– Хочешь сказать, что вы знаете правду об этом деле? – спросил пораженный Морису. Такааки кивнул и сделал глоток из своего стакана. – И какая же она, эта правда? – Это было задуманное Сэйдзи самоубийство. И Такааки начал свой рассказ. 3 – Я посадил ее в тот год, когда родилась Тиори. Голос Кодзиро едва заметно дрогнул. – Глицинию? Почему? Симада вопросительно наклонил голову набок, но тут же пробормотал, как бы про себя: «А-а, понятно», – и повернулся к Такааки, сидевшему с непонимающим видом. – Это «Гэндзи моногатари»[25], Конан-кун. – Гэндзи? – Угу. Я прав, Ко-сан? – обратился Симада к стоявшему на веранде Кодзиро. – Хикару Гэндзи, который был долго влюблен в жену своего отца, Фудзицубо, в конце концов соединился с ней. Хотя они были вместе всего одну ночь, Фудзицубо забеременела, и парочка продолжала предавать и обманывать мужа и отца. Для тебя, Кодзиро, жена брата, Кадзуэ, была твоей Фудзицубо. Родилась Тиори, дитя греха. Ее рождение сблизило вас еще больше – и в то же время разделило навсегда. Сердце, тоскующее по любимой, подтолкнуло тебя к тому, чтобы посадить здесь глицинию[26]. Фудзицубо всю жизнь не могла забыть о грехе, совершенном вместе с Гэндзи, и не смогла себя простить. Твоя возлюбленная, как Фудзицубо, тоже… Я верно излагаю? – Ты всегда говорил, что тебе нравится «Гэндзи моногатари», поэтому… Симада встал с дивана и подошел к Кодзиро, стоявшему к нему спиной: – Сэйдзи узнал о вашем романе? – Нет. Я думаю, у брата были лишь подозрения. Одна половина его что-то подозревала, а другая – отчаянно старалась отмести эти подозрения, – ответил Кодзиро, по-прежнему глядя в сад. – Брат был невероятно талантлив, хотя по-человечески ему чего-то не хватало. Он очень любил мою невестку, но это была, как бы сказать… искривленная любовь, переросшая в безумное желание одному обладать ею. Мне так кажется. Скорее всего он все это знал. Знал, что для Кадзуэ он плохой муж. Поэтому был постоянно объят тревогой, всегда подозревал ее. Мне кажется, Тиори вызывала у брата что-то вроде страха. Но другая его половина старалась верить, хотела верить, что Тиори все-таки его дочь. Эта половина его личности все еще верила в связь с женой, что и поддерживало его разум в состоянии баланса целых двадцать лет. Но вот умирает Тиори. Неожиданная смерть дочери, в которую, несмотря на все свои страхи, брат всегда старался верить, разрывает единственную нить, связывавшую брата с женой, и с головой погружает его в пучину сомнений. Жена его не любит, ее сердце не с ним, а с его родным братом. Он страшно мучается, страдает и, наконец, ломается… И убивает ее собственными руками. Кодзиро стоял, не оборачиваясь и не сводя глаз с решеток павильона, которые начали покрываться молодыми листочками. – На Цунодзиме произошло самоубийство, которое спланировал мой брат. – Самоубийство? – Ну да. Ты прав, Симада. В тот день, девятнадцатого сентября, после обеда я действительно получил посылку от брата. В ней была окровавленная кисть левой руки, запечатанная в пластиковый пакет. Я узнал кольцо на безымянном пальце и сразу понял, что случилось. Я позвонил на Голубую виллу. Брат тут же взял трубку, будто ждал звонка. И сказал – в его голосе не было ни слез, ни смеха: «Кадзуэ моя навсегда. Оба Китамура и Ёсикава решили умереть за меня. Это их подарок нам с Кадзуэ на прощание…» Он совершенно свихнулся. Это все, что я понял. Меня он совсем не слушал, без умолку молол несуразицу – что они наконец переходят в новую стадию, что великий мрак их благословляет, что я должен беречь подарок, который он мне послал. А потом повесил трубку. Брат не может быть жив. Это точно. Даже если остается какая-то физическая вероятность, с точки зрения психологии такое просто невозможно. Он умер не потому, что убил мою невестку. Он не мог так жить дальше, поэтому и забрал ее с собой. – Но ведь, Ко-сан… – Послушайте, вы оба. Сэйдзи Накамура мертв. Покончил с собой. Пара дней, прошедших после убийства жены до его самоубийства, понадобилась ему вовсе не для того, чтобы отомстить мне, послав отрезанную руку Кадзуэ, и заставить меня страдать. На самом деле он оставил себе это время, чтобы подержать в объятиях тело жены, которая при жизни была за пределами его досягаемости. Кодзиро умолк. Со спины теперь он стал казаться как-то меньше и старше. Стоял, не шевелясь, и смотрел в сад. «Что он там видит? – думал Такааки. – Любимую женщину, которую убил муж? Лицо брата-убийцы? Или трагически погибшей дочери?» Симада оказался прав: Кодзиро – отец Тиори. А если так, значит, человек, который должен ненавидеть студентов, доведших Тиори до смерти… – Ко-сан! Еще об одном хочу спросить. – Симада прервал тяжелое молчание. – Что ты сделал с рукой Кадзуэ? Где она? Кодзиро молчал. – Послушай, Ко… – Понятно. Ты просто хочешь знать, как оно было, и полиции ничего не расскажешь. Так? Я знаю, Симада. С этими словами Кодзиро еще раз указал на стоявший в саду павильон. – Она там. Рука похоронена под глицинией. * * * – Все, как ты говорил, Кёити. – Такааки осушил еще одну порцию виски. – Вы уж меня извините, Симада-сан, но, мне кажется, мы задавали вопросы, которые не должны были задавать. Мне из-за этого неловко. Морису продолжал молча курить. – Кодзиро-сан утверждал, что Сэйдзи Накамура мертв. Думаю, так оно и есть. Остался единственный вопрос – эти письма. – Куда же делся Сэйити Ёсикава? – как бы у самого себя спросил Морису. – Мне кажется, что Симаду-сан этот вопрос тоже интересует, но тело не найдено. Я думаю, Ёсикава просто упал в море и его унесло течением, – сказал Такааки и покосился на Симаду. Он сидел, прислонясь спиной к стене, со стаканом в руке и читал книжку, которую взял с полки. Слушал он разговор двух приятелей или нет, непонятно. – В любом случае… – Такааки, щеки которого раскраснелись от выпитого, легонько хлопнул в ладоши. – Хватит нам играть в детективов. Может, на будущей неделе, во вторник, когда ребята вернутся с острова, мы узнаем, кто написал эти письма. Глава 9 День пятый 1 Он чувствовал себя как должно человеку, которому всю ночь снились кошмары. Вспомнить, о чем были сны, не получалось, но ему было страшно. Он сбросил одеяло на пол. После беспокойной ночи рубашку будто корова жевала – он лег в постель не раздеваясь. Все тело было липким от пота, зато рот и горло пересохли. Губы потрескались и болели. Леру сел на кровати и, обхватив себя руками, какое-то время медленно покачивал головой вправо и влево. Головная боль утихла. Зато голова вдруг потяжелела и будто онемела. Сознание затянула легкая пелена. Казалось, расстояние, отделяющее его от окружающего мира, непомерно увеличилось. Реальность будто растворилась в воздухе. Свет, сочившийся сквозь неплотно задернутые шторы, давал понять: ночь прошла. Отяжелевшими руками Леру поднял с пола одеяло и укрыл им колени. В затуманенной голове возник квадратный экран, напоминающий засвеченный кадр кинопленки, – черные разводы по углам и белое пятно посередине. На экране одно за другим крупным планом появлялись лица его приятелей, с которыми четыре дня назад он высадился на этом острове. Эллери, По, Карр, Ван, Агата, Орци. Все они, включая его самого, каждый по-своему, предвкушали ожидавшее их маленькое приключение. По крайней мере такое чувство было у Леру. Свобода на необитаемом острове. Любопытство, вызванное разыгравшейся здесь осенью драмой. Ощущение легкой тревоги, щекочущее нервы… Даже если они столкнутся с какими-то трудностями, думал он, это станет для них хорошей встряской, и неделя пролетит незаметно. Но на деле все оказалось совсем по-другому… Короткие редкие волосы. Большие бегающие глаза под тонкими густыми бровями. Красные щеки, усыпанные веснушками. Вдруг лицо наливается, багровеет, по нему пробегает дрожь, оно искажается. Наконец мышцы расслабляются, и впившийся в шею тонкий прочный шнурок превращается в скользкую ядовитую черную змею. О! Орци, Орци, Орци… Леру сжал кулаки и стукнул себя по голове. Он не хотел больше ничего вспоминать. Однако кинопроектор продолжал крутиться, будто подчиняясь чьей-то чужой воле. Изображение на экране не исчезало. Кривая усмешка на лице с приподнятыми уголками рта. Синий от щетины подбородок. Пустые широко открытые глаза с полоской белка между зрачком и нижним веком. Очередь Карра. Его широкое в кости тело извивалось от боли. Стол ходил ходуном. Опрокинулся стул. Страшные конвульсии, рвота и… – Но почему? – прошептал Леру. – Зачем все это?