– Знаете, дедушка, – произнес Хемингуэй, – ничего мне так не хочется, как послушать историю вашей жизни, да только работа не позволяет. В общем, поскорее выкладывайте, зачем я вам понадобился! – Вот-вот, сынок, слушай меня – произведут в сержанты! – одобрительно прошамкал Бигглсвейд. – Я-то знаю, кто убийца! – Неужели? – Ничего он не знает, сэр! – вмешался Хобкирк. – Совсем спятил от дряхлости! В сержанты! Вот старый болван! – Отцепитесь от него! – велел Хемингуэй. – Я вас слушаю, дедушка. Так кто он? На сморщенном лице Бигглсвейда появилось хитрое выражение. – Только чтоб фотография в газете! – предупредил он старшего инспектора. – И награда, если полагается. Если нет, ни словечка не скажу! – Все будет, – пообещал Хемингуэй. – Если назовете мне того, кто это совершил, я сам вас сфотографирую. Довольный Бигглсвейд кивнул: – Вот и умница! Хотите знать, кто это сделал? Молодой Рег Дитчлинг, вот кто! – Отец! – крикнула его дочь. – Зачем возводить на парня напраслину? Ты все перепутал! – Рег Дитчлинг, – упрямо повторил Бигглсвейд, c загадочным видом мотнув убеленной сединами головой. – Не слушайте тех, кто будет показывать на кого-либо еще. Я как раз находился на выгоне, неподалеку от Фокс-лейн. Вдруг слышу выстрел. Пусть никто не лепечет про эхо: никто на свете не разбирается в ружейной пальбе так, как я. Я и ухом не повел – не мое дело. Но вот кого, думаете, я увидел минут через десять в кустах ежевики? – Рега Дитчлинга? – спросил Хемингуэй. – Не торопитесь! Его самого, Рега Дитчлинга! «Чего тебе здесь понадобилось?» – интересуюсь. «Ничего». «Прямо так ничего? – говорю. – Ружьишко-то откуда, внучек?» Дунул он от меня – только пятки засверкали. А я пошел в «Красного льва», хлебнуть перед ужином пивка. – Там я тебя и нашла, – подтвердила дочь. – Было уже семь, и Крейлинг сказал, что ты просидел там полчаса. Хобкирк, подобравшийся к старшему инспектору, прошептал ему на ухо: – Она говорит правду, сэр, но от старого дурня не добиться толку. Вот сцапаю Рега Дитчлинга – научу его уму-разуму: нечего разгуливать с оружием без разрешения. Но если он и стрелял на выгоне, то за час до убийства мистера Уорренби. Этому старому пройдохе я бы не поверил, даже если бы он поклялся на Библии! Все дело в том, что про девяностолетие старого Хани написали в газете. Теперь Бигглсвейд на все пойдет, лишь бы в газете появилась и его физиономия! – Надеюсь, он добьется своего, – произнес Хемингуэй, одобрительно глядя на Бигглсвейда, сопротивлявшегося попыткам дочери увести его. – Бойкий старик! Такой заслуживает фотографии в газете. Хобкирк усомнился в правоте начальства: – Если бы вы так на него нагляделись, как я, сэр… – Обойдусь! Многие местные жители изображают детективов-любителей? – Вы не поверите, сэр! – серьезно ответил Хобкирк. – Просто эпидемия! Только и делаю, что вразумляю недотеп, видевших своих врагов в полумиле от Фокс-Хауса, когда застрелили мистера Уорренби. Как таким можно верить? – Вы неправы, – возразил Хемингуэй. – Я бы поверил. – Что ж, дедушка, ступайте домой, а то чай остынет. Вам больше не о чем тревожиться. Я не забуду то, что вы мне рассказали. Мелкинторп! В Беллингэм! В полицейском участке старшего инспектора ждал начальник полиции графства, пребывавший в раздражении. – Извините, сэр, – начал Хемингуэй. – Вы хотите со мной поговорить? Меня немного задержали местные таланты. – Видя замешательство полковника, он объяснил: – Сыщики-любители, сэр. – Неприятно! – бросил полковник без малейшего сочувствия. – У вас появилась информация? – Рассказывать, собственно, нечего, сэр. Суп становится гуще – вот и все, что можно доложить на данный момент. – Вас это радует? – Да, – признал Хемингуэй. – Мой опыт подсказывает, что чем он гуще, тем ближе разгадка. Вы можете просветить