Часть 41 из 60 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Так у меня нет с собой.
– Фигня, проиграешь, потом отдашь. Будем ведь, наверно, встречаться?
Сели оба на землю, ящик поставили между. И Гена быстро, даже непонятно, как так вышло, выиграл у Фридмана сто рублей. Фридман ерзал, пыхтел, прикидывался человеком, которому очень хочется отыграться.
– Хватит, – сказал Геннадий, встал, осмотрел штаны, отряхнулся. – Что-то пропал Сироп. Ну все равно ты без манюнь. На тебе два чирика сдачи, сходи в кино.
Полез в карман.
– Ты меня… Ты специально это все провернул, чтобы меня обыграть! – Фридман будто бы только сейчас осознал, что произошло.
– И чё? – спокойно спросил Гена Перевалов.
– Ты… Ты кидала! – взревел Фридман.
– Тихо-тихо.
Мимо гаражей – наверняка не случайно – проходил Витек Панарин, статный юноша, которого и преподаватели в училище, и коллеги по правонарушительной деятельности, и даже любимая девушка Оксана Перепелицына называли не иначе как бугаем, только с разными интонациями.
– Генка, привет! – сказал Витек. – Что ты тут?
– Да вот… – начал Перевалов, и тут Фридман, нарушая сценарий злоумышленников, толкнул Перевалова в грудь.
– Кидала!
Громко кричит Фридман, молодец.
– Да ты… – Витек Панарин пошел к Фридману.
Тот еще раз толканул Геннадия Перевалова: не выдавая еще, что может толкаться гораздо сильнее. Тут и Перевалов толканул Мишу, не дожидаясь, пока Витек преодолеет последние три метра, а Фридман резко присел, одной рукой Перевалова под колена, другой перехватил его руку и сделал мельницу. Перевалов, перелетев через Фридмана, грохнулся на спину. Не перестарался ли Миша… Тут и возник милицейский патруль, на логичных основаниях сопроводивший в отделение и Фридмана, и Перевалова, и Панарина заодно, хотя тот поучаствовать не успел, только руку занес. Но его скоро отпустили.
А с Переваловым даже и придумывать дальше ничего не пришлось, так как запретная ампула у Гены прямо с собой оказалась. Прояснились слова Раи Абаулиной, что он как молниями нашпигован. Дурак этот Гена или потерял контроль, всякую осторожность. Или, скорее, сегодня и купил, а то зачем таскать. Так или иначе, статья прямо в кармане.
Перевалов сначала что-то вяк-вяк, а потом схватился за голову. Осознал серьезность произошедшего. Еще и уделал его Фридман так, что на рожон лезть не хотелось – спина разламывалась. Ампулу не отрицает, дома, видимо, можно еще что-нибудь у него найти интересное. Где купил, правда, врет как сивый мерин: якобы у входа на ипподром гуляет часто кент в красной майке, у которого можно это дело купить, а как его зовут – неизвестно.
– День на день не приходится, – лепетал Геннадий Перевалов. – То он есть, то его нет, то на несколько месяцев пропадет, а то нате вам пожалуйста. Сегодня был с утра.
В общем, по этому пункту врал безбожно – боялся выдать источник. Про все остальное, в том числе про свои досуги в течение последних дней, говорил охотно. Не спросил даже, почему интересуют милицию вечер двадцатого (Гражданская) и день двадцать второго (Петровский парк), перечислил, с кем гулял в компании в ресторане в первую дату, а во вторую вообще отъезжал в Рязань, где, оказывается, состоит заочно в пищевом институте, и улаживал там по академическому отпуску.
А женщина вот эта на фотографии… Покровский показал фото, на котором Перевалов оказался заснят с Ольгой Аркадьевной, дочкой уцелевшей старушки с «Сокола». Перевалов сразу не сообразил. Незнакомая, не знаю… А, все ясно! Да-да, тоже у ипподрома. Гена увидел, что она выходит оттуда средь бела дня, какая-то необычная баба, и одета не как все. И Перевалов и предложил ей свои услуги, чтобы еще интереснее была одета. А она давай выговаривать: лоботряс, спекулянт, комсомолец ли, есть ли приводы в милицию… Еле ноги унес.
Правдоподобно. Странное, конечно, совпадение, но еще и не такие бывают.
Вывод: никаких ниточек к основному делу. Да, свинтили наркомана, помогли Рае Абаулиной избавиться от опасного ухажера… Что, конечно, в прямые обязанности Петровки не входит. Покровский вспомнил дурковатого откинувшегося или лжеоткинувшегося, болтавшего про кирпич, подумал, что можно закоротить напрямую:
– А такого-то знаешь?
Когда описали, оказалось, что знает.
– Чудак лопоухий, недавно тут, – сказал Перевалов. – Тезка мой, Генка. Он в соседнем доме от «Электроники»! Подкатывал к нам знакомиться, типа, дескать, хочет знать, что кто на районе. Хвастался принадлежностью… эта… к блатному миру. А видно, что шавка.
– Давно ты его видел в последний раз?
– Да я не засекал…
– Ну так сейчас засеки, – сказал Пирамидин. – Не засекал он… Защеканец.
– Ну… – с опаской покосился Геннадий Перевалов на Гогу Пирамидина. – Неделю, может и больше. Сначала он каждый день терся, а теперь…
Гога Пирамидин и Фридман повезли Перевалова на Петровку, Покровский, внутренне чертыхаясь, будучи уверенным в бессмысленности следа, пошел в указанный двор. Быстро выспросил, где живет лопоухий бритый Генка. У тетки с дядькой, Козловы фамилия. Похожи лицами, долго вместе живут. Генка, по их словам, сидел за баловство, хотя нет такой статьи в Уголовном кодексе. А было бы удобно. Любого можно упечь. Хотел же Сталин ввести статью «сам знает за что»; скопытился, не успел.
У матери Генки Козлова дома молодой пихарь, вот его сюда и отселили, а что, пусть живет, комната свободная. Парень он балбес, но неплохой. Неделю назад Генка поехал к другу на дачу побалбесничать, а куда – может и говорил, да разве все упомнишь.
Всего не упомнишь, бесспорно.
Можно прямо сейчас и сообщить Рае Абаулиной, если она на месте в ресторане, что Геннадий Перевалов ее в ближайшее время не побеспокоит. Двести двадцать четвертая статья в новой редакции – до трех лет, если без цели сбыта и в первый раз.
Заметил их издалека – Раю Абаулину, ее подругу с высветленными волосами, наверное, Седакову, и двух солидных мужчин в пиджаках в жару. Садились в «Жигули» модного вишневого цвета, с блестящими никелированными колпаками на колесах. Рая Абаулина веселая, задирает толстую ногу, толстячок с мерзейшей коленообразной лысиной придерживает ей дверцу.
Ладно.
Согласно первоначальному плану, он собирался за Сережкой Угловым заехать перед футболом, но Наташа еще вчера позвонила и настояла, что сама привезет Сережку, а пока будет идти матч, посидит с книгой в кафетерии или в парке.
Приехала красивая, накрашенная, в клетчатых самошвейных брюках-клеш, в серой блузке. Клетка на брюках большая, желто-красная. Книга не видно какая, обернута в желтую бумагу.
Прекрасно выглядит, особенно для своей ситуации. Да, зубы, на вкус Покровского, великоваты, или это называется «заячья губа»… Не то что зубы великоваты, просто губа высоко, вот их и видно чрезмерно. Бывают у каждого свои пунктики. Многие считали Наташу красоткой, Покровского она – в силу зубов этих – как раз бы и не прельстила. Но кого-то, конечно, очень даже прельстит. Важно, чтобы не застряла в трауре, не потеряла годы… Тьфу ты, кто его просит лезть, не лезть даже… Ведь это все только внутри у Покровского, рассуждения. Ладно бы еще лезть.
Вон вдалеке и пацаны, уже вместе. Вадик опознал Митяя и Сеньку или они его опознали, Вадик показывает им свою тетрадь с записями и вырезками.
Пошли к стадиону. Народу много, «Динамо» сейчас аншлаг собирает. Праздничное настроение, запах шашлыка, милицейский оркестр играет в Милицейской аллее.
Покровский думал, легко ли сойдется домашний мальчик с чужими, но Вадик уверенно общается, захватил, несмотря на численное меньшинство, инициативу, рассказывает про турнирную таблицу. И Сережку маленького вовлекает, спросил, за кого тот болеет. Сережка не смутился, сказал, что за «Динамо». Их двое нынче за «Динамо», Сережка и Покровский. Вадик всегда за «Торпедо», а пацаны с «Сокола» вообще-то за ЦСКА, значит, против «Динамо», то есть сегодня будут тоже за «Торпедо». Два болельщика в толпе, синхронно оглянувшись, достали из кармана по чекушке, содрали пробки, чокнулись чекушками и выпили их винтом, один заметно быстрее другого; весело им будет на матче. Чекушки в урну, культурно. Сенька рассказывает, что ему гланды вырезали на той неделе.
– А что, правда, когда гланды вырезают, мороженое потом дают? – взволнованно спросил Сережка Углов.
