— Дураки все вывелись, Евгения. Впрочем, его потуги, как он не силился, ни к чему не привели. Она даже ухом не повела, не придала значения его сердитому взгляду и словам. Она вообще никогда не думала, оскорбляет она кого-то или нет. Считала, что просто называет вещи своими именами. Ее прямолинейность не имела границ. Какие могли быть границы в пределах собственной власти? А в том, что она имела власть над всеми своими друзьями, Евгения не сомневалась ни на секунду. Они могут прыгать, вертеться, возмущаться, но все равно в итоге сделают так, как скажет она. Думилёва как будто мстила всем за то, что природа, создав ее женщиной, не дала настоящей женственности ни в манерах, ни во внешности, ни в общении с людьми. Она не любила своего детства, никогда не вспоминала о нем. И все потому, что уже с малых лет никто не видел в ней девочку, но и мальчиком тоже никто не считал. С детства повелось, что все вокруг смотрели на нее, как на нечто непонятное. Ученики в классе обычно кричали вслед: — Эй, Жека, ты куда пошел? Не Женя и не пошла, а Жека и пошел. Ее это бесило. Поначалу она бунтовала, но потом поняла, что бунтовать бессмысленно, что в ответ вызывала более бурную реакцию сверстников, и получала более неприятные клички. Приспособилась жить с тем, что имела, и подминать под себя окружающих. Теперь уже бунтовать начинали они, однако и им приходилось приспосабливаться. Потом было много разного в жизни. Сумела даже дважды выйти замуж и быстро подмять под себя мужей. Правда, с первым мужем развелась на второй месяц, и забыла о нем напрочь, отрубила, вычеркнула из памяти. А вот со вторым пришлось повозиться, помучиться. Еще при его жизни стала увлекаться женщинами. История с его смертью для всех была странной. Но не для нее. Впрочем, об этом она глухо молчала. Триумвират сложился не сразу. Сначала было что-то на уровне неопределенных отношений, затем шапочного знакомства, а уже потом в ход пошли связи, деньги, театральные увлечения, передаваемые из рук в руки общие любовницы, и образовалась гремучая спайка. Все трое были разными, однако эта разность не мешала им относительно мирно сосуществовать. В душе ненавидели друг друга, в иные моменты готовы были придушить один другого, но это никак не влияло на сложившиеся отношения и тот иллюзорный мир, в котором они жили. С одной стороны, они были совершенно независимы друг от друга, но с другой стороны, были связаны одной веревочкой. И у этой веревочки сейчас было имя — Ева. Сложился странный клубок, в котором каждому из них было не очень комфортно. Но каждый из них не стремился выпасть из него. Потому что, в общем-то, все понимали, что по разным причинам они нужны друг другу. Желая неприятностей друзьям, на уровне интуиции чувствовали, что полного уничтожения не должно быть. Просто каждому хотелось возвыситься над другими, ощутить себя великаном, смотрящим сверху, как грызется между собой мелочь пузатая. Недовольство Андрея для Евгении не стало даже комариным укусом, и он вяло с постным лицом выговорил: — По Корозову кто-то крупно проехался. — Знаю! — отозвалась Думилёва, снова усаживаясь на стул. Ватюшков сел рядом, с неприязнью ловя усмешку в уголках губ Евгении. — Так-то лучше, — одобрительно сказала она. — А то ишь, губы надул! На обиженных дураках воду возят! Андрей сощурился, собираясь произнести следующую фразу так, чтобы та прозвучала весомо, скрестил на груди руки: — А знаешь ты, что шепчут по углам? Удивительное тарабанят. Евгения показала на лице гримасу отторжения: — Я сплетнями не интересуюсь! Любопытством не страдаю! Ты что мне чужие пересуды притащил? — ее громкий голос прокатился по всем углам комнаты и вылетел через открытую дверь в прихожую. — Дурак! Я не баба базарная, чтобы их слушать! Хотя, черт с тобой, говори, раз приволок! — смягчилась. Андрей уловил ее заинтересованность, и ему