— Соврала, артистка. Ей ничего не оставалось, как выпалить в ответ: — У меня такая профессия. — Значит, ты все время врешь людям? — скривился парень, как от зубной боли. Нарлинская глянула на него с недоумением: — Это представление. Это игра на сцене! Театр — это игра! Зрители видят не меня на сцене, а образ, который я создаю! И чем лучше я играю, тем меньше они видят меня! Если на сцене зритель будет видеть меня, а не образ, значит, я плохо играю. Что в этом непонятного. Это называется актерским мастерством. — Наговорила, словно тесто намесила. Иначе говоря, иллюзия, обман. Вранье! — Для кого вранье, а для кого искусство! — нервно возмутилась Ева. — Это не искусство! — не согласился прихрамывающий охранник. — Искусство это когда рисуют картины. — Картины тоже бывают разные, — девушка провела глазами по стенам, точно искала холсты, чтобы показать охраннику, насколько они все разнятся. Но стены были голыми. Ни одной картины. Лишь обои в серо-буро-малиновую сеточку. Еве ничего не осталось, как пожать плечами, пройтись по комнате и сказать. — Вот, например, «Черный квадрат» Малевича. — Малевич — это не искусство! — отмахнулся охранник. — Это дурь, возведенная в тысячную степень! — заявил с абсолютной убежденностью. — Допустим, это так, — по ее лицу пробежала некоторая растерянность. — Но за эту дурь платят большие деньги. — Значит, на свете много дураков! — тут же нашелся парень, следя взглядом за тем, как она снова начала передвигаться по комнате. Ева в этот миг поймала себя на мысли, что слово «дураков» из его уст прозвучало почти так же грубовато и беспардонно, как оно произносилось Думилёвой. И на секунду даже показалось, что голос охранника в этот момент также сливался с голосом Евгении. — А зрители, — Нарлинская посмотрела на него с едва заметной иронией, — которые приходят в театр, тоже дураки? — Конечно! — уверенно, без тени сомнения воскликнул парень. — Вот ты подумай сама, разве нормальный человек станет платить за вранье?! Ева глубоко вздохнула. Так все в жизни перепутано. Так все неоднозначно. Так тянет за душу. Иногда ей страшно смотреть на себя в зеркало. Не от мысли, что она вдруг может увидеть в нем некрасивое отражение, а оттого, что красота превращает ее существование в подобие жизни, в извращение. Сердце обливается кровью, начинает колоть, начинает останавливаться от такой жизни. С одной стороны сцена, поклонники и сумасшедшее упоение, но с другой стороны безумие, тоска и безысходность. Ева старалась забыть об этой второй стороне, и пока у нее получалось. Пока. Что будет дальше — не хотела знать. Просто потому, что не хотела и все! Она снова вздохнула и ответила: — Теперь платят за все! За вранье подчас платят больше, чем за правду! Парень вскинул подбородок, точно удивился, как ему самому это не пришло в голову, и усмехнулся: — К сожалению, ты права. Из прихожей выступил охранник с женским лицом, похоже, для него ее толкования было сложны, запутаны и нелепы. Он показал на диван: — Слушай, кончай болтать, ложись спать, здесь нам твои правды и кривды не нужны! Спорить с ними не имело смысла, и Нарлинская демонстративно начала раздеваться у них на глазах. Разделась догола, прошла по прихожей в ванную. Парни пялились на нее во все глаза. Долго мылась под душем. А потом так же голая вернулась в комнату, слыша восхищенное причмокивание парней у себя за спиной. За время пока она мылась, диван был разложен и застелен чистой простыней. Нарлинская легла, подоткнула под шею подушку, разбросалась и прикрыла глаза. Заснуть сразу не смогла, долго в голове роились разные мысли, не давали покоя. Из прихожей на нее смотрели охранники, поедали глазами красивое тело. Они раздражали ее, как и все, что было вокруг и что сейчас происходило с нею. Свет люстры под потолком бил в глаза, мешал засыпать, но она не просила выключить его, пока один из охранников сам не щелкнул выключателем. Ева ни разу не вспомнила о том, что, возможно, именно в этот момент из ее квартиры вытаскивали мертвые тела, грузили в машину и увозили неизвестно куда, а потом старательно затирали на полу следы крови. Однако она представляла, как сейчас ее ждал Ватюшков и не брал в толк, где она может быть, и почему ее нет до сих пор? Андрей действительно метался по своей квартире, смотрел нетерпеливо на время, глядел на телефон, тянулся к нему рукой, останавливал себя, и мучился от собственных вопросов. Лишь одно приходило на ум, что палки в колеса ему могла вставить Думилёва. Ибо только она могла забрать с собой Еву после спектакля. О Дорчакове он даже не думал. Антон обычно после спектаклей никогда не оставался с Евой. Он благоразумно оставлял ее для Евгении или Андрея. Если Еву загребла к себе Думилёва, тогда эту горькую пилюлю придется молча проглотить. А если это не так? Тогда где Нарлинская? У Андрея на душе защемило, и он набрал номер телефона. Как правило, он никогда или, вернее сказать, очень редко звонил ей в такое время. А все потому, что однажды вот так же беспокоясь, позвонил, но вместо нее телефон взяла Думилёва, и грубо бесцеремонно пропесочила его: — Какого черта ты звонишь, дурак? Делать нечего, что ли? Спи, дурак, и больше никогда не звони, когда Ева у меня! Он запомнил это, как «Отче наш». Но сейчас не выдержал, однако ответа не получил. Андрей не знал, что телефон Евы в это время находился в кармане у охранника и тот, после окончания звонка, отключил его. Когда он позвонил второй раз, связи не было. Ватюшков раздраженно отбросил свой смартфон в угол и лег спать. Уснул, как убитый. Утром, ближе к обеду поехал в квартиру Евы. Тщательно осмотрел все. Остался доволен тем, как его люди навели уборку. В кухне было чисто, как будто здесь никогда не происходило убийства. Решил подождать Еву, зная, что всегда после проведенной ночи у кого бы то ни было, она обязательно заглядывала домой, чтобы немного отдохнуть, переодеться и затем ехать в театр. Сел в кресло, стал ждать. Когда время ожидания зашкалило, набрал номер ее телефона, тот по-прежнему был отключен. Ватюшков встревожился и позвонил Думилёвой. В ответ услыхал недовольный голос Евгении: — Какого рожна ты у меня спрашиваешь, дурак? Не знаю! — Ее у тебя не было ночью? — С чего ты взял, дурак, что она у меня? — Вчера она как будто к тебе собиралась. — Вчера она никак не могла ко мне собираться, меня в городе не было. — Значит, мне показалось. — Крестись, когда кажется, дурак! Андрея покоробило, он отключился и замер в растерянности. Затем набрал номер Дорчакова. С ним Андрей обходился без всяких церемоний. Но Антон тоже понятия не имел, где могла быть Ева. Ватюшков попытался надавить на Антона, зная, что таким образом из того можно выжать много. Но это не помогло, из Дорчакова ничего не выдавливалось. Тот категорически отказывался, что ночью Ева была у него и, напротив, нажимал на Андрея: — Ты что, Андрюха? На ночь я ее вам, как нераспакованный подарок прямо из театра отправляю. Как вы ее там делите с мадам, не ведаю. Это уже ваши заботы и хлопоты! Андрей попросил, чтобы Антон проверил, может, она сейчас где-то в театре. На что Дорчаков раздраженно выплеснул: — Да нет ее здесь! Меня уже самого трясет от этого. Злоупотребляет нашим хорошим отношением к ней! Сегодня она должна быть на репетиции, так она не появилась! Режиссер десять раз бегал в гримерную. Закрыта. Наверно, дома спит без задних ног, и телефон отключила. Это известие выбило из колеи Ватюшкова. Ведь он знал, что дома-то ее нет. Осторожно выдохнул: — Она пропала, Антоша. Однако Дорчаков даже ухом не повел после его слов, хмыкнул и отозвался: — Конечно, пропала. А попросту обнаглела, Андрюша. Стала пропускать репетиции. Кем она себя возомнила? Думаю, загуляла она от нас еще с кем-то. Но ничего, нагуляется и найдется, никуда не денется, поверь моим словам! Прибежит, на коленках ползать будет. Не впервой, поди. Ты очень-то не обольщайся на ее счет. Она изнутри не такая пушистая, как снаружи. Ватюшков прервал разговор, спорить с Дорчаковым было глупо. Он прав, у Евы бывали срывы и прежде. Она иногда исчезала неожиданно, и возникала затем так же внезапно. Антон в таких случаях обычно метался по театру, обзванивал друзей, опасаясь срыва спектаклей. Андрей, может быть, не стал бы теперь сильно волноваться, если бы обстоятельства были такими как всегда. Но вчера все было неординарно. Сначала два трупа, потом обещание спрятаться на ночь под его крылом. Это всегда необходимо, когда подобное происходит нежданно-негаданно. Однако после спектакля о ней ни слуху ни духу. Он не находил себе места. Между тем, он был бы обеспокоен еще больше, если бы узнал, что его людей постигла жуткая неудача, эта новость основательно потрясла бы его. Невезение постигло тех, кто вывозил трупы из квартиры Нарлинской. Глубокой ночью, в полной сонной тишине мертвые тела завернули, вынесли из квартиры, погрузили в багажник внедорожника, чтобы отправить за город и до утра закопать. Спешили, чтобы управиться до рассвета. Гнали в темноте на высокой скорости. За городом транспорта почти не было. Дорога свободна, маршрут определен, место давно облюбованное. Водитель расслабился, отпускал шутки и сам над ними похохатывал. Километрах в десяти от города не вписался в крутой поворот и врезался во встречный автомобиль. Удар был лобовым. В живых не осталось никого. Автомобили выбросило в кювет, капоты собрало в гармошку, кузова смяло. Под утро, кто-то обнаружил их и позвонил в ГИБДД. Тела пассажиров пришлось вырезать из металла, в багажнике одной из машин обнаружили трупы Рисемского и охранника. Документов при них не было, потому определить сразу, чьи трупы, не удалось. В то время, когда Ватюшков начал разыскивать Нарлинскую, она еще спала на чужом диване, что, впрочем, для нее было не ново, ей в ее жизни часто приходилось спать в чужих постелях, она к этому привыкла. И не испытывала при этом никаких неудобств, как многие, кто предпочитает почивать в своих постелях. Такие люди крайне неохотно остаются в гостях на ночевку. В чужих постелях они мучаются, ворочаясь и без конца просыпаясь. Ева же спала крепко, сном младенца. Проснулась поздно. Повернулась на спину и потянулась. Вспомнила, что в прихожей охрана. Повернула голову к двери, увидала полусонные физиономии парней, глазеющих на ее голое тело, спросила: — Вы что, так и просидели всю ночь, на меня пялились? Могли бы рядом прилечь, диван большой, — сказала с издевкой. — Долго спишь, — пробурчал в ответ охранник с женским лицом. — Поднимайся, скоро шеф прибудет! Ева вновь потянулась, выгибая тело: — Ну и что? Ему, наверно, приятно будет посмотреть на меня. Не вам же одним глаза разувать! — медленно поднялась с дивана, свесила ноги, посидела и посмотрела вокруг себя. — Хоть бы халат приготовили, — зевнула, прикрывая рот. — Кто так гостей встречает? — спросила насмешливо. — Пойди и сама возьми в ванной! Не переломишься. Там висит, как раз твой размер! — кивнул охранник. Ева демонстративно, не прикрываясь, прошла мимо охранников в ванную комнату. Успела привести себя в порядок прежде, чем появился Глеб. Направилась в кухню приготовить завтрак, когда открылась входная дверь, и Корозов возник на пороге. Охранники вскочили на ноги, сонливость с их лиц мигом слетела. Вытянулись, как солдаты в армии. Глеб быстро обменялся с ними несколькими словами и повернулся к Еве. Она опередила его отчужденным возгласом: