– А как я смотрел? Фокс затаил дыхание. – Ах, сынок… У тебя было такое лицо… знаешь, словно солнышко из-за туч выглянуло. Фокс долго не мог найти слов. Уставился на расписную столешницу, пытаясь проглотить подступивший к горлу ком, а перед глазами стояла улыбка Ханны – веселая, грустная, ироничная… – Тут такое дело… Сегодня я ей сказал, что между нами все кончено. А она не согласна. Чарлин рассмеялась, едва не пролив кофе, и вытерла подступившие к глазам слезы. – Держись за нее обеими руками, Фокс. Ты должен ее беречь. – Ты ведь знаешь, что я в этом не силен. – Покрутив керамическую жабу, он добавил: – Держись за нее… Держись хоть за кого-нибудь… Улыбка сползла с лица матери. – Почему бы и нет? – Сама знаешь, почему. – Ничего я не знаю. На этот раз засмеялся Фокс, хотя ему было не до веселья. – Все ты знаешь, ма. Я – хранитель папиных традиций. Половину сознательной жизни так провел. Я привык так жить и измениться не смогу. Господи, да никому и в голову не придет представить, что у меня есть пара… Чарлин, поморщившись, замолчала. Неудивительно. Против правды не попрешь. Фокс больше не мог смотреть в разочарованное лицо матери и уже встал, собираясь уйти, однако Чарлин заговорила: – У тебя просто не было шанса попробовать. Не было возможности проявить себя в другом качестве. Все говорили: этот парень пойдет по стопам отца – тоже разобьет немало сердец. Я тогда только смеялась, хотя эти речи были мне поперек горла. А потом… – Что потом? – Мне тяжело об этом говорить, – тихо сказала мать и поднялась из-за стола, чтобы налить еще чашку кофе. Опять села, похоже, взяв себя в руки. – Я потратила годы, пытаясь изменить твоего отца. Делала все, чтобы он полюбил дом, добивалась, чтобы он чувствовал себя счастливым в семейной жизни. Ну, ты знаешь, чем это кончилось. Пять дней в неделю он приходил по вечерам, благоухая чужими духами, словно парфюмерный магазин. – Чарлин перевела дух. – Потом ты подрос, стал внешне похож на отца, и я… Наверное, я попыталась бы внушить тебе, что вы с ним – совершенно разные люди, но мне было страшно. Боялась, что ты будешь сопротивляться моим попыткам, боялась разочароваться. В итоге сдалась, пустила все на самотек. Присоединилась к тем, кто предрекал тебе судьбу отца. Завела эту банку с мелочью. Умереть хочется, когда вспоминаю те годы, – закончила она, спрятав лицо в ладонях. Фокс невольно глянул на шкаф, словно рассчитывал обнаружить там жестяную банку с деньгами на презервативы. – Все нормально, мам. – Нет, не нормально. – Чарлин покачала головой. – Мне следовало убедить тебя, следовало сделать так, чтобы ты не прислушивался к лживым голосам, которым в итоге поверил. Я упустила время – ты уже встал на кривую дорожку, чего от тебя все дружно и ожидали. Вернувшись из колледжа, ты как будто забился в непроницаемую раковину. Не шел на доверительное общение. Прошли годы, и вот результат. Фокс обдумал ее слова, которые словно препарировали его мятущуюся душу. Но что с того? Вряд ли после ухода Ханны что-то могло причинить ему еще большую боль, в том числе и откровения матери. – Если ты считаешь, что я отличаюсь от отца, почему всякий раз вздрагиваешь, когда мы встречаемся? Чарлин побледнела. – Прости, сынок. Я ведь даже не замечала. – Помолчав, она продолжила: – Бывают дни, когда в моей душе поднимается вина за то, что я тебя подвела. Вижу тебя – и словно получаю пощечину. Когда вздрагиваю – корю себя. Не тебя, Фокс. В голове у него родилась ослепительная вспышка, и ледяная корка, окружавшая сердце, начала подтаивать. – Помню, что он твердил тебе в пятом, да и в четвертом классе. Ну, кто из этих девочек твоя подружка? – спрашивал отец. Когда начнешь бегать на свидания? Мальчик, твоя задача – просто выбрать цыпочку из этого выводка… Мне его слова казались забавными. Случалось, сама говорила что-то в этом роде. Чарлин выбила из пачки сигарету и, прикурив, выпустила к потолку струйку дыма. – А надо было говорить совсем о другом. Следовало