меня на предмет юридического статуса поместья мистера Эйнстейбла? – Не могу, – ответил полковник, пристально на него глядя. – Наследник – племянник Эйнстейбла, вот и все. Вы намекаете на майорат? – Не совсем, сэр. Существует соглашение о доверительной собственности, но его условия мне неведомы. Сквайр – не хозяин поместья. – Господи! Я понятия не имел… Вы уверены? – Уверен, что он лишь арендатор – пожизненно, сэр. Еще мне известно, как называется юридическая фирма, действующая от имени доверителей. Сколько лет было сыну Эйнстейбла на момент смерти? Полковник задумался. – Мой сын учился вместе с ним. Примерно девятнадцать – нет, он был старше Майкла на несколько месяцев. Около двадцати. – Возраст не подходит. Значит, поместье отдал в доверительное управление его дед или перезаложил. Пока сын был несовершеннолетним, изменить юридическое состояние было невозможно. Я не очень подкован в подобных вопросах, просто одно мое расследование вращалось вокруг доверительной собственности на крупное поместье. – Как вы все это разнюхали? – удивился полковник. – Я думал, в дела Эйнстейбла не посвящен никто, кроме Драйбека. А тот, конечно, ни слова не проронил бы о проблемах своего клиента! – Если быть точным, это разнюхал Харботтл, – ответил Хемингуэй. – О доверительной собственности знал не только Драйбек. Еще Сэмпсон Уорренби. Если не ошибаюсь, Хасуэлл тоже в курсе – во всяком случае, подозревает. – А ведь Уорренби был последним, с кем Эйнстейбл стал бы откровенничать. Продолжайте! – Я твердо уверен, что он с ним не откровенничал. Уорренби сам все выяснил. Есть копия его письма к поверенным попечителей о том, что один его клиент интересуется гравийным карьером Эйнстейбла, и они именно те, к кому следует обратиться. Есть и ответ этой фирмы, в нем ясно сказано, что, хотя деньги следовало бы платить им, агентам попечителей, для последующего распределения между пожизненным арендатором и доверительными фондами, все подобные сделки должен одобрять только сам Эйнстейбл. Похоже на то, что Уорренби должен был обратиться к Драйбеку, поверенному Эйнстейбла, а тот переадресовал его к лондонской фирме. – Так, наверное, и произошло, – согласился полковник. – Да, сэр, но только я в свое время сталкивался с подставными лицами и считаю, что здесь было то же самое. Не сомневаюсь, что Уорренби выудил у Драйбека необходимые сведения, но он действовал не самостоятельно. Не знаю, как все устроилось, но это не важно. Если я разоблачу методы, которыми покойный добывал сведения о соседях, то вместо ареста подпишу благодарственное письмо человеку, который его укокошил! – Я совсем запутался, – признался полковник. – Почему вы говорите о несамостоятельности Уорренби? Если у него был клиент… – Да, сэр, но, похоже, никакого клиента у него не было. Как-то неестественно, что Драйбек ни разу не упомянул об этом сквайру, а в том, что упоминаний не было, я уверен. Для Эйнстейбла это стало новостью, причем неприятной. Полковник заерзал в кресле. – Почему вы думаете, что клиента не было? – Потому что мы больше ничего о нем не слышим, сэр. – Вдруг Уорренби выяснил, что карьер уже сдан в аренду? – предположил полковник. – Он мог знать об этом с самого начала. То есть не мог, а должен был знать. Вместе со всем Торнденом! Думаю, Уорренби заподозрил, что поместье сквайра передано в доверительную собственность, и решил выяснить подробности. Не надеясь что-либо узнать у Драйбека, он поступил иначе. – Хотелось бы услышать, что, собственно, у вас на уме, Хемингуэй. – Если разобраться, сэр, то приходишь к выводу: сквайр обесценивает нанятое имущество, и продолжается это все время после гибели его сына. Я, конечно, не эксперт, но знаю: если отдать поместье в доверительную собственность и сбывать его, так сказать, основной капитал – лес, ископаемые и так далее, то примерно две трети выручки придется передавать в фонд поместья. – Он сделал паузу, но полковник промолчал. – А вот если класть всю сумму себе в карман – или, предположим, так ее инвестировать, чтобы жена после вашей смерти была обеспечена, то это и есть обесценивание. Полковник, долго сверливший хмурым взглядом папку на своем столе, поднял голову: – Это серьезное обвинение, старший инспектор. – Да, сэр. Только меня не касается, как мистер Эйнстейбл поступает со своим поместьем, если это не связано с данным расследованием. Тогда это не уголовное преступление. – Что вы собираетесь предпринять? – Попросить Управление кое-что осторожно выяснить. Без этого не обойтись. Шума не возникнет. – Разумеется. Только если вы полагаете, что для подобного расследования существует достаточно оснований. – Да, сэр. Я подозреваю, что Уорренби держал сквайра в кулаке. Далее. Я осмотрел поместье и увидел, что на него расходуется совсем немного денег, в то время как изымается немало. Отойдет оно племяннику, который сквайру почти чужой. Не скрою, я сочувствую сквайру из-за этой разоряющей его доверительной собственности. Если бы его сын дожил до двадцати одного года, то все изменилось бы, и миссис Эйнстейбл не осталась бы без содержания. Но сын погиб, и сквайр уверен, что племянник посмотрит на ситуацию иначе, чем смотрел бы его сын. Я был у супругов Эйнстейблов, и мне показалось, что близкая смерть грозит скорее ей, чем ему. Но из Олд-плейс я отправился к викарию и там выяснил, что у сквайра больное сердце. – Грудная жаба, – произнес полковник. – Но, насколько я знаю, у него было только два приступа, причем несильных. – Да, и мистер Хасуэлл, присутствовавший при моем разговоре с викарием, сказал, что Эйнстейбл протянет еще много лет. Но не надо быть врачом, чтобы понимать: все может произойти внезапно. Это добавляет деталей к тому, что я уже заметил. Упомянув о тех двух письмах, найденных в кабинете Уорренби, я неприятно удивил сквайра и миссис Эйнстейбл. У меня создалось впечатление, что им не нужно, чтобы я заглядывал на этот карьер или на лесоповал. А тут еще Хасуэлл: стоило викарию заговорить о гравийном карьере, он вмешался, заморочил бедняге голову и перевел беседу совсем на другое. Я сделал вывод, что он, как и я, в курсе намерений сквайра. После недолгого молчания полковник сказал: – Неприятное дело, Хемингуэй! Слава богу, оно в ваших надежных руках. Если Уорренби шантажировал сквайра не для денег, а чтобы тот взял над ним покровительство в обществе, то является ли это достаточным мотивом для убийства? Хемингуэй встал. – Не припомню сразу, сколько дел я вел, сэр, – сухо промолвил он. – Уж точно немало. И все равно не скажу, что может стать мотивом для убийства, а что нет. Многие преступления, которые я расследовал, совершались по причинам, которые я бы отмел как невозможные, не будь раскрытие умышленных убийств моим ремеслом. Излишне напоминать вам об этом, сэр. – Да, – кивнул полковник. – Но все зависит от того, какой человек замешан в преступлении. – Верно, сэр. Полковник снова поднял голову. – Шантаж, – веско произнес он. – Да, это мотив, старший инспектор. Сильный мотив. – Причем он оставляет нас на широком поле возможностей! Сквайр был для Уорренби не единственным объектом шантажа. – Хемингуэй посмотрел на часы. – Если позволите, сэр, я вас покину. Я обещал своему шефу позвонить примерно в это время. – Подойдя к двери, он оглянулся: – У меня список из более полудюжины людей, которые в связи с отсутствием алиби могли бы совершить это убийство, ну и что? Как минимум у четырех из них есть некое подобие мотива, а в конце преступником окажется, наверное, кто-то, о ком я даже не успел подумать. – Очень надеюсь, что вы правы, – заметил полковник.