с сарказмом подумалось, ага, не интересуешься, вижу, как любопытством не страдаешь! Вслух сказал: — Шушукаются, что руку к этому приложил наш друг, — сделал паузу. — Антоша вполне способен на такое. Помнишь, как три года назад одну юную актрисульку он у себя в квартире продержал целую неделю, пока не уложил в постель? Но это нам известно об одной, а я думаю, что в его практике она было далеко не одна. Ты обратила внимание, как он обхаживал Ольгу в ресторане? Старался изо всех сил, на глазах у всех, — Ватюшков посмотрел с ожиданием. Евгения сидела с непроницаемым лицом. Молчание затягивалось. Наконец, она словно очнулась, насильно выдавила недоверчивую улыбку, остатки которой застряли между сдвинутыми бровями: — Кто болтает? Пойди к Антошке и спроси у него напрямик! Зачем слушать бредни всяких идиотов? Андрей, как недавно с Дорчаковым, так и теперь не мог уловить, какое впечатление произвела новость на Евгению. Никакой вспышки и раскатов грома. Обычно, когда она выходила из себя, она начинала рубить с плеча, и тогда доставалось всем, кто попадал ей под руку. Особенно доставалось тем, кто зависел от ее денег. Но не обходило стороной и тех, кто просто оказывался рядом, ни сном, ни духом не ведая о причинах ее извержений. Ватюшков не зависел от ее кошелька, не в пример Дорчакову и другому театральному начальству, но и ему в такие моменты, если он был поблизости, перепадало. Поставить Думилёву на свое место в такие минуты, было не в его силах. Она была неуправляема и неисправима. Метала гром и молнии, стригла всех под одну гребенку. Дураки, дурни, дуроломы, дуремары! Другие слова терялись в этом букете. Между тем, сейчас вулкан не взрывался. Но Андрей знал, если даже внешне она никак не проявляла себя, это совсем не означало, что она пропускала информацию мимо ушей. Нет. Евгения все схватывала на лету и отличалась отменной памятью. Эта женщина была замешана на таких дрожжах, что понять ее мысли или прочитать намерения невозможно, как невозможно прочитать книгу, которая находилась за толстой стеной. Только время могло показать, какие шаги она предпримет по этой информации и предпримет ли их вообще. Но по ним станет понятно, куда направлен вектор силы. Андрей не сомневался, что Евгения своего не упустит, как никогда не упускала, если дело касалось красивых девушек. Тогда в ней просыпался животный мужской инстинкт. Она могла затоптать всякого, кто становился на пути. Другие с таким напором рвались к деньгам и славе, у нее же денег было невпроворот, а хороших девушек, желающих делить постель с женщиной, хоть и с мужским характером и мужскими повадками, всегда не хватало. И она дралась за них яростно и подчас жестоко. Естественно, что Думилёва скоро проявит себя. Андрей был в этом уверен. А пока выразил показное возмущение ее предложением спросить у Антона: — Ты что, Евгения, и, правда, думаешь, что я дурак? Да и Антоша не дурак, чтобы выложить все начистоту, как есть! Попользуется так, что Ольга забудет о Корозове! Он умеет донжуанить. С манерами и выгибонами. Не то, что Глеб или мы с тобой! В уголках ее глаз появилась хищная усмешка, но что она выражала, Андрей разгадать не сумел. Хлопнул рукой по столешнице и поднялся на ноги: — Вот такие пироги, Евгения. У меня все, тема разговора исчерпана. Поломай голову сама теперь, что да как. Подумай, за кого нас держит Антоша. И позволь откланяться, мне пора. Она тоже встала со стула. Неожиданно подступила к Андрею вплотную, пристально глянула в лицо. Потом правой рукой развернула его спиной к себе, по-мужски хлопнула по плечу и резко толкнула в шею: — Позволяю! — произнесла, и вдруг ошарашила вопросом, как будто не было между ними только что никакого разговора. — Так ты зачем приходил? Андрей на миг опешил. А Евгения, точно внезапно вспомнив о состоявшейся беседе, бросила: — Ты — дурак, Андрей! Круглый дурак! Ватюшков ответил зло и враждебно: — А я думаю, что мы с тобой оба сейчас в дураках, Евгения! — и вышел, не прощаясь. 