Бармалеев знал, что Кологривский сам собак любит и даже показывал подполковнику смартфон с фотографиями своего громадного ньюфаундленда, по которому сильно скучал. А жена, по словам майора, даже обижалась, что во время их нечастых разговоров муж больше о собаке спрашивает, чем о ней и детях. У майора Лаптева своей собаки не было, и неизвестно было, держал ли собаку или даже нескольких собак командир сирийского батальона. Но моду на собак в арабской республике ввел еще Базиль Асад, имя которого носит аэропорт Хмеймим. Старший брат нынешнего президента страны держал целый питомник алабаев[34]. Майор Лаптев что-то сказал в дверь сирийского блиндажа, и оттуда вышел высокий, под два метра с небольшим, и широкоплечий человек, видимо местный комбат, с которым Бармалеев так и не успел познакомиться. Но человек этот, видимо, хорошо владел русским языком и потому не пользовался услугами переводчика. По крайней мере, слова майора Лаптева с приглашением в контратаку сирийский комбат понял сразу, у него просто не было времени выслушать перевод. Майор Лаптев неторопливо вытащил свою МСЛ, осмотрел ее, попробовал пальцем острие заточки, после чего положил лопатку на бруствер рядом с лопаткой своего комбата, пристроил рядом автомат, прицелился и дал тройку очередей – одну за другой, и у командира батальона не было причин сомневаться в их точности. Бармалеев был уверен, что на трех противников у батальона стало меньше. Но в подготовке Лаптева к рукопашному бою была какая-то основательность, свойственная больше всего сибирякам, а Лаптев по месту своего рождения как раз к ним и относился. Сам подполковник стрелял раз за разом, но посылал очереди не в безымянную и безликую толпу, а перед каждой очередью выбирал себе цель, быстро брал ее в прицел и только после этого нажимал на спусковой крючок. Но и после этого продолжал смотреть в прицел, сопровождая падение противника и убеждаясь, что две пули его короткой очереди потрачены не зря. – Вот, познакомься – мукаддам[35] Мемо Кхалед, командир сирийского батальона, – раздался за спиной голос полковника Скорокосова. – Мемо когда-то окончил омское общевойсковое командное училище имени Фрунзе, как и наш генерал, и отлично говорит по-русски. После слов Скорокосова командир батальона спецназа военной разведки дал еще две очереди в цели, которые себе уже наметил – первую, в крупного, как сирийский комбат, «бариалея», вторую, как подумалось, в какого-то младшего эмира, который только подгонял бойцов, но сам вперед не лез. Обе очереди оказались удачными. И только потом Бармалеев обернулся. Мукаддам стоял за его спиной с вытянутой для рукопожатия правой рукой, а в левой держал большой и кривой нож с односторонней заточкой. Видимо, с этим ножом сирийский комбат и собрался идти в «рукопашку». Нож в его руке не смутил российского комбата. Он с подчеркнутым уважением пожал протянутую ему руку. Полковник Скорокосов представил Бармалеева встречно, причем не поскупился на похвалу. Бармалеев, честно говоря, никогда и не думал, что он такой ценный кадр, рядом с которым воевать – большая честь. – Вы хорошо, говорят, русским языком владеете… – только и нашел что сказать Бармалеев, на что сириец ответил, коверкая слова и путая ударения: – У меня жена есть русский, и мы дома часто с ним разговариваем по-русски… – Акцент сразу выдавал человека, плохо владеющего русским языком и с трудом подбирающего необходимые слова. Но желание прослыть полиглотом, видимо, было в сирийском подполковнике так велико, что он с радостью воспринимал любую неоправданную лесть и даже пытался подвести под нее обоснование. Майор Лаптев тем временем дал последние две очереди и поднял над головой свою малую саперную лопатку. – Батальон! За мной! В атаку! Гоним их до ихнего окопа и там добиваем! – Он запрыгнул на бруствер и побежал в сторону «коридора» в минном поле. Батальон поднялся за ним мощной лавиной, все сметающей на своем пути. Может быть, мощь лавине придавали и морские пехотинцы, бежавшие вперед вперемешку со спецназовцами. Но тут же и сирийский подполковник прокричал свою команду, и сирийский батальон влился в общую лавину. «Бармалеи», скорее всего, не ожидали такой массированной встречной атаки