Оливер выложил на стол птицу-оригами, сделанную из писчей бумаги, которую выдавали в тюрьме. — Я знаю, что ты сейчас думаешь, — продолжал он. — Это не лебедь. Это цапля. Что ты знаешь о цаплях, стажер Рамоутер? Рамоутер ничего не ответил. Оливер покачал головой и прищелкнул языком, явно выражая неодобрение. — Нужно отвечать, когда тебе задают вопрос. Это просто хорошие манеры. На Темзе живет много цапель, особенно в районе Дептфорда, и их можно увидеть во время отлива. Они любят путешествовать парами. Я сделал ее для тебя. Хенли отказывалась даже смотреть на цаплю-оригами, лежавшую на столе. — Могла хотя бы на нее посмотреть, — голос Оливера внезапно стал резким, он явно был раздражен. — Эй, ты, стажер. Оливер стукнул рукой по столу с такой силой, что Хенли удивилась, как пластмассовая поверхность не треснула. Она слышала дыхание Рамоутера: учащенное, неглубокое. Этот звук был ей хорошо знаком. Так дышат люди, пытающиеся справиться с панической атакой. — Почему ты не обращаешь на меня внимания, стажер? Кто-то отрезал тебе язык? — Я… Я не… — начал заикаться Рамоутер. — Что ты хотел сказать? Что «не»? Не достоин носить в бумажнике этот жалкий жетон полицейского? Оливер поставил локоть на стол, подпер рукой голову, таким образом создавая барьер между Хенли и Рамоутером. Хенли быстро отпрянула назад, когда рука Оливера коснулась ее. — Что заставляет тебя думать, будто ты подходишь для этой работы? Может, тебе стоит подумать о том, чтобы вернуться туда, откуда приехал? — прошипел Оливер, обращаясь к Рамоутеру. — Не надо на меня так смотреть. Я не расист. Я просто думаю, что нашему маленькому стажеру больше подойдет игра в полицейских и разбойников где-нибудь на болотах. — Прекратите! — приказала Хенли. Оливер удовлетворенно улыбнулся и всем телом развернулся к Рамоутеру. — Сколько тебе? Тридцать три, тридцать четыре года? Женат. Оливер протянул длинные пальцы и постучал по золотому обручальному кольцу на пальце Рамоутера. Тот дернулся, и его рука исчезла под столом. — Сомневаюсь, что у тебя счастливый брак, — продолжал Оливер. — Как он может быть счастливым, если ты проводишь все свое время с инспектором? А тебя предупреждали насчет нее? Она с мужчинами обращаться умеет. — Я сказала вам, чтобы вы замолчали, — встряла Хенли. — Нет, — покачал головой Оливер. — Я разговариваю со стажером. Твоя жена уже познакомилась с инспектором? Думаю, она сразу почувствует угрозу. Почувствует себя незащищенной. Одинокой. Или, может, это ты чувствуешь себя одиноким. — На лице Оливера появилась улыбка. — Да, так и есть? Ты здесь один. Только мы с инспектором и составляем тебе компанию. Глаза Рамоутера округлились. — Как ты думаешь, инспектор: стажер ведь на него похож? — спросил Оливер, поворачиваясь к Хенли и показывая ей восемь пальцев. — Джереми Хикс. Та же фигура. Тот же рост. Тот же нервный взгляд. Не очень сообразительный. Хикс был пятой жертвой Оливера. Его, разрезанного на восемь частей, нашла группа школьников. — Его нашли в Бермондси, — продолжал Оливер. — Он умолял. А ведь Рамоутер тоже выглядит как человек, который будет слезно умолять, чтобы его не убивали, правда? Рамоутер встал из-за стола и направился к двери. — Уже уходишь? Я сейчас не тот человек, который воткнул нож в живот твоему инспектору. Оливер встал, и Рамоутер нажал на красную тревожную кнопку на стене. — Сядьте! — рявкнула Хенли. — Ты только посмотри на него. — Оливер медленно опустился на стул и положил обе руки на стол, когда зазвучал сигнал тревоги. — Я думаю, что твоему стажеру потребуются свежие брюки. Хенли подняла руку, когда в дверях появились трое надзирателей. Она кивком показала, чтобы Рамоутер уходил. Теперь они остались с Оливером вдвоем. Она постаралась успокоиться, пока между ними повисла тишина. — Что вы знаете про эти убийства? — спросила Хенли ровным тоном. — Я не думаю, что тебе стоит держать его при себе. Он и месяца не протянет. — Заткнитесь. — Вот почему ты мне нравишься, — улыбнулся Оливер почти с нежностью. — В тебе всегда было столько страсти. Радостно сознавать, что ты не растеряла ее вместе со всей той кровью, что из тебя вылилась. Хенли задержала дыхание, пока внутри у нее бушевала ярость. — Ты дрожишь, инспектор? Хенли опустила глаза на свою правую руку и поняла, что Оливер прав. Она убрала обе руки под стол. — Вы разговаривали с кем-то о том, что вы сделали. О том, как вы убили этих семерых. А теперь этот человек насмехается над вами. Хенли увидела, как мгновенно изменились поза и выражение лица Оливера. Игры закончились. — Вероятно, это выводит вас из себя, — медленно произнесла Хенли. Она хотела, чтобы ее слова жгли его, как лимонный сок — порез от бумаги. — Осторожно, инспектор. — Наверное, это так мучительно — вы заперты здесь и ничего не можете сделать с человеком, претендующим на то, чтобы быть лучше вас. Не знаю точно, но, вероятно, вы чувствуете себя… бессильным. Оливер встретился с ней взглядом. — Я тебе уже говорил: я этого не делал. — Вы рассказали кому-то, как вырезали эти символы на телах своих жертв. Может, вы заставили Джозефа Макграта, простите, Чанса Блейна, как-то вам помочь. Оливер смотрел прямо на нее не мигая. — Собери доказательства и возвращайся ко мне. Я буду здесь. Буду тебя ждать. Оливер гулял в пустом тюремном дворике. Двое надзирателей наблюдали за ним из-за спины. Он попросил выпустить его на воздух, хотя знал, что во двор разрешается выходить только после обеда. Надзиратели смотрели, как он кружит по двору. Они знали, что пусть он лучше побудет на улице, чем снова выплеснет свой гнев на кого-нибудь из заключенных. Они усвоили этот урок восемь месяцев назад, когда он сломал челюсть заключенному, который постоянно напевал за обедом. Бессильный. Она назвала его импотентом. Нарастающая ярость заставила его ускорить шаг. Ему хотелось кому-нибудь врезать. Ему нужно было почувствовать то грубое удовольствие, которое он испытывал, принося боль Хенли. Кто-то там убивал людей от его имени, но ему это не льстило, его это оскорбляло. Он не хотел ни мотивировать, ни вдохновлять кого-либо. Это была его слава. Дурная слава. Именно его должны были бояться, а не какого-то дешевого подражателя. — Проклятая сука, — шипел он. Это подтачивало его с тех пор, как Хенли рассказала ему про первую жертву. Одну жертву он еще мог пережить, но теперь-то их уже три. Он видел перед глазами лицо Хенли — какое она получала удовольствие, рассказывая ему о подражателе! Она ошиблась, если посчитала, что у подражателя больше власти, чем у него. Ублюдку это не сойдет с рук. — Кто ты? Голос Оливера пронзил воздух и поднялся выше карканья ворон, сидевших на тюремной стене. Глава 29 Как только свежий воздух попал в легкие Рамоутера, его вырвало. Хенли не могла его за это винить. Сорок минут в непроветриваемом помещении с Оливером с трудом выдержала даже она. Ей хотелось окунуться в горячую ванну с «Деттолом»[38]. Злобная токсичность Оливера, казалось, проникла в ее поры и заразила кровь. Хенли вручила Рамоутеру пачку бумажных салфеток. У него все прекрасно получалось, пока Оливер не выключил свой шарм и не стал плеваться ядом. Оливер использовал Рамоутера как боксерскую грушу, а Хенли позволила ему это. — Простите, — сказал Рамоутер, вытирая рот и с отвращением глядя себе под ноги. — Я должен был подготовиться. Я знал, чего ожидать. Я должен был справиться. — Это не твоя вина. Назвать его дьяволом будет слишком мягко, — ответила Хенли, когда они уже шли на стоянку. — Я знаю, что ты распрощался с завтраком и еще нет и половины одиннадцатого утра, но мне кажется, что нам обоим нужно выпить… Ты вообще пьешь? Рамоутер слабо улыбнулся. — Да. Но мы же на службе. — Я никому не скажу. Пошли. А то я могу сейчас кого-нибудь убить. — Есть что-нибудь хочешь? Хотя я ничего не могу порекомендовать. Хенли прижала кусочек лимона ко дну стакана пластиковой трубочкой. Они пошли в бар неподалеку, «Герцог Глостерский», над которым постоянно пролетали самолеты, вылетающие из Лондона. Из их кабинета открывался просто фантастический вид на четырехполосную магистраль и «Теско Экспресс»[39]. — Нет, не хочу, — ответил Рамоутер, болтая в стакане свой виски. — Никогда бы не подумала, что ты пьешь виски. — Я не любитель, но мой отец говорит, что виски помогает при проблемах с желудком. По крайней мере, этим он всегда оправдывался. Смешно сказать: утром я смотрел на разлагающиеся части тела и… Не могу сказать, что это на меня никак не подействовало — конечно, подействовало, но когда надо мной начал измываться он…