Сумка с красным крестом на белом фоне перекочевала с бока на колени санинструктора. Сначала тампоном, щедро политым хлоргексидином, он убрал кровь со щеки и вокруг уха. Потом и повязку поперек головы наложил. Подошел ближе капитан Валерьянов, удачно приземлившийся в окопе в стороне от Бармалеева. Посмотрел на ранение. – Пустяки, – сказал капитан. – Только мочку уха оторвало. Как срезало. Можно сказать, что повезло. Чуть выше – совсем бы без уха остались. Чуть правее – голову бы оторвало. А так можно жить. Главное, зрение бы не пострадало. А то моей жене ухо прокалывали под серьги, чуть в стороне прокололи. Так она теперь без очков ничего не видит. Даже по улице в них ходит. Уши – дело серьезное, со всеми органами связаны. Берегите уши… – Капитан торопливо отошел в сторону, чтобы встретить прибежавшего своего комбата Кологривского, и сразу, как услышал Бармалеев, начал рассказывать тому историю со своей женой. Не дослушав Валерьянова, Кологривский подошел к Бармалееву. – Болит? – спросил он участливо и добавил: – Легкие ранения обычно болят сильнее, чем серьезные. Это уже опытом проверено. Но ничего, до свадьбы заживет. – Так я жену бросать не намереваюсь, – ответил Бармалеев. – А у нас свадьба давно была. – Это просто поговорка. Не обращай внимания, – сказал майор и отошел к группе бойцов морской пехоты, что принесли носилки с ранеными солдатами, находящимися в санчасти. Рядовой Кичогло пришел вместе со всеми, но своим ходом. Морские пехотинцы были поставлены своим комбатом просто в охрану раненых. Однако, видя, как мучаются при беге с носилками санитары и санинструкторы, они решили сменить их и раненых в свой окоп доставили сами. И тут же стали грузить носилки в санитарные машины, прибывшие из госпиталя. – Что у вас, товарищ подполковник? – спросил врач одной из машин, остановившись рядом с Бармалеевым. – Пустяк… – отмахнулся комбат. – Пулей мочку уха оторвало. – Давайте я посмотрю, – не унимался врач и даже руку к повязке протянул. – Не надо. Санинструктор уже посмотрел и перевязал… И, не дождавшись, когда врач уйдет и оставит его в покое, подполковник сам, якобы по срочным делам, удалился в блиндаж – в одну дверь вошел, в противоположную вышел… Но по другую сторону блиндажа увидел, что со стороны дороги от боевой машины пехоты в батальон направляется полковник Скорокосов… Бармалеев поднял руку, приветствуя полковника. – Прорвался? – спросил полковник. – И даже без особого труда, – ответил Вилен Александрович. – Впечатление такое, будто нас там держать боялись… – Ранен? – Полковник кивнул на повязку. – Мочку уха отстрелили вместе с частью шлема. – Ну, шлем – это не больно, – пошутил Скорокосов, желая хотя бы так поддержать комбата. – А ухо… до свадьбы заживет. – Я с женой разводиться не намерен. Уже тридцать два года живем. – Это я так… Поговорка такая, – отмахнулся Скорокосов. – Что с потерями? – Начальник штаба еще не докладывал. Я пока не в курсе… А тут и майор Лаптев как раз подошел. Смотрел мрачнее тучи. – Что с потерями? – спросил у него Бармалеев. – Товарищ полковник интересуется. – При прямой атаке на окоп противника основные потери понес батальон морской пехоты. Но они сами виноваты. Разведывательный взвод батальона во главе со старшим лейтенантом Савченковым по окопу «бармалеев» на них двинул и нарвался на засаду в блиндаже. Погибли двенадцать человек из тридцати одного. В том числе погиб и командир взвода. Четверо получили легкие ранения. В основном, осколочные, от гранаты подствольника. При переносе раненых через окоп, а их тоже морские пехотинцы охраняли, были ранены два морпеха, один из них – тяжело, носилки с раненым бойцом собой прикрыл. И там же убиты два санитара. Тот, что легко ранен, предпочел остаться в строю. – Это я, особенно в последнее время, часто слышу – «предпочел остаться в строю» – это что, Николай Николаевич, новая мода на геройство? – Не думаю, товарищ полковник, – не согласился со Скорокосовым майор Лаптев. – За модой наши бойцы не гонятся. Я бы отнес это к привычке: привычное окружение, привычный командир, друзья, привычные обязанности… А после госпиталя, если комиссия признает тебя годным для службы, – новое подразделение, с которым еще следует сжиться, сработаться, новое командование со своими привычками. И все остальное в том же духе. – Да, приучаться к новому сложно, – согласился Скорокосов. – А я что говорю! – Майор почесал свою отросшую за двое суток почти постоянных боев щетинку на подбородке, демонстрируя таким образом, что с непривычки борода – и та чешется. Он вообще-то привык бриться каждый день, стремясь подать пример бойцам, и от офицеров батальона того же требовал. Поэтому солдаты в батальоне были всегда гладко выбриты, а усы носил только один из офицеров – командир