Глава 8 Группу из шести человек собрали в передней гостиной, откуда вынесли карточные столы. Проход в заднюю часть гостиной загородили бархатными занавесками, в камине ярко горел огонь. Обстановка была даже уютная, если не обращать внимания на тесноту: пятеро из шестерых расселись вокруг огня. В углу дивана прямо, как кочерга, восседала миссис Хаддингтон, таращась на пламя и вцепившись худыми окольцованными руками в свой веер. При обнаружении трупа ее старого друга она оказалась на высоте положения: инстинкт светской дамы возобладал над первобытными эмоциями. Но старания держать себя в руках в этой беспрецедентной ситуации, а также бурная истерика дочери лишили мисс Хаддингтон жизненной энергии. Она выглядела измученной, все мышцы были предельно напряжены, будто лишь усилие воли удерживало ее от нервного припадка. Рядом с ней, то и дело поглядывая на наручные часы и неуклюже пряча зевоту, сидел доктор Уэструтер, ругавший себя за то, что, уступив благородному побуждению, согласился не покидать гостиную до прихода «человека из Скотленд-Ярда». Если бы он знал, что это так затянется! Напротив дивана расположился в глубоком кресле Годфри Паултон. Он листал журнал, откровенно позевывал и всем своим видом показывал, что давно уже должен находиться в постели. На удалении от камина сидела на стуле мисс Бертли, прикрывшая ладонью глаза. Другой рукой она теребила носовой платок. Круг замыкали Сидни Баттеруик и Тимоти Харт. У Баттеруика первая реакция на трагедию мало отличалась накалом и драматической экспрессией от реакции Синтии. За приступом необузданных чувств последовало такое глубокое уныние, что Харт, единственный во всей компании, кто сохранил полное хладнокровие, прилагал все старания – отчасти из жалости, отчасти из неприязни к горьким рыданиям взрослых мужчин, – чтобы отвлечь его от переживаний. Задача была нелегкая, но Тимоти не сдавался и вскоре добился успеха: войдя в комнату, старший инспектор Хемингуэй застал Сидни за излюбленным занятием: он пылко втолковывал Тимоти, что «Жизель» – единственная стоящая проверка мастерства классической балерины. Инспектор Першор объявил, что Хемингуэй намерен побеседовать со всеми присутствующими. – Добрый вечер! – радостно начал тот, сразу подчеркнув приподнятостью тона контраст с присущей его подчиненному унылой официальностью. – Боюсь, мы заставили вас долго ждать, прошу принять мои извинения. – Боже всемогущий! – изрек Харт, глядя на него с прищуром. – Сержант! Напряженный вид инспектора Першора свидетельствовал о том, что по первому сигналу старшего инспектора он готов взять Харта под стражу. Но Хемингуэй смотрел на Харта с интересом и с сигналом не спешил. – В свое время я носил это звание, но с тех пор меня повысили, – произнес он. – А вы, сэр, знавали меня сержантом? – Еще бы! – Тимоти вскочил и устремился к нему с протянутой для пожатия рукой. – Вы меня, наверное, не помните. Дело Кейна вам о чем-нибудь говорит? – Харт! – воскликнул Хемингуэй. – Я же говорил, что ваша фамилия мне знакома! Чтоб мне провалиться, если вы не Ужасный… – Он осекся, в кои-то веки испытав смущение. – Ужасный Тимоти, – подсказал Харт. – Полагаю, меня не зря так прозвали. Как поживаете? Я вас сразу узнал. – Должен признаться, я бы вас не узнал, сэр, – улыбнулся Хемингуэй, пожимая ему руку. – Вы уж не обессудьте, если я скажу, что вы тогда доставили изрядных хлопот! Как поживает ваш братец? Надеюсь, с тех пор на него никто не покушался? – Только фрицы. Он потерял ногу у Монте-Кассино, а в остальном молодцом. Четверо детей, представляете? – С трудом. Ну и летит время! Кажется, еще вчера вы сами были ребенком, сэр, и сводили меня с ума своими попытками помочь в раскрытии дела. Даже не верится! – Похоже, такая у меня судьба – быть замешанным в убийствах, – сказал Тимоти. – Только на сей раз я – подозреваемый. – Так и есть, – сурово подтвердил Хемингуэй. – Это вполне в вашем стиле, как мне подсказывает память. В деле Кейна у меня были связаны руки, потому что вы были