– Мне бы не хотелось ее беспокоить, – ответила я. – Я в любом случае должна разбудить ее для приема лекарств. Можете зайти вместе со мной. Только не огорчайте ее ничем. – Не буду. Как у нее дела? – Она молодец. Ей дали сильную дозу обезболивающего, но время от времени ее все-таки будят. Через пару дней мы думаем отправить ее этажом ниже, в обычную палату, но пока она будет находиться здесь. Я тихо стояла у кровати, наблюдая за тем, как сестра измеряла давление, считала пульс, поправляла иглу капельницы. Глаза Дэниель медленно раскрылись, в них стояло какое-то расплывчатое выражение, такое бывает у людей, когда они не понимают, где находятся и почему. Сестра сделала пометку в карте больной и вышла из палаты. Зрачки Дэниель зеленовато поблескивали среди многочисленных царапин вокруг глаз. – Привет, ну как ты? – Мне лучше, – прошепелявила она, не разжимая зубов. – Мне поставили скобки, поэтому говорю вот только так. – Я это уже поняла. Тебе больно? – Нет, все хорошо. – Она слабо улыбнулась, не пошевелив головой. – Его я так и не видела, если тебя это интересует. Помню только, как открыла дверь. – Ничего удивительного, – заметила я. – Со временем память должна вернуться. – Надеюсь, что этого не произойдет. – Понимаю. Скажи мне, когда устанешь. Я не хочу тебя утомлять. – Не волнуйся. Мне, наоборот, не хватает компании. Что у тебя нового? – Немного. Еду домой с собрания совета директоров "Колгейт Уотер". Настоящий зоопарк. Старичок, за которым Лорна присматривала, поскандалил со строителем по имени "Коротышка" Стоктон. Все остальное такая скучища, что я там заснула. Дэниель издала какой-то звук, давая мне понять, что она меня внимательно слушает. Веки ее казались ужасно тяжелыми, будто она хотела провалиться в неумолимый наркозный сон. Я надеялась, что имя "Коротышка" вызовет у нее какую-то реакцию, но, похоже, оно проплыло мимо сознания Дэниель. – Лорна когда-нибудь упоминала при тебе имя "Коротышка" Стоктон? Мне показалось, что Дэниель меня не слышит. В палате стояла тишина. Наконец она, похоже, пришла в себя. – Клиент, – сообщила она. – Он был клиентом? – удивилась я. Мне пришлось задуматься над этой новостью. – Это странно. Не похоже, чтобы он был в ее вкусе. Давно это было? – Давно. Но мне кажется, что она виделась с ним всего один раз. Так же, как и с другим. – С каким таким другим? – Со старичком. – Что за старичок? – С которым Лорна спала. – Ох, этого не может быть. Ты, наверное, его с кем-то перепутала. Кларк Эссельман – это отец Серены Бонни. За этим старичком Лорна присматривала... Дэниель сделала движение рукой, как бы сбрасывая с себя простыню. – Тебе что-нибудь нужно? – Воды. Я посмотрела на прикроватную тумбочку. Там находились пластиковый кувшин, полный воды, пластиковый стакан и согнутая соломинка. – А тебе можно это пить? Лучше скажи правду, а то я не знаю, что тебе можно, а что нет. Дэниель улыбнулась. – Здесь... не обманывают. Я наполнила стакан водой и, сунув туда соломинку, поднесла к губам Дэниель. Та сделала три крошечных глотка. – Спасибо. – Ты говорила про какого-то знакомого Лорны. – Эссельман. – Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке? – Тесть ее начальника, да? – Да, но что же ты мне раньше об этом не сказала. Это может оказаться важным. – А мне казалось, что я говорила. Какая разница. – Так объясни же мне. И посмотрим, какая. – Он любил извращения. – Дэниель чуть шевельнулась, стараясь поудобнее устроиться в постели. На ее лице промелькнула гримаса боли. – С тобой все в порядке? Если не хочешь сейчас говорить об этом, то не надо. – Все нормально, просто ребра болят. Подожди минутку. Я ждала, размышляя. Извращенец? Перед моим взором предстал Эссельман, в исступлении хлещущий сам себя ремнем по голой заднице. Дэниель медленно собиралась с силами. – Она пришла к нему, после того как у него случился сердечный приступ. Тут он и наехал на нее. Ее чуть кондрашка не хватила от удивления. Не то что бы Лорну это покоробило, но просто она не ожидала такого. Но, в конце концов, деньги есть деньги, а он отвалил ей целое состояние. И все-таки она никак не предполагала, что он окажется таким... бодреньким. – Я думаю. А его дочь ничего не знала? – Никто ничего не знал. Это уже позже Лорна сама кое-что сболтнула. А деду сказала, что до нее начали доходить слухи, и поэтому им надо расстаться. Настроение у Лорны было поганое. Его дочь хотела нанять Лорну на постоянную работу, но старик так этого и не дождался. – Что ты имеешь в виду под слухами? Кому же она проболталась? – Не знаю. После