«Разве это новость», – хотел сказать Покровский, но увидел Василия Ивановича. В створе своей двери он быстро-быстро ловил мух, разгонял руки до какого-то совсем уже немыслимого мельтешения, а потом с гортанным писком проносился по коридору и впечатывался в противоположную стену. Впрочем, тормозя перед впечатыванием и руками о стену опираясь. Инстинкт самосохранения полностью отключить трудно. И тут же назад, наизготовку, и снова мухи, и снова рывок к стене! На появление Покровского внимания не обратил. Пергидрольная подруга Раи Абаулиной в ужасе застыла на пороге ее комнаты. В руке она держала скалку. – И давно он так? – Раз десять уже прыгнул! Сначала сестру звал, кричал на весь дом. Теперь прыгает! А вы как догадались приехать? Покровский думал сначала съязвить вроде «вы думаете, вас нет, так я и заходить перестал». Не стал язвить, спросил: – Так Елизавете-то Ивановне звонили? – Не отвечает! Может, уже сюда едет, сегодня воскресенье. – Скрутить надо да санитарам звонить! – воззвала к Покровскому с Раиного порога подруга Седакова. Василий Иванович как раз уселся на пол передохнуть. Но мух ловить не перестал. И что кроме него еще кто-то есть в коридоре, по-прежнему не замечал. – Василий Иванович… – осторожно позвал Покровский. Тот активизировался, закричал: – Лизка плов почуяла! Почуяла Лизка плов! Метнулся в свою комнату, мгновенно возник с уже знакомым Покровскому зажульканным пакетом «Плова», вдруг разорвал его, высыпал на пол коричневые и белые хлопья, заплясал на них. Рая Абаулина стояла завороженная, Покровский протянул руку к телефонной трубке, Василий Иванович, не объясняя мотивов, молча бросился на Покровского, стал выхватывать трубку, да как цепко. Такое бывает у психов, все скромные силы концентрируются и еще извне откуда-то энергия подгребается. Покровский обхватил Василия Ивановича сзади поперек живота, поднял. Тот сопротивлялся, задрал ноги, куролесил ими во все стороны, попал по выключателю, свет погас, Седакова дирижировала скалкой… Покровский потащил Василия Ивановича в его комнату, прижал к кровати, но рвется Василий Иванович, кричит. Привязать бы его, простыня вот как раз… Потянулся за простыней, а Василий Иванович с новыми силами – отпихнул Покровского, вскочил. Покровский вытащил свисток, огласил квартиру трелью – по наитию так поступил, а подействовало: застыл Василий Иванович, позволил себя связать. Через несколько секунд снова забился в конвульсиях, закричал: – Лиза! Лиза! Лиза! Жутко, с нездешними модуляциями, словно по мертвой воет. Психи – большие интуиты. Первым звонком Покровский вызвал санитаров. Жалко, конечно, Василия Ивановича, но оставлять его после такого с людьми нельзя. – Он никогда раньше так, – сказала Рая Абаулина. Тоже ей жалко стало Василия Ивановича. – Вам, похоже, еще одна комнатка, – сказал Покровский. – Елизавета Ивановна у себя прописана, прав на жилплощадь Василия Ивановича не имеет. Если его навсегда в стационар… Рая Абаулина не нашлась, что ответить. Еще не успела осмыслить подобную перспективу. – А если, допустим, Бадаеву высшую меру, – задумчиво продолжал Покровский, – то и его комнатка освобождается. Рая Абаулина широко открыла рот. Зубы эти золотые… Вот дура-то. – Что, доказали вы про Бадаева? – спросила Рая Абаулина, но вопрос ее потонул в новых взревах Василия Ивановича. Покровский набрал номер Елизаветы Ивановны – есть контакт! Трубку сняла соседка, та тихая, с заплатанными детьми. Испуганное «да». – Здравствуйте, можно ли услышать Елизавету Ивановну? – спросил Покровский. – А… А кто ее спрашивает? – очень растерянный голос. – Я из милиции, помните, к вам приходил… – вылетело из головы, как зовут эту женщину. – А, это… Это… А ее сосед убил. Он сейчас пока из квартиры выскочил, я из своей комнаты выскочила, дверь в подъезд на щеколду закрыла. Ой, он стучит! Стучит в квартиру! – и дальше голосом безвольной жертвы. – Открывать? – Ни в коем случае! – скомандовал Покровский, вспомнил имя-отчество Казанцевой. – Марина Владимировна, ни за что не открывайте! Тело где? Рядом раздался сдавленный звук. Это Рая Абаулина услышала слово «тело». Вторая официантка позеленела, но молча. Марина Владимировна сказала, что тело вот оно, прямо в коридоре. Покровский позвонил на Петровку, сообщил Рае Абаулиной в двух словах перед уходом о судьбе Геннадия Перевалова (Рая Абаулина схватилась за сердце), помчался на «Семеновскую». Дежурная группа работала в квартире, скрученный тут же во дворе абсолютно пьяный Занадворов куковал в воронке. Еще больше побледневшая, сжавшаяся до детского размера Казанцева рассказала, что она слышала из-за двери. Занадворов, ушедший в крутой запой, потерял последние дни всякий человеческий облик. Казанцева из комнаты выходила только макароны сварить, когда Занадворов отрубался и храпел, а детей вообще не выпускала, даже ходили в горшок. – А куда нам деваться, нам некуда, мы одни. Вчера Занадворов пил на кухне с двумя страшными людьми, один из них ушел, а второй заснул в комнате Занадворова. Утром они допили недопитое, сходили в магазин, вернулись снова вдвоем, и когда зашли, застали Елизавету Ивановну в коридоре. Занадворов сказал другу, дескать, вот шея Елизаветы Ивановны кажется толстой, а на деле ее так же легко свернуть, как какому-нибудь куренку. «Туфту лепишь, не так же легко», – возразил собутыльник. Занадворов ответил, что дело двух секунд, тут же Елизавета Ивановна вскрикнула и закашляла, раздался стук, а потом уже крики, из которых следовало, что опытный рефрижераторщик вышел в споре победителем. Потом хлопнула дверь, кто-то выбежал. Потом Казанцева набралась смелости, выскочила из комнаты и защелкнулась от внешнего мира на щеколду, молодец. Потом Покровский сидел в «Софии», выпил две рюмки коньяку – очень медленно, глотками. Кофе еще пил, пребывал в своих мыслях, иногда прислушивался к разговорам. – Мясо, говорит, мыть не надо. Ставишь в духовку, допустим, щепки, допустим, счистила с него, а мыть не надо. – Как так? Почему? – Потому что с брызгами микробы по кухне разнесутся. – Конечно, так и поскакали! На тоненьких ножках! Хохот! – Говорит, температурная обработка сама микробов уничтожит. – Микробов-то уничтожит, а грязь не надо, значит, отмыть? Вот дура-то! – Дура-то дура, а муж ей дубленку привез из этой… Из Монголии. – Из Болгарии! – Да всегда она малохольная была, ваша Анютка. – Там дубленка-то, я не знаю, я через год смотрю, а она вся розовая, вытерлась. Не дубленка, а название одно. – Для болгарской погоды. По Садовому пронеслась пожарная машина, громко завывая. Разговор о дубленке растаял в клубах дыма. Доносились фрагменты каких-то других разговоров. – С резинкой как березу пилишь, а без резинки уже как по маслу… – Истину глаголешь. Мог он, Покровский, что-то сделать, как-то предотвратить смерть Елизаветы Ивановны? Увы. Нет, а Василий Иванович-то каков! Почуял за пару десятков километров. – Решили, значит. Главное блюдо будет мясо по-французски, а остальное моя фантазия, – говорил нетрезвый женский голос. В слове «фантазия» ударение женщина делала на «и». И повторила свою мысль, еще раз до Покровского донеслась та же самая реплика про меню какого-то явно великолепного грядущего ужина. Хорошо не Казанцеву задушил, между прочим. Хотя так думать, конечно, нельзя. Вечером Покровский долго лежал в ванной, смотрел на свою кожу, еще почти, ну не почти, а относительно молодую. Конечно, не юношескую, но если сравнивать со стариками – то лучше и не сравнивать. Что вот за слово – старики. Сначала оно относится к другим каким-то людям, есть «я» и есть «старики», а потом глядишь – вот-вот нахлобучится на тебя самого. Наверняка когда-нибудь человечество изобретет комфортные сладкие самоубийства, и старик, подписавший бумажку, проведет последний час жизни в невероятных лекарственных наслаждениях – вместо того, чтобы проводить последние годы в перхоти, коросте, слепой сырости бессонных рассветов. Да многие, кстати, согласятся и без наслаждений – лишь бы все это закончилось… Так называемая жизнь. Ужасно, с одной стороны, человек планирует что-нибудь захватывающее, бравурное (например, ехать через весь город ухаживать-подтирать за сумасшедшим братом), и тут напрыгнул пьяный подонок, свернул шею. С другой стороны – у палки гуманизма много концов, и не скажешь, какой из них слаще. Что ждало Елизавету Ивановну в комнатке-пенале… Ну хорошо, съехалась бы с братом, могли выменять однушку, но живи с ним, с таким Василием Ивановичем, а потом и без него, и без единой души, слабея с каждыми именинами, с каждым великим Октябрем, с каждым красным Маем, с каждым Новым годом… Потом слушал пластинки и читал «Науку и жизнь». Энергетические ресурсы социалистических стран составляют более сорока процентов мировых энергетических ресурсов. Прекрасно. Электронной автоматизированной системе по продаже авиабилетов «Сирена» исполнилось три года. Как летит время! Золотую рыбку, которую длительными тренировками приучили подплывать к кормушке, окруженной горьким раствором хинина, сейчас усыпили наркозом и оперируют под микроскопом. Ладно. 9 июня, понедельник На столе у Жунева странная стеклянная вещь, ваза не ваза, толстая впуклая загогулина мертвенно-зеленоватого оттенка. Внутри загогулины карманный калькулятор производства ГДР, новинка соцлагеря.