малы, но теперь иное дело. Предупреждаю, если опять позволите себе шуточки, я поступлю с вами строго. Чем дольше смотрю на вас, тем больше убеждаюсь, что вы не изменились! Этот обмен репликами, мучительный для инспектора Першора, позволил присутствующим облегченно перевести дух. У всех создалось впечатление, что, если молодой Харт дружен с человеком из Скотленд-Ярда, это благоприятно повлияет и на других, попавших заодно с ним в число подозреваемых. Однако следующие слова старшего инспектора снова испортили им настроение. – Вы расскажете мне обо всем, что с вами произошло после нашей последней встречи, сэр, – произнес он. – Инспектор Першор записал адрес, и я буду знать, где вас искать, если возникнут вопросы. Не стану больше вас задерживать. По словам инспектора, вы дали необходимые показания, и он все записал. Тимоти ответил признательной улыбкой: – Легко вам было от меня избавиться, когда мне было четырнадцать лет, старший инспектор? – Нелегко, сэр, но, повторяю, теперь все иначе. Избавляюсь от вас одним щелчком пальцев! – А вот и нет! – возразил он. – Я – юридический консультант мисс Бертли. При этом уверенном заявлении Бьюла вскинула голову, а миссис Хаддингтон пристально посмотрела на нее, а потом на Тимоти. – Нет-нет! – возразила Бьюла. – Я не нуждаюсь… не хочу… Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали! – Подобная лазейка в вашем стиле, сэр, – заметил Хемингуэй. – Что ж, оставайтесь. Вы мне не помешаете. Раз вы здесь, придется извлечь из этого пользу. Расскажите, кто тут кто, не будем заставлять инспектора ждать. Инспектор Першор ухватился за это предложение охотнее, чем Харт. – Если я вам больше не нужен, сэр… – Да, благодарю вас, инспектор. Полагаю, мы скоро увидимся, – любезно отозвался Хемингуэй. Першор удалился, и Тимоти представил Хемингуэю пятерых оставшихся. Старший инспектор присматривался к каждому, а доктору Уэструтеру сказал: – Вы наверняка хотите уйти домой, доктор. Не стану вас задерживать. Инспектор Першор расспросил вас обо всем, и я знаю, где вас найти, если понадобится помощь. Вы находились рядом с доктором Йоксоллом при осмотре тела, и между вами не возникло разногласий? – Они вряд ли могли бы возникнуть, – ответил доктор. – Смерть наступила в считаные мгновения. – Именно так, сэр. Мистеру Паултону тоже не терпится попасть домой. Будет лучше, если я начну с него. Прошу вас, сэр! Годфри Паултон, лениво покинув кресло, ответил низким, немного небрежным голосом «конечно, старший инспектор» и вышел следом за Хемингуэем из комнаты. – Вы не возражаете побыть здесь, сэр? – промолвил Хемингуэй, открывая дверь будуара. – Кажется, это единственная комната без игральных карт и канапе с креветками. – Не возражаю, поскольку полагаю… – Паултон сделал паузу, глядя на кресло рядом с телефоном. – Что вы, что вы! – воскликнул Хемингуэй, поняв намек. – Вряд ли я вас сильно задержу. – Видя, что Паултон смотрит на Гранта, он представил его: – Инспектор Грант. Садитесь, сэр. Итак, вы вышли из библиотеки после мистера Сэтона-Кэрью. Это отмечено в записях инспектора Першора. Покойный являлся вашим другом? Паултон пожал плечами: – Я бы так не сказал. Я встречал его раз пять. Прежде чем войти в гостиную, старший инспектор ознакомился с подробными записями Першора. На свою память он не жаловался. – Он бывал у вас в доме, сэр? – Да, – ответил Паултон, безразлично глядя на старшего инспектора из-под тяжелых век. – Моя жена принимает много гостей, а я человек очень занятой и не всегда присутствую на ее вечерах. – Понимаю, сэр. Мистер Сэтон-Кэрью был скорее другом леди Нест, чем вашим? – Правильнее называть его ее знакомым. Моя жена познакомилась с ним благодаря своей дружбе с миссис Хаддингтон. – Вы находились с ним в хороших отношениях, сэр? – Если вы спрашиваете, не были ли мы с ним в ссоре, то ответ – нет. Если вопрос о другом – нравился ли он мне, то ответ снова отрицательный. – Забавно получается с этим Сэтоном-Кэрью, – заметил Хемингуэй. – Человек вроде пользовался