– А ты разве сильно переживаешь за тех, кого не знаешь? – спросил я. – Я вообще ни из-за чего не парюсь. Я встал. – Кофе пьешь? – Не, терпеть не могу это пойло. – А мне оно нравится, так что подожди здесь. Оставив его в кабинете одного, я не спеша дошел до кухни и сделал себе большую кружку кофе. Когда я вернулся, он сидел на ручке кушетки, как на жердочке. Я сделал глоток. Эфрен облизнул губы. – Пить хочешь? – Не-а. – Он качнулся. Я сделал еще глоток, сел и откинулся на всю глубину кресла. Одна рука парня вцепилась в край кушетки. Его шатнуло еще раз, сильнее. Глаза начали закатываться. – У тебя сок есть, а? – Голос слабый, затухающий. – Есть, апельсиновый. – Ага. Я быстро сходил на кухню за соком, а когда вернулся, он уже сполз на кушетку, по его бледному лицу тек пот. Пил он медленно, оживал быстро. Я вернулся за свой стол и продолжил пить кофе. Держа пустой стакан в ладонях, Эфрен снова оглядел мой кабинет. – Много зарабатываешь? – Хватает. – На что? – На разные симпатичные вещички. – Как та картинка, – сказал он. – Где мужики друг друга лупцуют. – Это эстамп с картины художника Джорджа Беллоуза, из боксерской серии. – Дорогой? – Я купил его давно, тогда он стоил недорого. К тому же их много. А картина, с которой они сделаны, одна, и стоит миллионы. – А кто ее купил? – Музей. – Где? – В Кливленде. – Где это? – Примерно две тысячи миль отсюда. Глаза у него стали как будто стеклянные. От скуки, не от низкого сахара. С тем же успехом я мог сказать – на Венере. – Короче, пешком далековато, – добавил я. Он улыбнулся, но тут же погасил улыбку. – А ты всегда дома работаешь? – Иногда езжу в больницу. Или в суд. Эфрен напрягся. – В суд? Ты чё, коп? – Нет, но мне платят, чтобы я был у них экспертом. – Насчет чего? – Чаще всего, когда люди разводятся и не могут решить, с кем останутся дети. Мне платят за то, чтобы я сказал, что думаю. Иногда дети страдают от последствий чего-то, например автомобильной аварии, и тогда мне платят за то, чтобы я сказал, в чем их проблема. Он смотрел на меня. – Да, – сказал я, – работа – не бей лежачего. – Кто их забирает? – Кого – их? – Детей, из-за которых судятся. – Как судья решит. – А ты тогда что делаешь? – Говорю судье, что я думаю. – Так ты умнее судьи? – Я больше знаю о психологии – то есть о том, что люди думают и как себя ведут. Его маленький скошенный подбородок слегка выставился вперед. Будь Эфрен побольше, можно было бы сказать, что он выдвинул челюсть. – И что? – Что «что»? – Что люди думают? – Это зависит от человека и от того, что с ним происходит. Судя по выражению его лица, я провалил какой-то тест. – Взять хотя бы тебя, Эфрен, – сказал я. – Иногда тебе кажется, что весь мир в твоей власти, такой ты большой и сильный. Черные глаза глядели на меня не отрываясь. – А иногда, наоборот, любая мелочь выходит из-под контроля. По обстоятельствам. Его руки дрогнули. Стакан упал на пол, глухо стукнув о мой персидский ковер. Он нагнулся, поднял его, сказал: – Извини, мужик. Я продолжал: – Точно так же бывает и со всеми. Мы все то большие, то маленькие. Мне платят за то, чтобы я был умным, потому что у меня есть образование и опыт. Но я не волшебник, и потайных дверей у меня тоже нет. – А что у тебя есть? – То, что рассказывают мне люди. – Я тебе ничего рассказывать не буду. – Этот твой выбор. Он качнул головой. – Ну да… – Ты считаешь, что у тебя нет выбора?