отдельного взвода старший лейтенант Волокушин, но и он ссылался на то, что родом с Северного Кавказа. А там встретить мужчину без усов – все равно что встретить женщину с усами. – «Бармалеи» зашевелились… – сообщил Бармалеев. – Они изначально хотели на наших плечах на нашу позицию выйти, но слишком асинхронно к нам на той стороне фронта приближались – часы, похоже, просто не сверили. И мы их подразделения по отдельности уничтожили. А теперь они очухались и решили идти в атаку. Кто-то им, должно быть, сверху приказал, и они готовы приказ выполнить… Словно не понимают, что их для атаки слишком мало осталось… «Игиловцы», было похоже, в самом деле готовились воспользоваться «коридором», что создали в минном поле «Змеи Горынычи», и попытаться совершить прорыв на позицию, которую уже прочно заняли бойцы батальона спецназа военной разведки и батальон морской пехоты. Кроме того, здесь же ранее стоял и в настоящий момент продолжал стоять сирийский батальон, не так давно пополненный почти целой ротой и теперь поэтому уверенный в себе и в своих силах. Против такой группировки войск следовало иметь совсем не те силы, что изначально готовились к уничтожению двух российских батальонов на своей стороне фронта. Два российских батальона фронт прорвали и, устроив противнику немало неприятных моментов, все же прорвались к своим основным силам. Для их удержания и уничтожения ИГИЛ, собственно, и создавал свою группировку. Но она была полностью уничтожена по частям. А место прорыва «бармалеи» прикрыть не успели. Свежие части подошли слишком поздно. Но честно доложить своему командованию «бармалеи», похоже, просто не решились. Решиться на такое – значило подписать себе смертный приговор. Полковник Скорокосов, как и подполковник Бармалеев и его начальник штаба майор Лаптев, прекрасно знали, как в ИГИЛ относятся к тем эмирам, чьи подразделения не справляются с заданием… В этом случае отрезание головы является наиболее мягкой казнью. Вот эмир и не доложил командованию, что присланные на усиление подразделения разбиты по частям, а два российских батальона с громадными потерями все же совершили прорыв. И командование, похоже, решило, что дополнительные силы на участок перебрасывались не зря и следует провести атаку на ослабленных изнурительным боем россиян. – Внимание! Всем на позицию! Но без команды не стрелять! Ближе подпустим… – дал команду Бармалеев, а полковник Скорокосов обратил внимание, что команду подполковника спецназа выполняют и морские пехотинцы, и даже бойцы сирийского батальона, чьи офицеры, видимо, перевели команду на арабский язык. – Волокушин! Минометы выставить за нашей позицией, – прозвучала следующая команда командира батальона. Скорокосов только наблюдал, не вмешиваясь, хотя звание и должность позволяли ему это. – Ближе, ближе подпускаем, чтобы никто не сумел уйти. – Вилен Александрович, ты ранен? – спросил комбата, внезапно оказавшись за его спиной, генерал-полковник Сумароков, рассматривая и только что пальцем не трогая повязку на голове Бармалеева. Не ответить генералу, исходя из соображений воинской вежливости, было нельзя. – Пустяк… – обернувшись, отозвался Бармалеев. – По сути дела, царапина. Мочку уха шальной пулей оторвало. И шлем, товарищ генерал, раскололо. Ухо-то заживет быстро. А вот где я новый шлем себе достану – это вопрос. Подполковник посмотрел на генерал-полковника. Тот был в камуфлированной форме, но без автомата – значит, принимать участие в бою не рвался, а залетел сюда просто посмотреть на бой. Бармалеев вспомнил, что совсем недавно, кажется, слышал звук вертолетного двигателя. Но кто прилетел – не знал. Ясно было одно – позволить себе летать на вертолете может только командование. Однако эта мысль в голове не задержалась. Не до того было, когда в той же голове выстраиваются планы на бой. – Ладно… Воюй… – сказал генерал и быстрым шагом прошел в сторону блиндажа сирийского батальона, куда недавно удалился полковник Скорокосов. «Бармалеи» наступали силами двух батальонов, и подполковник против своей воли подумал, что его батальону и батальону «морской пехоты» пришлось бы несладко, если бы противник сверил свои часы, и все эти части прибыли к месту действа вовремя. Бой был бы очень даже сложным. Но сейчас он сулил сложности только противнику. Чтобы успешно атаковать три полноценных батальона, требовалось по крайней мере полтора полка «бармалеев». Это как минимум. А они такого количества набрать не могли. Даже три с небольшим батальона, если к двум наступающим приплюсовать уничтоженных перед прорывом бандитов, «бармалеи» набрали с большим трудом, оголив при этом отдельные участки фронта. Если сейчас постараться и уничтожить наступающих «бармалеев», то дыры во фронте еще долго так и останутся