– Отпечатки, – односложно ответил Грант. – У вас были мои отпечатки пальцев? – Не ваши. Ваши мы снимем завтра. – Тогда чьи же? – Миссис Эверет. – При чем тут миссис Эверет? – спросил Ламонт, и в первый раз в его голосе прозвучало что-то похожее на вызов. – Думаю, об этом вам известно больше нашего. Перестаньте разговаривать. Я хочу, чтобы завтра, самое позднее послезавтра, вы были в состоянии двинуться в путь. – Послушайте, вы не доставили неприятностей миссис Эверет, а? – Скорее, это она доставила нам неприятности, – сказал с усмешкой Грант. – Что это значит? Ее не арестовали? Было совершенно очевидно, что Ламонт не успокоится, пока не узнает, как они его выследили, и Гранту пришлось ему все рассказать. – Мы нашли отпечатки пальцев миссис Эверет на вашей последней квартире, – начал он. – А поскольку до этого миссис Эверет заявила, будто ей неизвестен ваш новый адрес, то нам стало ясно, что тут без нее не обошлось. Мы выяснили, что здесь живут ее родные, потом наш агент рассказал, как вы обвели его вокруг пальца на вокзале Кингс-Кросс; он точно описал миссис Эверет, и тогда мы поняли, что идем по верному следу. В Брикстоне мы вас уже чуть не взяли. – А миссис Эверет? У нее не будет неприятностей? – Думаю, теперь, когда вы у нас в руках, – не будет. – Я с самого начала свалял дурака. Не надо было мне бежать. Приди я тогда и расскажи все как есть – не пришлось бы мне проходить через все эти муки. Забавно… – произнес затем Ламонт, устремив взгляд на море за окном. – Если бы не убили Берта, то я бы никогда не увидел этих мест и… и всего остального. – Под «остальным», как понял Грант, подразумевался пасторский дом. – Да-а, – протянул Грант и быстро спросил: – Так кто же, по-вашему, убил его? – Не знаю. Не знаю никого, кто мог бы такое сделать с Бертом. Думаю, его убили по ошибке. – Так просто? По рассеянности, что ли? – Нет, просто приняли его за кого-то другого. – А вы? Вы, левша, со шрамом на большом пальце, вы, который ссорился с Бертом непосредственно перед тем, как его убили, вы – невинная жертва? – Понимаю. И без вас понимаю, что положение мое – хуже некуда, – произнес Ламонт, устало откидываясь на подушки. В дверь постучали, и юнец с оттопыренными ушами возник на пороге, заявив, что его прислали сменить мистера Гранта. – Вы мне понадобитесь минут через пять, – сказал Грант. – Позвоню – тогда придете. Паренек, блеснув улыбкой, как Чеширский Кот из «Алисы в Стране чудес», растворился в темноте коридора. Грант извлек что-то из кармана, повозился у раковины и, переходя к постели, сказал: – Разрешите-ка пальчики. Процесс безболезненный, так что волноваться не стоит. Он снял отпечатки пальцев с обеих рук на заранее подготовленные листы бумаги. Ламонт претерпел эту процедуру равнодушно, даже с известной долей любопытства, какое проявляет всякий, делающий что-то – пусть даже незначительное – впервые в жизни. Уже прижимая его пальцы к бумаге, Грант понял, что не найдет этих отпечатков в их картотеке. Они пригодятся только для сопоставления с другими, проходящими по этому же делу. Грант положил их на просушку и тут услышал вопрос Ламонта: – Вы что же, восходящая звезда в Скотленд-Ярде? – Пока еще нет. Не льстите себя надеждой, что имели дело со звездой. – Нет, просто я так подумал, потому что видел в газете вашу фотографию. – А, так вот почему вы побежали от меня прочь в прошлую субботу на Стренде! – Неужели это было всего лишь в прошлую субботу? Лучше бы мне было тогда угодить под машину. – А я едва этого избежал. – Да. Я просто обалдел, когда увидел, что вы так быстро оказались на той же стороне. – Если это может послужить вам утешением, то должен признаться, вы меня не меньше ошарашили, когда я увидел, как вы нырнули обратно на Стренд. Что вы потом сделали? – Сел в такси. Оно как раз проезжало мимо. – Скажите, – продолжал допытываться Грант, не в силах сдержать любопытства. – Вы уже во время чаепития задумали побег на лодке? – Ничего я не задумывал. Мысль насчет лодки пришла мне в голову потом. Я хорошо умею грести и решил, что вы вряд ли догадаетесь. Я намеревался от вас сбежать, но никакого плана у меня не было до последней минуты, пока случайно не увидел перечницу на столе. Другого средства у меня под руками не было. Мой револьвер остался у Берта. – Ваш револьвер? Так это ваш револьвер был в его кармане? – Да. За ним я и приходил к нему в очередь. Но сегодня Гранту такого рода признания были не нужны. – Перестаньте говорить, отдыхайте! – приказал он. – Все, что вы найдете нужным сообщить, я запишу завтра. Если ночью я вам понадоблюсь, пошлите за мной