Указательный палец акушерки проходится по выступающим позвонкам, продвигается от нижнего ребра до тазовой косточки, нащупывает крохотное ушко, ноздрю, ротик, пуповину и член размером с креветку. – Согнутое положение, – докладывает Орито, – но пуповина обмоталась вокруг шеи. – Как вы считаете, пуповину можно высвободить? – Маэно забывает, что нужно говорить по-голландски. – Надо попробовать. Сейчас дайте ей прикусить ткань, – говорит Орито служанке. – Пожалуйста. Дождавшись, когда матерчатый комок окажется меж зубов Кавасэми, Орито глубже проталкивает руку, прихватывает большим пальцем пуповину, четырьмя остальными подцепляет снизу подбородок зародыша, запрокидывает ему голову и стягивает пуповину через лобик и макушку. Кавасэми истошно кричит, по руке Орито стекает горячая струйка мочи, но цель достигнута с первой попытки: пуповина высвободилась. Орито вытаскивает руку и отчитывается: – Пуповина свободна. Уважаемый доктор захватил с собой… – для этого предмета нет японского названия, – щипцы? – Захватил. – Маэно похлопывает по шкатулке с врачебными инструментами. – На всякий случай. – Можно попытаться извлечь ребенка… – Орито переходит на голландский, – без ампутации. Чем меньше крови, тем лучше. Но мне нужна ваша помощь. Доктор Маэно обращается к камергеру: – Для спасения жизни барышни я вынужден вопреки приказу господина градоправителя зайти за занавеску вместе с акушеркой. Камергер Томинэ теряется перед трудным выбором. – Вы можете обвинить во всем меня, – предлагает Маэно. – Скажете, что я самовольно нарушил приказ. – Это мне решать, – говорит камергер. – Делайте, что считаете нужным, доктор. Старик шустро подныривает под занавеску, держа в руках изогнутые щипцы. При виде чужеземной штуковины служанка испуганно вскрикивает. – «Форцепс», – коротко произносит доктор и больше ничего не объясняет. Домоправительница заглядывает за занавеску, приподняв тонкую ткань: – Не нравится мне это! Пусть чужеземцы режут и кромсают и зовут это «медициной», однако и подумать невозможно… – Разве я даю советы домоправительнице, – рычит Маэно, – где лучше покупать рыбу? – Форцепс ничего не режет, – объясняет Орито, – это чтобы ухватить и тянуть. Все равно что пальцы акушерки, только держит крепче… – Она снова пускает в ход нюхательные соли. – Барышня Кавасэми, сейчас я этим инструментом… – поднимает повыше щипцы, – помогу вашему ребенку появиться на свет. Не бойтесь и не сопротивляйтесь. Европейцы постоянно им пользуются, даже когда рожают княгини и королевы. Мы очень мягко и надежно вытащим ребенка. – Делайте… – Голос Кавасэми охрип и еле слышен. – Делайте… – Благодарю вас. А когда я попрошу барышню тужиться… – Тужиться… – Кавасэми так измучена, что ей, кажется, почти уже все равно. – Тужиться… – Сколько раз, – вновь заглядывает за занавеску Томинэ, – вы применяли этот инструмент? Орито впервые замечает, что нос у камергера когда-то был сломан и расплющен – уродство, хоть и не такое сильное, как ожог на ее собственном лице. – Применяла часто, и ни одна пациентка не пострадала. Только Маэно со своей ученицей знают, что «пациентками» были выдолбленные дыни, а младенцами – смазанные маслом тыковки. Орито вновь пропихивает руку в чрево Кавасэми – в последний раз, если повезет. Акушерка нащупывает горло плода, поворачивает его голову к шейке матки. Пальцы соскальзывают, Орито ухватывает прочнее и еще немного проворачивает мертвое тельце. – Доктор, прошу вас… Маэно вводит щипцы по обеим сторонам торчащей наружу крохотной ручки, глубоко, до самого шарнира. Зрители ахают; с пересохших губ Кавасэми срывается крик. Орито ощупью пристраивает изогнутые лопасти щипцов по обе стороны мягкого младенческого черепа. – Сжимайте! Врач крепко, но бережно смыкает щипцы. Орито перехватывает рукоятки щипцов левой рукой, ощущая упругое сопротивление – похоже на губку конняку. Ладонью правой охватывает голову ребенка. Костлявые пальцы доктора сжимают запястье Орито. – Чего вы ждете? – спрашивает домоправительница. – Следующих схваток, – отвечает доктор Маэно. – Уже вот-вот… Кавасэми снова болезненно тяжело дышит. – Раз и два, – считает Орито. – Кавасэми-сан, тужьтесь! – Тужьтесь, госпожа! – заклинают служанка с домоправительницей. Доктор Маэно плавно тянет щипцы на себя. Орито правой рукой подталкивает головку плода к родовому отверстию. Приказывает служанке взяться за ручку и тоже тянуть. Сопротивление усиливается – головка подошла вплотную к родовым путям. – Раз и два… Давай же! Сминая клитор, наружу показывается макушка трупика, покрытая спутанными волосиками. – Вот он! – ахает служанка под непрекращающиеся звериные крики Кавасэми. Вот показалось личико в разводах слизи… …а за ним – целиком скользкое безжизненное тельце. – Ах, но как же… Ах! – вскрикивает служанка. – Ах… «Она поняла». Орито откладывает в сторону щипцы, поднимает вялое тельце за ножки и шлепает. Она действует по привычке, вколоченной долгим обучением, не надеясь на чудо. После десятого шлепка останавливается. Пульса нет. Орито не чувствует щекой дыхания из ротика и ноздрей. Нет нужды вслух объявлять очевидное. Орито ножом перерезает пуповину ближе к животику, обмывает безжизненного мальчика в тазу и укладывает в колыбельку. «Колыбель вместо гроба, – думает она. – Свивальник вместо савана». Камергер Томинэ отдает приказы слуге, что ждет снаружи: – Передай его превосходительству, что сын родился мертвым. Доктор Маэно с акушеркой сделали что могли, но изменить волю судьбы им не под силу… Теперь Орито заботит, как бы не началась родильная горячка. Нужно извлечь плаценту, обработать промежность отваром целебной травы якумосо и остановить кровотечение из разрыва в анусе. Доктор Маэно отходит за занавеску, чтобы не мешать. В приоткрывшуюся щель влетает мотылек размером с птицу и шарахается Орито прямо в лицо. Отмахнувшись, она нечаянно задевает щипцы. Щипцы с грохотом падают в медный таз. Видно, шум напугал пробравшегося в комнату мелкого зверька – тот жалобно скулит. «Щенок? – удивляется Орито. – Или котенок?» Загадочный зверек пищит совсем близко. Под футоном? – Прогони его! – велит служанке домоправительница. – Прогони! Зверек опять мяучит, и вдруг Орито понимает, что звук доносится из колыбельки. «Не может быть. – Акушерка гонит прочь надежду. – Не может этого быть…» Она отгибает край пеленки, и точно в этот миг ротик младенца открывается. Вдох, еще один и еще. Крохотное личико сморщивается… …и ярко-розовый новорожденный деспот приветствует Жизнь сердитым воплем. II. Каюта капитана Лейси на корабле «Шенандоа», на якорной стоянке в гавани Нагасаки Вечер 20 июля 1799 г. – А как еще, – гневно спрашивает Даниэль Сниткер, – добыть достойную оплату за каждодневные унижения, которые мы терпим от этих узкоглазых кровососов? У испанцев есть присказка: «Слуга, не получающий платы, вправе сам ее взять», – и, по-моему, в кои-то веки испанцы правы, черт побери! Откуда такая уверенность, что через пять лет компания еще будет существовать и выплатит нам жалованье? Амстердам поставили на колени; наши верфи простаивают; наши мануфактуры бездействуют; наши житницы разграблены; Гаага – балаган с пляшущими марионетками, и Париж дергает их за ниточки; у наших границ хохочут прусские шакалы и воют австрийские волки; и разрази меня Иисусе, после веселой перестрелки при Кампердауне мы – страна мореплавателей без флота. Англичане, глазом не моргнув, захватили Кейп-Код, Коромандел и Цейлон; дураку ясно, следующая жирная гусыня им к Рождеству – Ява! Без таких, как этот янки, – скривившись, он кивает на капитана Лейси, – Батавия давно бы с голоду подохла! В такие времена, Ворстенбос, у человека одна гарантия – товары в пакгаузе, которые можно с выгодой продать. Вы-то сами не за тем же разве сюда явились? Под потолком качается и шипит старенький фонарь, заправленный китовым жиром. – Это и есть ваше последнее слово? – спрашивает Ворстенбос.