– Хорошо, скажем так: человек на фотографии в очень большой степени похож на того, кого вы видели несколько раз вместе с Вальдесом. – Да, я бы сказал, что он здорово на него похож. В душе у хозяина кафе сражались два чувства: досада на себя за оплошность, которую он совершил, вот так сразу опознав человека на фотографии, и инстинктивная потребность говорить правду. Я сочла разумным с этим его и оставить, но Гарсон, когда мы покинули “Глорию”, меня упрекнул: – Эх, зря вы на него не надавили как следует, ведь на таких свидетелей полагаться никак нельзя. В любой момент начнет отпираться, и что нам тогда делать? Придем к Ногалесу и скажем, что некий свидетель считает, что видел вместе с Вальдесом то ли его, то ли мужчину, на него похожего? Да он рассмеется нам в лицо. – Не исключен и другой вариант: если свидетель спокойно все обдумает, он придет к выводу, что само по себе его заявление, в сущности, того человека никак не компрометирует. – Как правило, размышления свидетелей заканчиваются одинаково – все они приходят к мысли, что куда умнее будет ни во что не вмешиваться. – Не спорю, но как, по-вашему, я должна была поступить? – Чуть припугнуть его. – Чем? Физическим воздействием? Об этом не может быть и речи, Фермин. Это значило бы сильно облегчить задачу адвокату, который тут же начнет кричать, что его клиента запугивали! – Наверное, вы правы, однако я никак не могу согласиться с тем, что мы вели себя правильно. – Да я с вами и не спорю. Остается сложить пальцы крестом и уповать на удачу. – А вы что, намерены сообщить Ногалесу, что его узнал хозяин кафе? В этом-то и была загвоздка. Если мы скажем об этом Ногалесу, он может отреагировать очень по-разному: или во всем сознаться, почувствовав себя прижатым к стенке, или хранить молчание в надежде на то, что мы просто пудрим ему мозги, загоняем в ловушку; или все отрицать, пока не будет проведено официальное опознание; или, наконец, постараться подкупить свидетеля либо нанять кого-то, кто свидетелю доходчиво все объяснит и пригрозит, а в худшем случае – просто убьет его. Если Ногалес и на самом деле уже совершил два убийства, то что ему стоит решиться еще на одно, чтобы замести и так не слишком четкие следы своих преступлений? – Мы всегда сможем установить в кафе наблюдение. И если Ногалес вздумает запугивать свидетеля, поймаем его с поличным. – Неужели вы думаете, что, если он и сделает это, его будет легко уличить? Существует тысяча способов воздействовать на свидетеля, даже не приближаясь к кафе! – Значит, приставим охрану к свидетелю! Будем фотографировать всех, кто входит в его заведение! Поставим на прослушку его личный телефон! – Ага, только мадридский комиссар пошлет нас куда подальше. – А мы скажем, что у нас в Барселоне такие меры принимаются чуть ли не каждый день, тогда будет задета их профессиональная гордость. – Ладно, можно попытаться, давайте, поговорите с комиссаром. В любом случае все эти предосторожности не спасут нас от неожиданностей. Одно дело, если он пошлет киллера, который проходит по нашей картотеке, а если нет? А вдруг у него имеется свой парень для подобных поручений? Как отличить такого от обычного посетителя? – Никогда не существовало средств, которые бы на сто процентов исключали риск, и вы, инспектор, отлично это знаете. Остается надеяться, что противник совершит ошибку, ведь и самые умные люди ошибаются. – В точку попали! И не надо далеко ходить за примером: я и сама вон как ошиблась, согласившись работать с вами. Он неожиданно расхохотался: – Ладно, чтобы вы убедились, что я святой и не держу на вас зла за то, что вы вечно срываете на мне свое дурное настроение, сам пойду в комиссариат и побеседую обо всех этих дополнительных мерах. Если кого и пошлют ко всем чертям, то уж точно не вас. – Договорились, а я буду ждать в гостинице. Когда все будет готово, сообщите мне, и мы вместе нанесем визит в редакцию “Универсаля”. Вскоре я уже входила к себе в номер в надежде, что у меня будет некоторое время, чтобы спокойно обдумать стратегию, которую мы применим при допросе Ногалеса. Я достала из мини-бара виски и налила себе, потом проверила, нет ли сообщений на мобильнике. Их обнаружилось два, одно от Магги, которой не терпелось узнать новости, второе – от мужа моей сестрицы. Он просил позвонить ему при первой же возможности, что я тотчас и сделала скрепя сердце, хотя оно, это сердце, подсказывало: мира и покоя мне предстоящий звонок не сулит. Энрике сразу же взял трубку: – Петра, мне не хотелось вмешивать тебя в наши дела, но так больше продолжаться не может. Что происходит с Амандой? – Вряд ли ты мне поверишь, но я не знаю. Живет она у меня, но сама я вот уже несколько дней как нахожусь в командировке в Мадриде. И сведения о ней имею весьма скудные. – Понятно, что Аманда остановилась у тебя, но в последнее время она даже трубку не берет. А в тех редких случаях, когда я застаю ее на месте, трубку бросает, как только понимает, кто звонит. – Ну и чем, по-твоему, могу помочь тебе я? – Поговори с ней. Нельзя же вот так взять и испариться. Мы с ней не обсудили наших планов на будущее, я не знаю, ни что она намерена делать, ни сколько времени пробудет в Барселоне. Дети удивлены, как и я сам. Уехать и оставить нас в полной неизвестности – так не поступают. Надо было поговорить, решить, как быть дальше, как все устроить. Ей же в любом случае придется наконец посмотреть правде в глаза. – Тебе не терпится уйти из дома? Он ничего не ответил. Потом я услышала глубокий вздох: – Петра… ради бога, неужели мне придется оправдываться еще и перед тобой? Неужели друзья и родственники непременно должны разбиваться на два лагеря – одни на стороне мужа, другие на стороне жены? Может, хотя бы с тобой мы обойдемся без этого? – Давай обойдемся. Но поверь, меня Аманда тоже не балует вниманием. – Почему? После небольшой заминки я все-таки призналась: – Ну… видно, потому что я вздумала читать ей мораль, а также изображать из себя умудренную опытом старшую сестру, которая желает ей только добра. – Когда ты вернешься в Барселону? – Понятия не имею. Пока мне надо побыть в Мадриде. – Вся эта история приводит меня в отчаяние, правда. – Дай ей еще немного времени, вряд ли она надолго затянет свои бессмысленные каникулы. – Хорошо, но только обещай мне, что попытаешься уговорить ее вернуться, по крайней мере для того, чтобы я знал, намерена она оставить детей при себе или нет. – Я попытаюсь, – сказала я, чувствуя, как меня покидают последние силы. Неужели я кажусь кому-то образцом беспристрастности? И что теперь – у меня станут просить совета все жители Испании, собравшиеся разводиться? Наверное, я ошиблась с выбором профессии… Наверное, надо было стать психологом, специалистом по супружеским отношениям. Прежде чем я успела положить телефон на ночной столик, он опять зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Это был Гарсон. – Инспектор? Все готово. – Уже? – И никаких сложностей. Они возьмут под наблюдение все целиком кафе “Глория” – при этом даже не окрысились на меня. И знаете, что я хочу вам сказать? У нас в комиссариате куда труднее добиться такой поддержки. К нашему Коронасу обычно не знаешь, на какой козе подъехать. Мне заглянуть за вами в гостиницу? – Нет, ждите в “Универсале”. Я скоро буду. Я посмотрела на стакан с налитым туда на палец виски, которое красиво оттеняло донышко. Потом пошла в ванную, чтобы вылить его в раковину. Сейчас голова должна быть предельно ясной. Никакой заранее выработанной стратегии для допроса Ногалеса у нас не было, оставалось полагаться на мою способность к импровизации и на знание психологии таких типов, как он. На самом деле было бы не лишним глотнуть колдовского зелья, ведь единственное спасение для Красной Шапочки – бесстрашно броситься на волка. И я выпила виски. К тому же у меня было куда больше шансов на успех, чем у нее, поскольку рядом с Красной Шапочкой не было закаленного в боях Гарсона. Снова повторился ритуал ожидания у дверей редакторского кабинета. Он проводил совещание. Судя по всему, важные шишки всю жизнь свою просиживают на совещаниях. Совещания для них – что-то вроде спиритического сеанса. Наконец, через час с четвертью, Ногалес нас принял. Он вел себя далеко не так любезно, как в прошлый раз. – Надо же! Полиция просто жить не может без журналистов! Ногалес решил вовлечь нас в словесный поединок, но я не могла допустить, чтобы он каким-нибудь хитроумным способом выскользнул у меня из рук. Я выстрелила в упор: – Сеньор Ногалес, вчера вы утверждали, что лично не были знакомы с Эрнесто Вальдесом. Вы настаиваете на этом показании? – Ах, так это было показанием? Я об этом понятия не имел. Если дела обстоят настолько серьезно, мне будет лучше вызвать моего адвоката, пусть наш разговор будет проходить в его присутствии. Это ведь мое законное право, инспектор? Правда? Он улыбнулся, прибавив к улыбке строго выверенную дозу цинизма. Этот человек, умный и светский, будет использовать в свою пользу любой мой промах, а я, едва начав, один уже допустила. – Поступайте по своему усмотрению. На самом деле сегодня нам мало что от вас нужно. Мы сами хотели бы ознакомить вас с некоторыми фактами. – Прекрасно! А опубликовать их можно? Я ведь никогда не перестаю быть матерым журналистом. Думаю, и вы точно так же всегда остаетесь настоящими полицейскими. – Я не знаю, годятся они для публикации или нет, это вам решать. Возможно, вашим читателям будет любопытно узнать, что есть свидетель, который утверждает, что видел вас вместе с ныне покойным Вальдесом. Он и глазом не моргнул. Только самодовольно хохотнул: – Инспектор, я ведь вам уже говорил, что наш медийный мир узок и нелеп. Кто угодно мог видеть меня рядом с Вальдесом на многолюдном празднике, на какой-нибудь презентации или политическом приеме. Не исключено даже, что я перебросился с ним парой слов, хотя из памяти у меня такая встреча вылетела. Это ни в коей мере не противоречит моим показаниям, как вы их определили, поскольку никаких личных контактов с Вальдесом у меня никогда не было. Такой вариант вас больше устраивает? Как мы и наметили, в разговор вступил Гарсон, пока я пыталась уловить хотя бы тень волнения на лице Ногалеса: – Нет, речь вовсе не о том. Вы довольно часто завтракали с ним в кафе под названием “Глория”. Там вы беседовали и обменивались бумагами. За год вас видели там вместе не меньше дюжины раз – вполне достаточно, чтобы хозяин заведения вас запомнил. Я бы поклялась, что глаза у Ногалеса едва заметно сузились, но только это и успела заметить. – Послушайте, вот это действительно новость. Неужели ваш свидетель знаком со мной? Когда и где мы с ним познакомились? Или он сфотографировал нас, пока мы завтракали с Вальдесом? Господи, наверняка выражение лица у меня было не слишком довольным, раз мне пришлось терпеть рядом подобного типа! Ладно, остается надеяться, что раз он так уверен в своих словах, то будет готов опознать меня и в присутствии судьи. На этом и порешим: пусть меня вызовут, и там мы с вами увидимся в следующий раз. Не скажу, чтобы мне было приятно потратить непонятно на что половину дня, но ничего не поделаешь! С главным редактором газеты за время службы случается множество странных вещей, вытерплю еще одну. – Очень хорошо, сеньор Ногалес, у нас все. Если вы вдруг вспомните что-то, позвоните вот в этот комиссариат, и вас сразу свяжут со мной. – Минутку, инспектор, а могу я поинтересоваться, что, собственно, за всем этим стоит? Какой скрытый смысл вы видите в наших с Вальдесом совместных завтраках? О чем речь? Думаете, мы с ним сплетничали о сильных мира сего и я убил его, потому что ему открылись некие страшные тайны, связанные с моей персоной? – Я предпочитаю оставить свои теории при себе. А когда наступит черед практики, вы обо всем узнаете. Вышли мы из редакции с лихим видом, словно подложили в нужное место бомбу с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется. На самом деле положение было далеко не блестящим. Ногалес мгновенно обнаружил нашу ахиллесову пяту. Готов ли свидетель опознать его в присутствии судьи? А если и опознает, станет ли это серьезной уликой и поможет ли раскрутить дело о торговле компроматом? Все у нас было сшито на живую нитку, и Ногалес знал наши слабые места не хуже нас самих. К тому же вряд ли нам удастся уличить его в чем-то с помощью финансовых проверок, наверняка у него все в полном порядке. Ситуация сложилась такая, словно мы видели перед собой роскошный торт, но не имели никакой возможности не только попробовать, но даже понюхать его.