популярностью, и пожалуйста – убит! – Забавнее не придумаешь, – кивнул Паултон. – Но не будем путать популярность с полезностью. Неженатые мужчины, старший инспектор, пользуются высоким спросом среди устроительниц приемов. – Естественно. Вряд ли вы окажете мне помощь. Не стану вас больше задерживать. Инспектор Грант встал и открыл дверь. – Благодарю, – сказал Паултон. – Жду не дождусь, когда наконец лягу. Впереди у меня трудный день. Доброй ночи! Инспектор, затворив за ним дверь, взглянул на своего начальника. – Вы не стали на него давить, сэр. – Нет, не люблю терять время зря. Если предоставить Годфри Паултону выбор, кого пустить в свой дом – крысу с помойки или покойного Сэтона-Кэрью, то он, по-моему, выбрал бы крысу. Послушаем, что нам расскажет леди Нест. Сейчас мне нужен Баттеруик. Приведите его, Сэнди. – Думаете, у него было время совершить убийство? – Как и у любого из них. Собственно, это редкое дело, в котором фактор времени нас не беспокоит, но и не помогает. Прошло от десяти до двадцати минут между вызовом Сэтона-Кэрью к телефону и моментом, когда сэр Родерик нашел его труп. Скажите, сколько времени потребовалось бы вам самому, чтобы преодолеть один лестничный пролет, закрутить на чьей-то шее проволоку и опять сбежать вниз? – Было бы странно входить в комнату, где человек, как мне известно, разговаривает по телефону, – заметил инспектор. – Намекаете, что Сэтон-Кэрью насторожился бы? Конечно, если у Сэтона-Кэрью были причины думать, что Паултон способен покуситься на его жизнь, то логично было бы найти следы борьбы. А если он так не думал? Представьте: Паултон просто входит и говорит «извините», словно хотел что-то принести? – А что ему было сюда приносить? – Когда Сэтон-Кэрью спохватился бы, его горло уже сжимала проволока. Я не утверждаю, что все именно так и произошло, но все равно вы зря издаете звуки, которые я расцениваю как неповиновение. Лучше приведите мне этого педика! Сидни Баттеруик, через несколько минут явившийся в будуар, заметно дрожал, однако успел более-менее взять себя в руки. На его лице еще оставались следы сильных переживаний, но он уже мог улыбаться, пусть несколько нервно, и уверял Хемингуэя, что тот может рассчитывать на его сотрудничество. – Я был предан Дэну! – заявил Баттеруик. – Любой вам это подтвердит. В определенном смысле он был чудесным человеком. Он был медленным экстравертом, а я, конечно, быстрый экстраверт, но с кое-каким наложением – ну, вы меня понимаете… Наверное, меня можно назвать интуитивным экстравертом. Но лучше я сразу вам скажу, что признавал и принимал Дэна таким, каким он был. Соглашусь даже, что он был просто ловким грубияном, и я часто с ним ссорился, да еще как! Этим вечером Дэн сильно огорчил меня, и для меня невыносима мысль, что, видя его последний раз в жизни, я был страшно на него зол. Вернее, не столько зол, сколько обижен. Знаю-знаю, я все принимаю слишком близко к сердцу, такие, как я, всегда так делают. Вы читали Юнга? Инспектор Грант перевел взгляд на старшего инспектора. У того было два увлечения: драма и еще одно, которому он отдавался к ужасу, радости и возмущению коллег, – психология. Хемингуэй благосклонно внимал потоку слов Баттеруика, но последнее высказывание исчерпало его терпение. – Представьте, читал, как и Вендта, Мюнстербурга, Фрейда и Розанова, – с сарказмом ответил он. – Поэтому знаю, что вы не из аутистов. Пока не решил, антисоциальны вы или маниакально-депрессивны, но надеюсь скоро решить. Эта неожиданная отповедь вывела Сидни из равновесия. – Встретить полицейского, интересующегося психологией, – настоящее чудо! – захихикал он. – Думаю, я антисоциальный истерик. Нет, я не питаю иллюзий на свой счет. Не принимать самого себя было бы смертельно опасно. Например, я обожаю Микеланджело, но понимаю, что это, наверное, выражение желания сопереживания, так же как, допустим… – Сядьте, сэр! – велел Хемингуэй. Сидни повиновался, пригладил рукой свои светлые волнистые локоны, машинально поправил галстук.