побуждать тебя добиться успехов в учебе, вступать в кружки по интересам. Вместо этого мы только и делали, что заставляли тебя думать об интимной стороне жизни. У меня нет оправдания. Да, конечно, жизнь твоего отца крутилась вокруг женщин. Моя соответственно тоже. Его романы, интрижки – вот чем были заполнены наши дни. И ты попал в этот водоворот. Вот в чем моя трагедия. Надо встать, подумал Фокс. Встать и уйти. Он помнил события, о которых рассказывала мать, только до сегодняшнего дня ему и в голову не приходило, что далеко не все родители ведут себя с детьми подобным образом. Фокс не задумывался, что ему просто-напросто промыли мозги, заставив поверить в то, что жизненный успех измеряется количеством покоренных женщин. И мать теперь дергалась не потому, что Фокс напоминал ей отца. Оказывается, Чарлин чувствовала себя виноватой. Вряд ли новая версия сильно лучше предыдущей. Его жизнь – это его жизнь, и нельзя сваливать ответственность за свои действия на родителей. Трусость – вот как это называется. И все же… Все же Фокс почувствовал облегчение. Знать, что ты не испорчен с рождения, знать, что все, чему ты научился, привито тебе насильно… это немного меняет дело. Ханна… Вот что сейчас самое главное. Зарыться лицом ей в шею, передать слова матери. Ханна ему объяснит, что все это значит – так, как умеет объяснять лишь она и никто другой. Ханна смоет с него грязь. Она его спасет. Вот только Ханна его бросила. Фокс сам заставил ее уйти. И спасаться придется своими силами. Думай, думай… – Люди скажут, что она чокнутая, раз выбрала такого парня, как я. Каждый заявит, что я поступлю с ней точно так же, как отец поступал с тобой. Чарлин молчала. Фокс поднял взгляд. Мать ожесточенно тушила окурок в пепельнице. – Расскажу тебе об одном случае. Ко мне на бинго ходили Эрл и Джоржетта. Ходили лет десять и постоянно садились в разных концах зала, как можно дальше друг от друга. Выглядели обычными милыми старичками, однако упрямы были, что твои ослы. – Чарлин снова прикурила. – Эрл когда-то был женат на сестре Джоржетты, но та умерла сравнительно молодой – чуть за пятьдесят. Старики друг друга утешали, как могли. Так вышло, что в итоге между ними возникло чувство. Оба жутко опасались, что скажут люди, поэтому и перестали видеться. Каждый выбросил другого из своей жизни. Но черт меня побери, если они годами не переглядывались через весь зал, словно два влюбленных щенка. – И что дальше? – Дальше? – Она выпустила клуб дыма. – Дальше Джоржетта заболела. Подцепила ту же болезнь, что и сестра. Так вот, Эрл вдруг осознал, что не только лишил себя возможности построить жизнь с любимой женщиной, но и вроде как лишился морального права помочь ей в трудное время. А потом пришел к выводу, что чужое мнение его в подобной ситуации волновать не должно. – Господи, ма, неужели ты не могла найти более позитивную историю? – Подожди, я еще не закончила, – терпеливо сказала Чарлин, явно наслаждаясь собой. – Эрл признался Джоржетте в любви, переехал к ней и выходил любимую. Каждый раз, когда я приезжаю в Абердин со своим бинго, они сидят в первом ряду, и теперь их никто не разлучит. И вот что я тебе скажу: все за них радуются. Невозможно жить с оглядкой на то, что подумают люди. В один прекрасный день ты проснешься, глянешь на календарь и начнешь считать дни и годы, которые могли пройти иначе. Поверь мне, никого из тех, кто сегодня чешет языком, не окажется рядом. Никто из них тебя не утешит. Фокс немедленно вообразил, как просыпается лет через пятнадцать, которые прошли без Ханны, и ему стало дурно. Кухня закружилась перед глазами, в сердце словно воткнули иглу. Он вышел в гостиную и, рухнув на диван, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь избавиться от тошноты. Вдруг накатила смертельная усталость. С чего бы? Раскрылись давние секреты, развеялись сомнения, с которыми он жил столько лет. Должно быть, это не так легко. Наверное, сказался и эмоциональный всплеск: жуткая депрессия, охватившая его после потери Ханны, и радость от рассказа матери. Сколько лет он обманывался, подозревая, что она его втайне ненавидит… На голову Фокса словно опустилось толстое пушистое облако, в котором утонули мысли, осталось лишь слабое затихающее эхо. Он откинулся на подушку и незаметно погрузился в глубокий сон, хотя и почувствовал, как мать укрыла его одеялом. Фокс уснул, дав себе обещание: как только проснется, поедет за Ханной. Жди, Веснушка. Я скоро буду. Когда он пробудился, в окно вовсю било солнце; с кухни доносились голоса. Фокс сел, осмотрелся вокруг, восстанавливая в памяти события вчерашнего вечера, и попытался избавиться от обволакивающей мозг сонной паутины. Кругом безделушки, стойкий запах крепких «Мальборо»… Понятно, гостиная матери. Он вспомнил во всех подробностях вчерашний разговор, и под ложечкой неприятно засосало. Уже утро… На часах восемь. Автобус! Автобус в Лос-Анджелес должен был отправиться час назад. – О, нет… – застонал Фокс. – Нет, нет… Он спрыгнул с дивана, и из кухни на него уставились несколько любопытных пожилых леди – видимо, у матери на кофе с пончиками собрались гости. – Доброе утро, дорогой! – пропела Чарлин, сидевшая ровно на том же месте, что и вчера. Даже кружка в руках была та же самая. – Смотри-ка, у меня есть миндальная булочка, кстати – с твоим именем. Знакомься с нашей бандой. – Я не могу… Она уезжает! Наверное, уже уехала… Фокс похлопал по карманам в поисках телефона. Заряд аккумулятора – шесть процентов. Быстро набрал номер Ханны и забегал по комнате, запустив руку в волосы. Он не позволит ей уехать в Калифорнию. Ни за что! Прошла ночь, а он так и не придумал, как удержать Веснушку. Боже, как страшно… И все же уход Ханны и рассказ матери заставили его многое переосмыслить. Я вытащил голову из задницы, Ханна… Возьми трубку… Звонок провалился в голосовую почту. В трубке прозвучали первые такты «Я и Бобби Макги»[42], дальше – запись хрипловатого голоса Ханны. Фокса словно омыло теплой волной. Господи, какой же он болван… Эта девушка – настоящий ангел, каких поискать – не найдешь. И она его любит… Фокс тоже любил ее – неукротимой, отчаянной, дикой любовью. Он не знал, как создать семейный очаг, но одна голова хорошо, а две – лучше. Они все придумают. Ханна позволила ему поверить в себя. Ханна была его богом. В динамике раздался длинный гудок. – Ханна, это я. Пожалуйста, выйди из автобуса. Прошу тебя! Я еду домой, я… – Он запнулся. – Просто сойди в каком-нибудь безопасном месте и подожди меня, хорошо? Я тебя люблю, черт возьми! Люблю, и, поверь, мне очень жаль, что ты втрескалась в безнадежного идиота… Я… Быстро найди слова, Фокс! Правильные слова… – Помнишь, ты в Сиэтле сказала, что мы с прошлого лета только и делаем, что пытаемся. Пытаемся наладить отношения. Я тебя тогда не совсем понял, а вот сейчас дошло. Я не знаю, как без тебя жить. Черт, я не уверен, что без тебя вообще есть жизнь! Моя жизнь – ты, Ханна! Я тебя люблю, я еду домой, так что, пожалуйста… Дождись меня! Мне ужасно стыдно… Фокс замолчал и прислушался, словно из автоответчика могли донестись слова утешения, затем нажал на кнопку отбоя. Его вновь охватил ужас. Женщины на кухне плакали – кто в голос, кто тихо в платочек. – Мне нужно идти. Никто не попытался его остановить, и Фокс, опрометью выскочив из квартиры, побежал к своему пикапу. Упал за руль и сорвался с парковки. У выезда на шоссе загорелся красный сигнал светофора, и Фокс с проклятиями ударил по тормозам. Ему требовалось хоть какое-то действие, и он, держа ногу на педали газа, набрал номер Брендана. – Фокс? – откликнулся капитан после первого гудка. – Сам собирался тебе позвонить. Знаешь, хотел еще раз извиниться за… – Ладно, ладно. Извинишься в другой раз. – Светофор загорелся зеленым, и Фокс вдавил педаль газа в пол. – Ханна ночевала у вас? Где она, Брендан? – У нас ее не было, – после короткой паузы ответил тот. – Разве последнюю ночь она провела не у тебя? – Нет.