– Правда!
– Ништяк! – воодушевились Вадик и Митяй.
– Медсестра принесла в штуке такой…
– Креманка называется, – сказал Покровский.
И увидел совсем вблизи от себя Бадаева, тот быстро нес, лавируя меж болельщиков, две картонные тарелки, между которыми был зажат шашлык, несколько порций.
– Николай Борисович, – поспешил к нему Покровский, – такая удачная встреча.
– Здравствуйте, – нахмурился Бадаев, не хотел останавливаться.
– У меня к вам буквально один вопрос, – Покровский все же блокировал ему дорогу. – Скажите, вы были девятнадцатого мая поздно вечером в Чуксином тупике? Это за станцией «Гражданская».
– А-а-а…
– А отношение к нашему делу такое, что оттуда кирпич принесли, которым убили Кроевскую-то. Вы же знаете, что ее кирпичом? Не помню, я вам говорил или вы сами знаете. А ведь как-то попал кирпич от Тимирязевского парка в Петровский!
Кадык дернулся у Бадаева. Стрелы ужаса – зигзаги вроде тех, что рисуют на «Не влезай, убьет» – вспыхнули в глазах.
Спасительное «они думают, что кирпичом», предполагал Покровский, перегородило на мгновение косым огромным транспарантом сознание Бадаева, а потом сверху шмяк печать «Издевается!»
Вот такие момент любил Покровский. Да, игра в кошки-мышки – не самая благородная. Не мог иной раз себе в этом низком удовольствии отказать.
Покраснел Бадаев, туго переваривает, скрипя мозгами, поменявший дислокацию кирпич.
– Это понедельник был? – спросил Бадаев.
Покровский кивнул. Бадаев изменил положение рук, шашлык рисковал вывалиться.
Бадаев сказал, что ходил к станции. Потерял на работе квартальное расписание электричек, стибрил кто-то, народишко вороватый, а оно нужно всегда, курьера иной раз удобнее через электричку пустить, чем через метро, и на работу кое-кто добирается железкой. Нужно расписание, в общем.
– Я вечерами гуляю, вот и сходил.
Допустим. Но ведь касса на платформе, а Чуксин тупик – это надо с платформы слезть и в другую от дома сторону почесать.
– Да бабенка там одна, – сплюнул Бадаев. – Такая, блазнивая. Вышла из вагона, я на нее зырю, она улыбнулась. Думаю, податливая. Пошел за ней. Вниз сошли, а там ее какой-то встречает. Ну я уж назад.
И смотрит в сторону, ждут его с шашлыками. Соус красный уже течет.
– Идите-идите, – торопливо сказал Покровский. – У нас же не допрос, что вы, ей-богу…
«Ей-богу» приплел. Посещение религиозного учреждения подействовало.
– А аппендицит у тебя не вырезали? – допытывался у Сеньки Сережка Углов.
До этой секунды Бадаев только подозревал, что его подозревают, а теперь знал точно.
Нашел глазами Бадаева с ветераном, тут же, на верхнем ярусе динамовской трибуны. Ветеран маленький, но решительный, ест шашлык кусок за куском, усы в соусе, Бадаев придерживает перед ним картонную тарелку.
Матч начался в шесть, жара спала, ветерок, прекрасная футбольная погода, тугой звук мяча, динамовские флаги трепещут. Игра сразу завязалась в высоком темпе, энергичные ситуации возникали попеременно и у тех и у других ворот. «Динамо! Динамо!» – присоединились к скандированию Покровский и Сережка Углов. Кто-то из динамовцев попробовал пробить издалека, но слабо и мимо. Лиха беда начало и первый блин! Покровский снова поискал глазами Бадаева: тот поймал взгляд Покровского и мгновенно отвернулся. Выдает себя, сдают нервы. Да, думал Бадаев, что все в порядке: мент пришел пару раз, как пришел, так и ушел… Ан нет. Широкорожий новый центрдеф у «Динамо», совсем молодой, грызет зверем. Отбил головой дальний мяч, да так удачно, что динамовцы очутились в контратаке трое на трое… Неточный чуть-чуть пас, эх. Мальчишки рты открыли, глаза выпучили. И Покровский мог когда-то столь же искренне переживать! Долматов потерял мяч в центре поля, торпедовцы тут же организовали острый выпад и забили – 0:1. Вадик встал и зааплодировал, на него воззрились с соседних мест, трибуна-то динамовская, но он выдержал взгляды. Кричать, правда, не стал. Вновь «Торпедо» лезет через центр… дулю… перевели на фланг, подача… в руки Гонтарю.