и побежали почти сразу, еще до того, как две колонны столкнулись друг с другом. Бармалеев, видимо, на это и рассчитывал. Сам подполковник, испытывая волнение, наблюдал за атакой из своего окопа и только время от времени постукивал кулаком по брустверу. Своего начальника штаба подполковник давно потерял из вида, однако в самом начале встречной атаки, когда майора еще было видно, комбату постоянно казалось, будто тот что-то делает не так, и это вызывало у Бармалеева бурю эмоций, и он то и дело восклицал и комментировал то, что происходит на поле боя. Генерал Сумароков незаметно оказался у подполковника за спиной. – Вилен Александрович, а что же вы не говорили, что с вами жена в кино ходить не желает? – внезапно спросил Сумароков. – А-а… – растерялся Бармалеев от неожиданного и так не к месту вроде бы произнесенного вопроса. – А что вы про мою жену знаете, товарищ генерал? Откуда такой вопрос? – Ничего не знаю. И даже не видел ее ни разу. – Тогда с чего вы взяли… – Просто я наблюдаю за вами все время контратаки. И пришел к выводу, что ваша эмоциональность время от времени наружу все-таки прорывается. И происходит это, когда вы за каким-то действом наблюдаете со стороны и себя мысленно ставите на место участника события. Чаще всего подобные ситуации должны возникать в кинотеатре или перед телевизором. Но если телевизор позволяет просто уйти в другую комнату или на кухню, то в кинотеатре такой возможности нет и приходится терпеть. А терпение не безгранично, тем более терпение женщины. И в результате жена отказывается ходить с вами в кино. Все просто… – Я понял, товарищ генерал, – ответил подполковник. – Я постараюсь сдерживаться. И он повернулся в сторону направления атаки. Некоторое время он молча наблюдал за боем, однако уже через три минуты снова застучал кулаком по брустверу, оставляя в песчаной земле маленькие ямки. И оглянулся на генерала с некоторым даже испугом. А еще через две минуты снова начал свой словесный комментарий. Генерал дождался этого и повернулся в сторону полковника Скорокосова. – Это неисправимо… – сделал вывод Сумароков. – У меня у самого жена такая же… Я считаю это психическим отклонением, но она признавать этого не желает. Все на эмоциональность списывает. Они прошли в блиндаж сирийского батальона, где генерал сразу потребовал на хорошем арабском языке у ракыба[36]-связиста соединить его по телефону ЗАС с дежурным по аэродрому. – Это Сумароков, – представился он. – Слушаю вас, товарищ генерал. – Вертолеты готовы? – Так точно, товарищ генерал. Готовы. – Сколько штук набрали? – Двенадцать… – Нормально. Хорошо постарались… – Еще четыре машины с задания прибыли. – Вовремя. Пусть вылетают, как только пополнят боекомплект. Отправляй их. Мы ждем их через семь минут. – Есть, товарищ генерал, отправить вертолеты! Тем временем Бармалеев продолжал наблюдение за бегством колонны «бармалеев» от настигающей их время от времени российско-сирийской колонны. Бежать «бармалеям» было нельзя, нельзя было подставлять под удар спину. Возможным было только прямое столкновение лоб в лоб, кость в кость. Тогда, учитывая узость «коридора» в минном поле, была возможность отчаянно драться, несмотря на значительное преимущество противника в личном составе. Хотя здесь традиционные ножи «игиловцев» трудно было сравнивать с МСЛ, разве что в самом тесном бою. Но даже в таком бою спецназовцы, сирийцы и «морские пехотинцы» имели преимущество за счет наличия бронежилетов. Тем не менее российско-сирийские силы имели бы малую возможность для смены своих уставших бойцов. И «игиловцы» такой возможности не имели бы почти что вообще, но ими руководило бы отчаяние, а оно порой бывает сильнее всех других чувств и придает организму неведомые до того момента силы. Однако, увидев количество наступающих на них противников, «бармалеи» включили заднюю скорость. Попросту испугались, подумав, должно быть: «Почему должен гибнуть я – такой красивый и отважный, а другие останутся жить, хотя они и намного хуже меня?» Любому человеку, как думалось Бармалееву, свойственно любить себя и многое себе прощать. И в такие минуты трусость не кажется трусостью, потому что человек легко ее себе прощает. Российско-сирийская