неприкрытыми, и прикрыть их будет некому. Правда, бандиты выставили три танковые роты. Но, как и в первом бою, танки не в состоянии спасти наступающих. В открытом всем ветрам чистом поле против двух российских батальонов они бы еще сгодились. По крайней мере, смогли бы лишить батальон спецназа преимущества минометной полубатареи. Однако в узком «коридоре» минного поля танки теряли свою маневренность и становились отличной мишенью для ПТРК «Корнет», выставленные позади собственной позиции сирийским батальоном. Глава 16 – Минометы, по колонне, по задним рядам, прицельно – огонь! – скомандовал Бармалеев. Минометчики словно только эту команду и ждали. Один за другим раздались четыре выстрела. За ними последовали новые выстрелы. Мины рвались точно над колонной «бармалеев», плотным строем идущей по узкому «коридору». Если в первом бою «коридор», сделанный «игиловцами» вручную, имел ширину от пятидесяти до шестидесяти метров, то максимальная ширина, доступная для «Змея Горыныча», составляла всего четырнадцать метров. Но если в первом бою наступало всего-то полтора батальона «бармалеев», то здесь их было на четверть больше. Таким образом, колонна стала больше, чем вдвое, уже и намного длиннее. Однако, кроме минометчиков, больше никто пока не стрелял. Бойцы ждали команды комбата. Наконец заговорили «Корнеты», которые подожгли сразу три танка. А Бармалеев все ждал. Из блиндажа выскочил полковник Скорокосов. Остановился за спиной подполковника. К нему подошел майор Кологривский. Резко спросил: – Почему не стреляем? Они же уже в зоне досягаемости автомата! – Ближе подпускаем, чтобы не бегать потом за ними… – Ну, у тебя и выдержка! – громко сказал в восхищении Кологривский. – Дай команду. Пора уже. – Подожди… До белого камня дойдут, только тогда… Скорокосов как прибежал бегом, так же и убежал в блиндаж. А передовой ряд «бармалеев» как раз поравнялся с белым камнем. – Прицел, залпом, пли! – дал наконец-то Бармалеев такую долгожданную команду. Залп получился дружным, очень громким и, главное, эффективным. Первая часть колонны была просто сметена пулями и прекратила свое существование. И это при том, что сирийцы далеко не все поняли команду и многие чуть задержались с первой очередью. Но очередь потому и называется очередью, что пули при ней вылетают поочередно. И потому, пока летят первые, следующие уже успевают вылететь. Оттого залп и кажется дружным. Мог бы он быть и более громким, не имей спецназовцы военной разведки глушителей на своих автоматах. Тем не менее на «бармалеев» он впечатление произвел. Они побежали вперед, на сближение с противником, и это было их роковой ошибкой. – Беглый огонь! – прозвучала новая команда подполковника, все мысленно просчитавшего. Колонна побежала вперед, но пули останавливали бегущих. А те, кого пули миловали, спотыкались о тела своих убитых первым залпом товарищей. И как ни кричали на своих бойцов эмиры, как ни пытались подогнать их, колонна все равно забуксовала. Идти вперед под градом пуль – это не просто против ветра двигаться. Пуля всегда сильнее ветра. Бармалеев положил на бруствер свою МСЛ. – Куда собрался? – услышал он из-за спины голос генерала. – В контратаку… – просто ответил подполковник. – Ты же у нас раненый. Запрещаю! – Товарищ генерал, я после этой шальной пули только злее буду… – попытался отговориться от генеральского запрета Бармалеев. Но Сумароков был неумолим. – Запрещаю – и точка. А то ведь арестую за невыполнение приказа! Отправь в контратаку своего начальника штаба. Вон он, кстати… Майор Лаптев как раз высунулся из дверного проема блиндажа сирийского батальона, где раньше Сумароков и находился и где до сих пор, кажется, находится полковник Скорокосов. Бармалеев понял, откуда вдруг и с чего так не вовремя оказался за его спиной генерал-полковник. – Твоя очередь батальон в контратаку вести, – сказал он Лаптеву. – Я, похоже, арестован… Дай команду Кологривскому и сирийцам. И – с богом… Кологривский имел собственный шлем и собственный КРУС и потому, услышав о контратаке, сильно обрадовался: – За смерть Савченкова они, сыны собачьи, мне дорого заплатят. Я же только вчера написал представление – хотел старшего лейтенанта капитаном сделать. Отдать только генералу не успел. Ох, сыны собачьи… – Не обижай собак, майор, – сказал Бармалеев в микрофон. Сам он собак любил за верность, за преданность, на которую не каждый человек способен. И даже был готов взять с собой в Сирию Гочу – своего друга, наполовину лайку, наполовину курцхаара – только опасался, что тот может в чужой стране убежать и потеряться. Даже дома Гоча постоянно ищет момент, чтобы улизнуть, и домой приходит, только когда набегается и проголодается. – Я и не обижаю. Это я так, к слову пришлось, – сразу притих майор.