После приветствия и сухого объятья, Глеб больше не произнёс ни слова, мне от этого стало неуютно, и я начала болтать. Всякую ерунду. О математике, о бабушке, о ее дневнике. Рассказываю, пытаюсь развеять напряженную обстановку, а он меня перебивает грубым тоном: — Ты можешь перестать болтать? Ты три раза сказала одно и то же. Я замерла, не знала, что и ответить. Никогда не видела Глеба таким. Совсем недавно, как будто вчера, он писал мне в переписке: «Мне очень нравится тебя слушать. Как же я скучаю по твоему голосу!» Вообще Глеб – единственный человек в моей жизни, который пытался меня разговорить. Которому было дорого каждое мое слово. А теперь такие слова. Его слова с разницей в несколько лет. С какой большой разницей. Какой глупой и наивной я была! Конечно, букетный период не может длиться вечность. Но я верила, что моя сказка началась и никогда больше не закончится. Что он будет каждый день обнимать меня как в последний раз. Целовать и говорить все те слова, что и раньше. Но проблема в том, что цветы не могут цвести вечно. Так и наша любовь завяла, стала обыденной. Нет, если бы это была настоящая любовь, такого не случилось бы. Я просто сделала неправильный выбор. Я ошиблась. И в нем тоже ошиблась. Я спросила: — Что случилось, почему ты так разговариваешь? — Просто устал. — От меня? — Нет. Просто плохое настроение, извини. — Стоп, скажи, что произошло? Почему ты так со мной разговариваешь? Ты меня больше не любишь? — я не ожидала от себя такой смелости. Впрочем, Глеб тоже. Я поняла это по его испуганному взгляду и тому, как он поворачивается ко мне и обнимает. — Нет, что ты, прости, я не должен был себя так вести. Но что мне было делать? Ты не разговаривала со мной, игнорировала меня, я думал, что не нужен тебе. — Почему я не разговаривала с тобой? Глеб тяжело вздыхает, видно, ему не хочется об этом говорить. — Ты изменилась после провала кастинга, как будто во всем разочаровалась и не видела ничего хорошего, не замечала меня. И когда я сказал тебе, что нужно идти дальше, что это не конец света, ты перестала отвечать на мои звонки, а сегодня болтаешь как ни в чем не бывало. Вот в чем дело. Оказывается, это я начала. Но как? Как я могла игнорировать Глеба? Ведь я хорошо знаю, какого это, когда тебя перестают замечать, когда ты превращаешься в невидимку, так постоянно в детстве поступала со мной мама. И я унаследовала это от неё? Меня аж передернуло от воспоминаний. Я прошептала, обнимая Глеба: — Прости, мне жаль, я сама себя не узнаю. Я не буду так больше поступать. Ты прав, надо идти вперёд. И ты моя последняя надежда — ты единственный, кто остался со мной. После этого разговора мы ещё немного погуляли по парку, почти не разговаривая. Но это было уже другое молчание — тихое, радостное, а не такое, как до этого, от которого хочется выть. Перед тем как заснуть в тот день, я долго думала. Можно ли судить по этому одному дню обо всей жизни? Есть ли у нас с Глебом шанс на счастье? И что я буду делать завтра? Ведь я рассталась с Кириллом и закрыла последнюю страницу нашей истории. Глава 21 Я просыпаюсь в своей комнате, по коже бегут мурашки, сначала мне кажется, что я не могу пошевелиться. Год назад на этой самой кровати лежала бабушка. А теперь ее тут нет. Я все понимаю без объяснений и начинаю плакать. Когда я встаю, вижу, что кровать все-таки другая. Наверное, я не смогла спать на той, и мне купили другую. — Доброе утро, Полина, — в комнату заходит мама. — Давно? — Что давно?