10 Корозов не находил себе места, потому что не понимал происходящего. Прошло несколько дней, но никто никаких требований не выставлял. Было ощущение замороженного состояния, какого-то вакуума. Глеб не давал покоя Исаю. Тот избороздил город вдоль и поперек, но все по-прежнему оставалось на точке замерзания. Оперативники Акламина также не приносили свежих новостей. Глеб не мог спокойно находиться в офисе и нигде не мог, где встречались знакомые лица. У всех в глазах был виден один и тот же вопрос: «Не нашли?». Он уже не знал, что отвечать. Собственная беспомощность убивала. Это было ужасно. Он ненавидел себя за то, что не мог выяснить, кто похитил Ольгу, где она, а так же за то, что издергал телефонными звонками Акламина. Находиться дома тоже было невыносимо. Там каждая стена, каждая вещь излучали тепло, всегда исходившее от Ольги. В каждом предмете он слышал ее смех, голос, видел ее глаза и улыбку. Садился в автомобиль и кружил по городу до умопомрачения, глядел через стекла на прохожих, точно выискивал в толпе лицо жены. Он и, правда, забываясь, выискивал ее лицо, а когда вдруг до него доходил маразм происходящего, его обдавало холодным потом, как будто он начинал сходить с ума. Но сдаваться, подчиняться воле обстоятельств, он не умел и не привык. Нет. Он способен был наступить на горло собственной растерянности. Минуты слабости не для него. Не из такого теста он вылеплен. Он мог бороться и преодолевать трудности. Не раз уже приходилось. И теперь сломает хребет обстоятельствам. Изнутри пошла сильная волна, в груди закипело. Глеб положил руку на плечо водителю, остановил машину и вышел на воздух. Солнцем и жаром обдало тело, кровь в жилах понеслась со скоростью света. Он снял пиджак, бросил в машину, и шагнул к тротуару. Широко открыл рот, как будто кусками откусывал воздух и глотал его, чувствовал, как силы в нем прибавляются. Зарычал так, что прохожие стали сторониться его и шарахаться с тротуара. Но дома, деревья, люди, машины, дорога, недавно еще не имевшие четких очертаний, приобрели отчетливые линии и краски. Глеб побагровел, но не от солнца и жары, а от рвущегося изнутри давления. В голове появилась ясность, мысли заработали во всю мощь. Он вернулся к машине, несколько раз обошел вокруг нее, мозг выстраивал порядок дальнейших действий. Ломал обстоятельства, как щепки. В эту минуту Глеб не узнавал самого себя. Солнце стояло в зените. Тени не было. Что такое было с ним недавно? Раскис? Стал собственной тенью? Тьфу! Заигрался с тенями. Игра с тенями — не мужское дело! Что за тварь посягнула на самое дорогое в его жизни, Ольгу? Голову оторвет, ноги выдернет, сердце вырвет у этой сволочи! Глеб собрал себя в кулак, каждая жилка в нем сделалась железной. Охранник за спиной тоже весь подобрался и натянул свои мышцы. Корозов опять твердо двинулся по тротуару. Охранник не отставал. Автомобиль чуть сзади шелестел шинами по дороге. Пройдя пешком метров сто, а, может, больше, Глеб уже намеревался вернуться в машину, как у обочины, немного опередив его, резко затормозил черный, сверкающий чистотой автомобиль. Дверь открылась, и Корозов увидал обрюзгшее властное лицо Рисемского. Тот смотрел холодно. С апломбом сказал: — Иди, поговорим! Глеб остановился. Отрицательно покрутил головой, сухо ответил: — Я уже был в твоем офисе, разговора у нас не получилось! Ответ был ожидаемый для Олега, посему на его лице не дрогнул ни один мускул. Он произнес: — Я наслышан о твоих неудачах! Теперь мы с тобой в одной лодке, теперь все будет зависеть от рулевого, чтобы лодка не перевернулась! Надменное замороженное выражение на его лице одновременно злило и смешило Глеба, Рисемский определенно не старался править его сообразно обстановке.