этого Лорна держала рот на замке. Сказала, что ей преподнесли такой урок, который можно выдержать только раз. – Извините, – раздался позади нас женский голос. Это пришла медсестра. – Не хотелось бы показаться вам невоспитанной, но не могли бы вы на этом закончить? Врачам очень не нравится, когда посетитель находится в палате более пяти минут. – Конечно, я все понимаю. – Я бросила взгляд на Дэниель. – Мы можем поговорить об этом позже. Отдыхай. – Хорошо. Глаза Дэниель вновь закрылись. Я еще на минутку задержалась в палате, скорее для собственного успокоения, а затем вышла. Сестра со своего поста наблюдала, как я иду по коридору. Я испытывала чувство какой-то нервной неловкости, пытаясь совместить в своем мозгу два образа: Лорны Кеплер и Кларка Эссельмана. Извращенец? Вот это да. И удивителен здесь не столько его возраст, сколько репутация благопристойного старичка. В моем сознании никак не укладывались одновременно его респектабельность и (якобы) извращенные сексуальные наклонности. Эссельман был женат на матери Серены лет сорок, а может, и того больше, а значит, его наклонности проявились до смерти жены. Проехав шесть кварталов до аптеки, я купила там четыре рамки для фотографий, чтобы заменить сломанные, которые забрала из дома Дэниель. Лорна и Кларк Эссельман, какое странное сочетание. Вот и аптека показалась мне полной контрастов: средства от артрита и презервативы, постельные грелки и противозачаточные пилюли. Здесь же я купила еще пару пачек каталожных карточек, а потом поехала домой, стараясь думать о чем-нибудь приятном. Припарковав машину, я откинула вперед водительское сиденье и вытащила из-под кучи окровавленного постельного белья из "хибары" Дэниель коробку с бумагами Лорны. В моем авто царил бардак, но я особо не переживала по этому поводу, учитывая тот факт, что и все мое жилье не отличалось опрятностью. Сложив свои покупки на коробку, я прижала их подбородком и направилась в дом. Наконец-то я уселась за свой рабочий стол. Последний раз я приводила в порядок свои записи на второй день расследования, поэтому информация, которую я тогда занесла в каталожные карточки, выглядела скудной и устаревшей. А она имеет смысл, когда накапливается слой за слоем, когда рассматривается с различных точек зрения. Обложившись записями, календарем, квитанциями бензозаправок, счетом в мотеле и билетом на самолет, я принялась восстанавливать события между вторником и сегодняшним днем, вспоминая в деталях свои беседы с начальником Лорны, Роджером Бонни, Джозефом Эрзом и Расселом Терпином в Сан-Франциско, с Тринни, Сереной, Кларком Эссельманом и (предполагаемым) адвокатом в лимузине. А теперь я могла добавить еще и признание Дэниель о связи Лорны с Кларком Эссельманом. Конечно, если бы я могла, то проверила бы утверждение Дэниель. Но как? Не могла же я спросить об этом у Серены. Вообще-то меня порадовало, как много я успела раскопать. За пять дней я воссоздала очень сложную картину образа жизни Лорны. Работая, я полностью погрузилась в воспоминания. По мере заполнения карточек, я прикалывала их на доску, где собралось этакое ассорти самых разнообразных фактов и впечатлений. Но вот когда я вернулась к финансовым делам Лорны, выписывая данные из перечня ее капиталов, то поймала себя на мысли, что упустила что-то. В папке с акционерными сертификатами имелся список драгоценностей, которые она застраховала. В нем было указано четыре предмета: ожерелье и браслет, составлявшие гарнитур, серьги и часы, украшенные бриллиантами, – на общую сумму в двадцать восемь тысяч долларов. Имелось и описание сережек: двойные колечки с бриллиантами весом от половины карата до карата. Но я же видела эти серьги на Берлин, правда, тогда я решила, что они с горным хрусталем. Я взглянула на часы: около одиннадцати, значит, я работаю уже почти два часа. Сняв трубку телефона, я позвонила Кеплерам, надеясь, что еще не слишком поздно. Трубку снял Мэйс. Что за невезуха. Мне очень не хотелось говорить именно с ним. В трубке слышался рев болельщиков, видимо, по телевизору шла какая-то спортивная передача. Возможно, финальная игра, судя по крикам. Я зажала пальцами нос, чтобы изменить голос. – Здравствуйте, мистер Кеплер. А Берлин дома? – Кто ее спрашивает? – Марси. Я ее подруга, была у вас на прошлой неделе. – Понятно, но ее нет дома. Ни ее, ни Тринни. – А вы не знаете, где она? Мы договорились встретиться, но я забыла, где. – Как вы сказали вас зовут? – Марси. Может быть, она в "Нептун Паласе"? Мэйс замолчал, а крики болельщиков усилились.