колонна в какой-то момент настигала противника, МСЛ блестели в лучах восходящего солнца остро отточенными краями, и тут и там взлетали вверх эти лопатки, но потом подходило время смены бойцов атакующей линии, и дистанция снова разрывалась. В один из таких моментов разрыва и увеличения дистанции в небе вдруг над колонной «бармалеев» зависли разведывательно-ударные вертолеты КА-52 «Аллигатор». Пользуясь тем, что колонна была плотной, вертолеты начали бросать мощные авиационные бомбы ФАБ-500 буквально на головы «бармалеям». Это многих вынудило бежать куда глаза глядят. А глядели они прямо на минное поле. Туда, по расчетам генерал-полковника Сумарокова, должно было броситься процентов пятьдесят бандитов. Однако генерал ошибся – в минное поле побежали за спасением около восьмидесяти процентов «бармалеев». И почти все они знали, что на создание полноценного минного поля собственно мин на складах просто не хватало. Выставили ровно столько, сколько было. В итоге на минном поле погибло не больше сорока процентов «бармалеев», и ровно столько же сумели добежать до своих окопов, где они чувствовали себя более защищенными, нежели в наступательном бою. И еще были те двадцать процентов «бармалеев», что не побежали на минное поле. Однако и они не остались без внимания. Вертолеты КА-52 имели на вооружении не только авиационные бомбы, пригодные для бомбардировки «игиловских» колонн, но и пулеметы с большим запасом патронов, которые расходовали умело. Очереди неслись и с неба, и с земли. В итоге были перебиты почти все в колонне, за исключением тех сорока процентов, что сумели убежать с минного поля. Эти счастливчики, каковыми они себя ощущали, пытались спрятаться и в окопах, и в блиндажах, однако это мало кого могло спасти. А для уничтожения блиндажа требовалась только одна НАР[37], а их в каждом вертолете было по сорок. Короче говоря, блиндажи были уничтожены сразу. А следом за ними тридцатимиллиметровая автоматическая пушка и пулеметы обработали и сами окопы. А тут и три батальона российско-сирийских сил подоспели и добили раненых и тех, кто сумел каким-то образом выжить при обстреле. Бармалеев наблюдал со стороны за действиями своего батальона и удивлялся слаженности действий отдельных его составляющих. И невольно думал, что это начальника штаба майора Лаптева так слушаются бойцы и офицеры, а вовсе не он, командир батальона, сумел их так подготовить. Вообще, у Бармалеева была такая привычка – занижать свои достижения и другим приписывать собственный успех. Шло это с самого детства, с детдомовского, скорее всего, воспитания, когда все достижения сначала мальчика, потом подростка, а потом и юноши старательно принижались. И это осталось в его характере даже с возрастом, когда он уже обрел так необходимые каждому офицеру качества. Подполковник ломал себе голову, не понимая, что заставило генерала Сумарокова вместе с полковником Скорокосовым так заинтересоваться вроде бы вполне проходной операцией по выводу двух батальонов из тылов противника. Такое случается чуть ли не каждую неделю. Ну, по крайней мере, два раза в месяц. И только когда генерал вызвал вертолеты в помощь батальонам, стало понятно, что он задумал. …Наступление российско-сирийских сил развивалось успешно. Три наступающих батальона сумели не только опрокинуть противника, но и на его плечах ворваться в окопы к «бармалеям». Особенно пострадал левый фланг обороны. Именно там бандиты изначально демонстративно бежали, заманив в ловушку разведывательный взвод морской пехоты под командованием Савченкова. Старлей Савченков вместе со своими бойцами миновал короткий, всего-то в метр шириной перешеек между окопами двух батальонов, но в первом же окопе никого живого не нашел, кроме одного раненного очередью в живот «бармалея», стонущего от боли и истерично заталкивающего обратно себе в живот вывалившиеся кишки. Савченков не мог смотреть, как человек мучается, остановился и дал короткую очередь раненому в голову, прекратив его страдания. А за спиной старшего лейтенанта, вместо того чтобы продолжать движение, остановилась почти половина взвода. И в это самое время на дверном проеме расположенного рядом проходного блиндажа отделения «игиловцев» откинулся