мальчика. – Ничего не нужно, спасибо. Вы и так обошлись со мной куда лучше, чем, как я предполагал, в полиции обходятся с преступниками. Это было сказано так, что Гранту тут же вспомнился Рауль: у Ламонта был тот же тон хорошо воспитанного мальчика. Грант не удержался от улыбки; тень улыбки промелькнула и на смуглом лице Ламонта. – Знаете, – сказал он, – за это время я много думал о Берте, и мне кажется – если его убили не по ошибке, то, вероятно, это дело рук женщины. – Благодарю за подсказку, – холодно сказал Грант и вышел, препоручив Ламонта заботам юнца. Как ни странно, но, спускаясь по лестнице, он почему-то подумал о миссис Рэтклиф. Глава четырнадцатая Показания Ламонта Свои показания Ламонт стал давать не в Карнинниш-хаусе, а в поезде. При обсуждении этого вопроса в гостинице доктор Андерсон стал уговаривать дать его пациенту еще один день на поправку. – Вы же не хотите, чтобы у него началось воспаление мозга? – добавил он. Грант, которому не терпелось иметь документ, где черным по белому были бы записаны все показания, пытался убедить его, что Ламонту самому полезнее выговориться: тогда он, возможно, станет спокойнее. – Поначалу, может, так оно и будет, – настаивал доктор, – но, прежде чем кончит говорить, он вымотается вконец, и тогда ему придется пролежать в постели еще один день. Послушайтесь моего совета: оставьте пока его в покое. Грант уступил и, таким образом, дал своему пленнику дополнительное время отшлифовать легенду, которую, как он был уверен, тот собирается ему преподнести. «Никакая шлифовка, – удовлетворенно подумал Грант, – уже не сможет повлиять на имеющиеся улики. Они неопровержимы – факт всегда есть факт». Грант понимал, что его нетерпение вызвано лишь любопытством и опасением за исход всего дела, и решил потерпеть. Он отправился на моторке с Дрисдейлом в лох порыбачить, но фырканье мотора каждый раз напоминало ему о той добыче, которая попалась ему два дня назад. Он нанес визит пастору, но и там, сидя напротив невозмутимой миссис Динмонт и глядя на новую перечницу, думал только о Ламонте. Он отправился в церковь – отчасти для того, чтобы сделать приятное пастору Логану, но главным образом затем, чтобы не оставаться наедине с мисс Динмонт, – и выслушал проповедь, в ходе которой мистер Логан убеждал себя и прихожан, что Царю Царей фокстрот ни к чему; и потом, когда затих непередаваемо нудный хор, возносивший хвалу Господу, и господин Логан отпустил всем грехи, он думал только о том, что теперь сможет наконец вернуться к постели пленника. Он стал для Гранта чем-то вроде навязчивой идеи, и это злило его самого. Когда мисс Динмонт – девушка в церковь не ходила – напомнила, чтобы утром, когда будут проезжать мимо, они не забыли остановить машину у особнячка, чтобы семейство пастора смогло попрощаться со своим гостем, Грант воспринял это как еще одну неприятную неожиданность: он надеялся, что ему не придется больше ломать комедию. Но все оказалось значительно проще. Ламонт, как и тогда, во время чаепития, сыграл безупречно, и ни хозяину, ни хозяйке дома не пришло в голову, что с ним что-то неладно, за исключением самочувствия. Мисс Динмонт при прощании отсутствовала. – Данди сказала, что она с вами уже простилась, – пояснила ее мать, – а повторное прощание приносит несчастье. Разве вы на самом деле несчастливый человек, мистер Лоу? – На самом деле, – подтвердил Ламонт, обаятельно улыбнувшись. Машина тронулась, и Грант достал наручники. – Извините, – деловито сказал он. – Это только до вокзала. Но Ламонт не обратил на него никакого внимания. «Несчастливый человек!» – задумчиво, со странным удовольствием повторил он. На железнодорожной станции к ним присоединился сотрудник полиции в штатском, и в поезде к ним в купе никого не подсаживали. В тот же вечер после обеда, когда тьма уже легла на горы, побледневший и, чувствовалось, совсем измученный, Ламонт объявил, что готов рассказать все, что ему известно. – Это немного. Но я хочу, чтобы вы меня выслушали. – Вы понимаете, что все вами сказанное может быть использовано на суде против вас? – напомнил Грант. – Ваш адвокат, несомненно, посоветовал бы вам не отвечать на вопросы. Вы тем самым играете нам на руку и ослабляете позиции защиты. «Зачем я соблюдаю все эти ненужные формальности? – думал Грант, произнося эти слова. – Ведь я ему уже об этом говорил». Однако Ламонт стоял на своем, и констебль приготовился записывать. – С чего начинать? – спросил Ламонт. – Это трудно: решите, откуда начать. – Начните, скажем, с того, как вы провели тот день, когда был убит Соррел: прошлый вторник, тринадцатого числа.