* * * Двумя сэндвичами с говядиной и капустным салатом под майонезом и полупинтой молока позже он сказал: – Как ты с этим справляешься? – С чем – с этим? – Глупейший в мире ответ, но лучшего я не нашел. – С анализом пыльцы… о чем, ты думаешь, я могу тебя сейчас спрашивать? Я пожал плечами. Майло вымыл стакан с тарелкой и вернулся к столу. – Со старушкой Милли ты был прямо как доктор Сфинкс – сама загадочность и неприступность, – хотя уверен, что причины для этого у тебя были. Но теперь-то, между нами, мальчиками, ты можешь дать чувствам волю. – У меня всё в порядке. Он не настаивал. Просто вернулся к холодильнику и стал шарить там в поисках десерта. Я повторил про себя: «У меня всё в порядке». Воздаяние за ложь последовало немедленно и пришло в форме приступа тошноты, который, возникнув где-то чуть ниже грудины, устремился к гортани. У меня перехватило дыхание, потемнело в глазах, тошнота превратилась в головокружение, так что мне пришлось упереться обеими руками в стол, чтобы не упасть. Когда и это не помогло, я опустил голову на руки, закрыл глаза и стал работать над замедлением дыхания. Потом я услышал голос Майло: – Алекс? – Как будто из дальней дали. Моя кожа похолодела, стала липкой на ощупь. В ушах гремел пульс. Голова была тяжелой, как железная чушка, а позвоночник превратился в кусок резины, который едва выдерживал ее вес. Я должен был собраться с силами перед следующей задачей: сообщить новую информацию Робин. Дверца холодильника захлопнулась. Тяжелые шаги приближались. Мне удалось снизить пульс до не слишком резвой трусцы, но головокружение не проходило, и я продолжал лежать, уткнувшись носом в стол. Мы с Майло старые друзья, на нашем счету не одно совместно раскрытое дело, и, наверное, из-за этого мы с ним иногда мыслим одинаково, как будто на двоих у нас один мозг. Вот как сейчас. – Она у себя, работает? – спросил он. – Ты посиди пока тут, отдохни, я сам с ней поговорю. Большая ладонь опустилась мне на спину. Тяжелые шаги стали удаляться. Тихо затворилась кухонная дверь. Глава 12 Время – шесть вечера, место действия – обширная парковка позади «Мексиканской гасиенды» Рубина Рохоса, бульвар Ланкершим, Северный Голливуд. Через пятьдесят два часа после визита Майло и Милли Риверы. Мой новый отсчет времени. Бо́льшую часть этих двух суток мы с Робин провели в Санта-Барбаре, где сняли комнату в каком-то бед-энд-брекфасте в стороне от верхней Стейт-стрит и заполняли дни вынужденными развлечениями: гуляли в горах, бродили по пляжу, выходили в море на лодке со Стирнз-уорф и даже прокатились разок на карусели на бульваре Кабрилло. Короче, делали все, что обычно делают парочки в этом прелестнейшем уголке мира. Робин приняла новость спокойно, хотя потом долго оставалась непривычно тихой. Я чувствовал себя ужасно виноватым за всю эту заваруху – и так и говорил ей, не один раз, но она, конечно, отвечала мне, что никакой моей вины тут нет, и придумывала нам следующее развлечение. Конечно, хорошо было бы поспать часика хотя бы два кряду, но у меня не получалось отключиться больше чем на пару минут. Теперь мы опять в Эл-Эй[15], Робин гостит у друзей в Эхо-Парк, а я сижу в полицейской машине без опознавательных знаков, Майло за рулем, Ривера – рядом. Ресторан – здоровая оштукатуренная коробка из тех, что без счета лепили здесь десятки лет назад, когда участки были дешевыми, а вывески – бесстыдно большими. Теперь его не снесли лишь благодаря хозяину, которому в свое время хватило ума участок купить, а не взять в аренду, как некоторые. В свои девяносто Рубин держит ресторан больше для развлечения, чем для дела, но благодаря разумным ценам и слоновьим порциям улыбающиеся лица окружают его с утра до вечера. Шесть часов пополудни – ровно середина ресторанного «счастливого часа». Высокий бокал сладкой «Маргариты» за четыре доллара. Бескрайняя парковка заполнена на три четверти. Теплый вечер в Эл-Эй. Небо серое от смога, ничего нового. Первым появляется «Лексус» сливочного цвета: пробирается между рядами других автомобилей, наконец выбирает один из немногих свободных пятачков, останавливается. Его ждали только через пятьдесят минут. Шесть ноль три: серый «Форд»-пикап – задняя часть набита садовыми инструментами и мешками с удобрениями, на одном колесе не хватает колпака – тоже въезжает на площадку и паркуется прямо напротив «Лексуса», якобы случайно. За рулем пикапа сидит полицейский в штатском – Джил Чавес из Северного Голливуда; на нем пропотевшая рабочая одежда, на лице двухдневная щетина. Чавес глушит двигатель, закуривает сигарету и настраивает свою камеру на «Лексус», выводя приближение на максимум и ловя в кадр женщину средних лет, с квадратным лицом, которая сидит за рулем машины сливочного цвета и, опустив окно, неподвижно ждет. Первое движение она делает в шесть ноль шесть. Поднимает руку и смотрит на часы. Достает мобильник, набирает какой-то текст. Отправив сообщение – потом выяснилось, что это была инструкция офис-менеджеру не забыть приобрести еще расчетно-учетных банковских форм «Медикэл» и «Медикэа» – она роскошно зевает, не заботясь о том, чтобы прикрыть рот ладонью. Снова берется за телефон, выходит в Интернет, что-то читает – новостную ленту Си-эн-эн, как мы узнаем позже. Финансы. Позже Чавес выскажется о ее хладнокровии так: «Как будто приехала блинчиков с острым перцем поесть и запить парой “Маргарит”». На парковку въезжают еще машины. Женщина в «Лексусе» смотрит на них безо всякого интереса. Бросает взгляд в зеркальце на внутренней стороне противосолнечного козырька. Подправляет макияж. Камера Чавеса щелкает. Фиксирует улыбку на ее губах. Телефон исчезает из ее рук. Его место занимает журнал. Приближения фотообъектива недостаточно, чтобы прочесть название. Слишком мелкий шрифт на обложке. Позже периодическое издание будет определено как «Современная патология». Появляются еще два автомобиля. Женщина бросает быстрый взгляд на каждый по очереди. Снова зевает. Достает крошечную соринку из уголка левого глаза. Шесть четырнадцать пополудни – ровно минутой раньше назначенного – появляется черный «Камаро» десятилетней давности. Притормаживает, потом не спеша едет дальше, делает по парковке полный круг, проезжает мимо «Лексуса». Двумя кругами позже возвращается к «Лексусу» и втискивается на свободный пятачок рядом с роскошным седаном. Окно сиденья пассажира в «Камаро» открыто, из него прекрасно видно место водителя «Лексуса». Но женщина с квадратным лицом не спешит опускать стекло – она хочет сама разглядеть новоприбывшего, прежде чем позволить рассматривать себя. Тем не менее одна из четырех камер, спрятанных в «Камаро», включается. Захватывает крупный план среднетонированного стекла. Водитель «Камаро» наклоняется к окну. Молодой, стройный, симпатичный испанец со скуластым лицом и любопытными карими глазами, он одет в клетчатую рубашку «пендлтон» с длинными рукавами, застегнутую под самое горло, мешковатые штаны защитного цвета и белые кроссовки «Найк». Синяя бандана покрывает свежевыбритый череп. Всего три часа назад детектив Рауль Биро был обладателем роскошной черной шевелюры, которую издали легко можно было принять за парик. Напарница, Петра Коннор, сначала обрила его машинкой, а потом добавила немного колера давно не видавшему солнечного света скальпу, чтобы не слишком отличался от остального, довольно-таки загорелого эпидермиса Биро. И вот он сидит и щурится на «Лексус». Профессионально наложенные вре́менные татуировки покрывают кисти рук Биро, охватывают шею. Превосходные черно-синие тюремные чернила – тоже дело рук Петры, которая до того, как прийти работать в полицию, училась на художницу. Левая сторона шеи: тонко прорисованная цветущая роза на фоне оранжевого распятия. Под левым глазом слеза. Грубо нарисованная черная рука. Такое количество чернил на столь небольшом участке открытой кожи намекает на то, что тело под одеждой расписано целиком. Никто ведь не ждет от Биро, что он будет раздеваться и тем самым разоблачит свой обман. Биро пристально изучает окно водительского сиденья «Лексуса». Словно повинуясь энергетике его взгляда, стекло скользит вниз, открывая квадратное лицо женщины за рулем. Она смотрит на Биро без всякого выражения. Он отвечает ей тем же. Наконец она произносит: – Хуан? – Джордж, – отвечает Биро. – Я не в игрушки играть приехал, леди. Квадратное лицо сначала напрягается, потом вдруг светлеет. Ресницы кокетливо вздрагивают. – Приятно познакомиться, Джордж. Я Мэри. Голос совсем не тот, что я слышал у себя в кабинете. Конни Сайкс изображала флирт с самозабвением актрисы любительского театра, особенно налегая на протяжный южный акцент, – я наверняка посмеялся бы, если б в тот миг был в состоянии реагировать на смешное. Ни Майло, ни Милли Ривера никогда не слышали ее настоящего голоса. Им было не смешно. У меня скрутило желудок. «Она получает удовольствие». Биро: