— С чего это? — смеется папа. Каким-то образом мне удается сохранить голос спокойным, и я говорю: — Я просто скучала по вам. Папа отстраняется и обеспокоенно смотрит на меня: — Ты на что-то пролила краску? — Нет! Всё отлично, клянусь, — я отпускаю их обоих, но не могу перестать глупо улыбаться. Быть с ними не излечит рану от смерти Пола в России, но это помогает мне почувствовать себя почти целой. — Всё совершенно прекрасно. Мама и папа обмениваются взглядами. Она говорит: — Полагаю, в конце концов подростковые гормоны сыграли в нашу пользу. — Как раз вовремя, — отвечает папа. Я игриво толкаю их, мама и папа могут дразнить меня в тысячу раз хуже, и это не будет меня беспокоить, только не сегодня. — Что вы купили? — Мы хотим приготовить лазанью. И немного красного вина, может быть, Джози захочет бокал, — мама начинает распаковывать свои сумки, но я забираю одну из них у неё. — Разрешите мне приготовить ужин? Вы можете посидеть и отдохнуть. Когда мама и папа снова переглядываются, в их взглядах гораздо меньше веселья, больше беспокойства. Мама говорит: — Ты хорошо себя чувствуешь? Папа качает головой: — Ты собираешься попросить машину. Я громко смеюсь, очевидно, я так же не люблю работать на кухне в этом измерении, как и в своём. — Хватит. Всё отлично. Я просто думаю, что это будет весело. Вот и всё. Хотя папа очевидно не убеждён, мама говорит: — Генри, оставь это, — она кладет упаковку лазаньи в мои руки, потом поворачивается к отцу, и нежно подталкивает его за плечи к дивану. Когда он уходит, посмеиваясь, мама задерживается рядом со мной. Очень тихо, она добавляет: — Спасибо за помощь, Маргарет. Сейчас это значит очень много. «Сейчас? Что она имеет в виду, сейчас?» — Хорошо, — говорю я. Этот ответ кажется безопасным. — Я знаю, это произошло не только с нами, — мама говорит с низким голосом, перебирая пальцами мои кудряшки. Она так делала, когда я была маленькой. Последние несколько лет меня это раздражало, но больше не будет, после того, как я была в двух мирах, где неё нет. — Даже если полиция найдет Пола, возможно, мы никогда не поймем, почему он это сделал. Мы с твоим отцом с радостью снимем все обвинения, когда получим ответы, но Триада никогда так не сделает, поэтому… — её голос прерывается. — Я в ужасе от того, что он сделал с нами, но я не могу вынести того, что Пол сделал сам с собой. Он разрушил всю свою жизнь, и ради чего? Я не могу ей ответить. Сейчас я едва могу дышать. — Прости меня. Ты старалась подбодрить нас. Продолжай в том же духе, — мама хлопает меня по плечу и идет вслед за папой. Всё, что я могу делать, это стоять на кухне, глупо прижимая к себе коробку с лапшой. Что за чёрт? Даже не зная подробностей, я понимаю, что здесь случилось. Пол предал маму и папу. Предал нас. Снова. А я думала, что начала понимать Пола. Теперь я думаю, что я никогда не понимала его, или вообще кого-то, или что-то. Полчаса спустя. Я все еще работаю на кухне, «работаю» значит «оцепенело слоняюсь в шоке». Каким-то образом я умудрилась положить все ингредиенты для томатного соуса в кастрюлю, но вспомнила, что надо включить горелку только через пять минут. Мой мозг слишком ошеломлён предательством Пола, для того, чтобы сосредоточиться на чём-то таком приземлённом, как ужин. Должна ли я сказать родителям о том, кто я и откуда? Я смогла убедить своего отца в том, что я прибыла из другого измерения, во Вселенной, где ещё не изобрели радио. Здесь же, они поверят мне за секунду. Всё, что мне нужно — это вытащить Жар-птицу из-под выреза платья. Но мне не нужна их помощь так, как мне нужна была папина помощь в России. Я хочу рассказать им правду, потому что я хочу, чтобы они успокоили меня и послушали мои рассказы обо всём, через что я прошла. Это недостаточно хорошая причина. Они уже достаточно опустошены из-за действий Пола, насколько хуже им станет, когда я расскажу, как велико предательство на самом деле? Я всё ещё хочу верить в Пола, и моё сердце всё ещё болит из-за того, кто умер у меня на руках, но сейчас я уже не доверяю своим инстинктам. Кухонная дверь открывается, и я оглядываюсь посмотреть, кто это. — Привет, Мег, — улыбается мне Тео. — С Новым Годом. Я не видела его почти три недели. Такое чувство, что прошло три жизни. — Тео, — я обхватываю его руками вокруг шеи. И он может притворяться искушенным сколько угодно, но он обнимает меня в ответ еще крепче. Он шепчет мне в ухо: — Оставишь для меня полуночный поцелуй, а? Он шутит. А еще он не шутит. Я краснею… и всё равно я могу думать только о Поле, лежащем на койке, где он умер, открыв глаза, чтобы увидеть меня в последний раз, и говорящем: «Обе Маргариты». Я делаю шаг назад от Тео. — Там нужно… Я сказала маме и папе, что приготовлю ужин. Его глаза расширяются: — Это же ты, правда? Поняв, что это значит, я вытаскиваю цепочку от Жар-птицы, большим пальцем показывая её в вырезе платья. Он видимо расслабляется. Из гостиной папа кричит: — Тео! Ты добрался! — Как будто я пропущу Новый год, — отвечает он с усмешкой. В разговор вступает мама: — Если ты не собираешься помогать на кухне, иди сюда и помоги мне с формулами для сферы тридцати измерений. — Знаешь, что? — Тео хлопает в ладоши. — Похоже, сегодня отличный день для того, чтобы научиться готовить. Папа выглядывает из-за угла, его лицо едва видно над маминым развесистым филодендроном. — Вы оба, одновременно сошли с ума? — Да, — говорит Тео. — Это экономит время. Папа смеется, но, что более важно, он возвращается к своим делам, так что Тео и я остаемся наедине. Мы вдвоём начинаем выкладывать слои лазаньи, соуса и сыра в форму для выпечки. Всё идёт хорошо. Листы не загибаются по краям, нет хихиканья, нет Пола рядом со мной. Так не интересно. Пока мы работаем, я низким голосом говорю Тео, что я узнала в последние минуты в Лондоне: — Если бы Пол это сделал, он ни за что не выглядел бы так удивлённо. Он правда не знал. — Я в это не верю. Ну же. Ты слишком умна, для того, чтобы тебя можно было так легко одурачить. Уязвленная, я шепчу: — Ты не видел его. Я да. — Мне не нужно видеть лицо Пола, чтобы понять, что он сделал. Ты думаешь, что слишком умна для того, чтобы тебе лгали? Он одурачил твоих родителей, гениев, поэтому я уверен, что он может одурачить и тебя тоже. Я не могу принять этого. Я не могу. Если я знаю что-нибудь о Поле Маркове, то это то, что он не убийца моего отца. Я обязана всем тому Полу из России за любовь ко мне, за спасение моей жизни, перед другими его воплощениями я обязана усомниться. — Он не предавал нас, — говорю я. — Я не предам его снова, усомнившись в нём. Тео выдыхает и начинает разглаживать ложкой еще один слой рикотты: — У тебя нежное сердце, Мег. Ты быстро злишься, и ты быстро остываешь. Я люблю это в тебе, но сейчас не время менять направление. Мир вокруг нас продолжает меняться, это значит, что мы должны держаться за то, в чем уверены. — Мы ни в чём не уверены. Нас даже не было на похоронах. Может быть, полиция смогла выяснить ещё что-то, когда они смогли, осмотреть его тело. Сделать вскрытие. Я даже не могу выговорить эти слова, думая о своём отце. — Кроме того, в России Пол умер, чтобы спасти меня. Я думаю, что не он здесь злодей. Я помню, как мы пришли на дачу, как я лежала в его объятиях. Его шепот эхом отражается у меня в голове: «Голубка». Видимо, чувства отражаются у меня на лице, потому что Тео становится еще более настойчивым. — Ладно. Итак, Пол Марков не везде сукин сын. Бесконечные измерения означают бесконечные возможности. Возможно, есть даже измерение, где меня не желает каждая женщина, с которой я встречаюсь. — от этой шутки не становится веселее. Он продолжает: — Правда. Всё может случиться. Всё должно случиться, в одном измерении или в другом. Поэтому где-то должен быть приличный Пол. Ты его встретила. Поздравляю. Но Пол, с которым мы имеем дело в этом путешествии? Этот Пол? Он обманул нас, и он хочет сделать это снова. Не позволяй ему. Не обходись с ним слишком мягко.