сложенный в три ряда брезентовый полог, обнажив один пулеметный и несколько автоматных стволов. Автоматные очереди били вокруг, и в этом хаосе невозможно было понять, где стреляют свои, а где чужие. Тем не менее очереди из дверного проема блиндажа удалось сразу выделить и понять, кому эти стволы принадлежат. Старший лейтенант упал первым. Просто свалился, как подрубленный. Длинная пулеметная очередь в нескольких местах продырявила ему голову, но на этом не закончилась, успев повалить на песчаный пол окопа еще нескольких бойцов. Нашли свои жертвы и автоматные стволы. А стрельба из дверного проема уже по телам погибших продолжалась до тех пор, пока боец из второй половины разведывательного взвода, которой Савченков приказал передвигаться сверху, вдоль окопа, не бросил в дверной проем одну, а следом и вторую гранату. Этого стрелкам наверняка хватило. Глава 17 – Товарищ старший лейтенант, вы ранены? – Боец, бросивший гранаты, спрыгнул в окоп. В него уже никто не стрелял. Просто некому было. Боец поднял голову своего командира взвода, положил ее себе на колени и не обратил внимания, что кровь старшего лейтенанта Савченкова пачкает ему штаны и затекает в берцы. Но мертвые глаза смотрели в небо. А когда боец увидел эти глаза, он только с остервенением дал длинную очередь в дверной проем блиндажа, потом, подойдя ближе, сорвал с гвоздей втрое сложенный брезентовый полог и расстрелял весь «рожок» автомата в уже мертвые тела «бармалеев» – особенно много пуль досталось пулеметчику. Историю про ловушку, устроенную «игиловцами» для разведвзвода, Бармалеев уже слышал от своего начальника штаба, а тому рассказал сам майор Кологривский. И подполковник легко представил себе, что сделали с тем окопом и с тем блиндажом морские пехотинцы за неимением на месте «бармалеев». Скорее всего, не задумались даже, что им этот же окоп оборонять и спать днем в том же самом блиндаже, поскольку основные боевые действия ведутся ночами. Впрочем, и окоп, и блиндаж могли отойти и к сирийскому батальону мукаддама Мемо Кхаледа, даже, скорее всего, именно к нему, поскольку морская пехота шла впереди, а сирийский батальон за ней. И именно морские пехотинцы совместно со спецназом военной разведки выбили со своих, как «бармалеи» считали, исконных позиций два ослабленных батальона ИГИЛ. Ослабленных потому, что значительную часть личного состава этих батальонов сняли с места и перебросили в подразделение, которое и вело атаку на российско-сирийские силы, не ожидая, что в небе появятся «Аллигаторы» – лучшие боевые вертолеты современности. Бармалеев наблюдал, как справа от него, следовательно, на левом фланге обороны ИГИЛ небо прочертили две линии. Он, несколько раз столкнувшись с подобным, уже знал, что это работает «Змей Горыныч». И стал ждать новых ракет УР-77. Но их все не было. И только тогда подполковник вспомнил карту, что была развернута на столе полковника Скорокосова. Конечно, тогда Бармалеева больше интересовала ближайшая диспозиция, но все же он в тот раз обратил внимание на разную ширину минного поля на разных участках фронта. Где-то она была шириной в двести пятьдесят – триста метров, а где-то резко сужалась, не достигая и сотни. Видимо, играл свою роль рельеф местности. Где почва была сухой и каменистой, там и мину-то толком может установить только старший лейтенант Соловейчиков. Вовремя Бармалеев вспомнил о старшем лейтенанте. Затем подумал о Кичогло. А рядового командир батальона видел совсем недавно. Надо не забыть рапорт генералу на Кичогло написать и представить рядового к награде, пусть и к какой-то небольшой для начала, типа медали «За отвагу», тем не менее это поднимет боевой дух солдата. А тут и сам генерал-полковник на глаза попался. Конечно, писать рапорт на рядового сразу генерал-полковнику – несерьезно, можно даже сказать, нонсенс, тем не менее подполковник набрался храбрости и устно доложил генералу о действиях рядового, причем обставил это так, словно совета просил – стоит ли представлять рядового к награде, когда он категоричный приказ своего командира взвода нарушил. Ведь Соловейчиков запретил Кичогло брать с собой взрывчатые вещества, а тот полный рюкзак себе набил, под завязку, как сказал дневальный. – Если бы мы каждый день по приказу жили, то сами сирийцы нас давно бы уже поганой метлой прогнали, – ответил генерал Сумароков. – У тебя прямой командир кто? – Полковник Прохоров, товарищ генерал. Как и у батальона морской пехоты. Только мы с майором Кологривским больше под вашим руководством работаем… – Это все временное явление. Пиши на имя Прохорова рапорт и сразу наградной лист приложи. Устно скажи, что я настаиваю, чтобы рядовому присвоили звание младшего сержанта. Это почти вдвое больше по оплате. Прямо сейчас и поезжай к своему полковнику Прохорову. А он, кстати, тоже молодец, вовремя тебя поставил вместо побитого батальона… Так и передай ему. Поезжай, от тебя, раненого, здесь толку все одно мало. Одни эмоции только слышно… * * * Мехвод, младший сержант со странной и редкой фамилией Миша, хорошо знающий привычки своего командира батальона (изучил их еще на Северном Кавказе, когда служил там и возил того же Бармалеева, который потом, получив под свое командование батальон, забрал Мишу к себе водителем того же БТРа), и в этот раз поставил бронетранспортер позади блиндажа сирийского батальона, заблаговременно снял свой шлем и протянул его Бармалееву. Тот примерил. Шлем плохо сидел на повязке, которую норовил сдвинуть на глаза, и подполковнику пришлось от него отказаться и вернуть мехводу. Но за управление бронетранспортером он сел все-таки сам, устроив свой родной пробитый шлем на соседнем сиденье командира, отведенном во время марша ему самому. И поехал сразу в штаб южной группировки российских войск к полковнику Прохорову. Штаб занимал несколько землянок позади позиции батальона майора Огнева, тех самых окопов, которые Бармалеев не так давно и передал Огневу. По дороге подполковник заехал в общий объединенный штаб, на несколько минут заглянул в кабинет генерал-полковника Сумарокова, убедился, что стенку в кабинете уже доделали и посадили за письменный стол генеральского адъютанта-охранника, устроив на столе и компьютер с принтером, и выпросил у адъютанта несколько чистых листов бумаги для принтера. Адъютант знал подполковника в лицо – видел несколько раз в компании с полковником Скорокосовым, – и потому не пожадничал, выделил четверть пачки. – Куда мне столько… – сказал Бармалеев. – Мне всего один рапорт написать. Впрочем, сгодится… – Он убрал листы в свой кожаный офицерский планшет. – Рапорт о возвращении с той стороны фронта? – показал капитан свою осведомленность. – Частично и это… – скромно ответил подполковник. – Кстати, капитан, у вас, случайно, не найдется лишнего бланка наградного листа? – Найдется… В кабинете генерала. Подождите минутку. Он ушел в кабинет, открыв дверь своим ключом, и ровно через минуту вернулся. Но если простую бумагу для принтера он выделил подполковнику с запасом, то бланк принес всего один. Бармалеев убрал его в планшет к простой бумаге и козырнул. – Вы с генерал-полковником давно не виделись? – спросил капитан. – Часа полтора как расстались, а может, и два, – сам не зная зачем, соврал комбат, хотя расстался с Сумароковым всего-то двадцать минут назад. – Вы, случайно, товарищ подполковник, не слышали, когда он собирается вернуться к себе? – Мне он не докладывал. Чином я, стало быть, не вышел… – по-простецки ответил Бармалеев и покинул кабинет. Бронетранспортер дожидался его там, где он его и оставил – на парковке перед зданием бывшего аэропорта. О случаях угона служебного транспорта слышно не было. И Бармалеев всегда ставил свой БТР именно там. Первое, что подполковник сделал, – написал рапорт и заполнил бланк наградного листа. И только после этого, подготовив документы, отправился в штаб к полковнику Прохорову. Как обычно, в кабинете он полковника не застал. Однако бегать по штабу и искать полковника Бармалеев не стал. Он знал, что дело это неблагодарное и бесполезное. Он уже дважды предпринимал такие попытки. В первый раз – когда только-только прибыл в Сирию, во второй раз по окончании удачной операции, когда Прохоров сам его к себе пригласил, чтобы перед докладом Сумарокову узнать некоторые подробности. И оба раза Бармалеев без толку бегал по штабу, поочередно заглядывая в разные кабинеты, но везде слышал один и тот же ответ: