– На какой-то вечеринке в Кингсе. Вернется с минуты на минуту. Налей и мне, пожалуйста. – Держи. Джаз вручила бокал отцу, и тот отъехал на свое обычное место, слева от камина. – За тебя, родная. Поздравляю. – Спасибо. С чем? – С принятием смелого решения и возвращением в строй. – Поздравлять рано. Я до сих пор не уверена, что поступаю правильно. Я хотела писать картины, папа. – Знаю, солнышко. И – да, ты вполне можешь оказаться новым Ван Гогом. Ты определенно талантлива, но вот подходит ли тебе образ жизни художника? Ты очень пытлива и общительна. Нуждаешься в постоянных стимулах. Трудно представить тебя в одиночестве на каком-нибудь чердаке, без денег, голодную… – Представить, как я отрезаю себе ухо и ем его? – рассмеялась Джаз. – Тебя растили деятельной, учили приносить пользу. – Отец улыбнулся, глаза заблестели. – Работа в полиции, по крайней мере, имела цель. Я не о том, что искусство бессмысленно, ты же понимаешь. Однако, несмотря на все твои нарекания в адрес системы уголовного правосудия, на каждых четырех отпущенных жуликов приходился один, которого тебе удавалось отправить за решетку. По-моему, это стóящий результат. – Стакан наполовину пуст или наполовину полон, да? – Да. Ну и я, конечно, шучу насчет слабости, которую якобы питает к тебе Нортон, но он действительно в тебя верит. Очень. Понимает, какой ты ценный кадр, и не хочет тебя терять. – Жаль только, что он мне раньше об этом не сказал. – Тогда, наверное, твой длительный отпуск не навредил бы ни тебе, ни ему. Помни, проглотить свою гордость и рискнуть куда сложнее, чем дать деру и сохранить репутацию. Еще по бокальчику? – Немножко, пап. Ты же знаешь, что говорит врач. – А я говорю – вино красное, оно понижает холестерин, а следовательно, лечит. Джаз не слишком охотно налила отцу полный бокал. – Знаешь, родная, мы с мамой сомневались в твоем решении, когда за несколько месяцев до выпуска ты все бросила и пошла учиться в полицейский колледж в Хендоне. – Да, пап. – Джаз закатила глаза. – Помню. – Мы думали, тобою движут неправильные мотивы. – Вы с мамой в курсе, что я решила работать в полиции из-за случившегося с тобой, пап. Правильный это мотив или нет? – И да, и нет. Ты импульсивна, вся в старика-отца. Принимаешь решения под влиянием минуты… – Что очень помогает мне в нынешней профессии. – Вот именно. И подводит меня к главной мысли: Господь редко ведет нас не туда. Возможно, стрельба понадобилась для того, чтобы подтолкнуть тебя на правильный путь. – Ох, папа, я бы предпочла неправильный путь и здорового тебя. Хотя да, согласна: последние дни были… трудными и интересными. Я рада возвращению на работу. – Особенно на работу без него? – Да, – сухо обронила Джаз. Понятливый Том сменил тему: – Ну а как тебе жизнь в Солтхаусе? – Замечательно! Коттедж потихоньку приводится в порядок, и к лету у меня даже будет сад, где вы с мамой сможете отдыхать. – Чудесно. Мне очень не хватает сада, но здесь для него, конечно, нет места. Хотя, когда мама выйдет на пенсию, как знать… Возьмем да и переедем к тебе поближе, станем жить в домике у моря рядом с другими пенсионерами в коттеджном городке. Я начну играть в вист, мама вступит в женсовет и научится вязать. В дверном замке повернулся ключ, и отец добавил: – А вот и она. Матери с дочерями часто похожи внешне – заметно, но неуловимо. В случае с Селестрией Хантер и ее дочерью сходство было безошибочным. Джаз унаследовала от матери рост, утонченные черты лица и густые рыжевато-каштановые волосы. В свои пятьдесят семь лет Селестрия старела красиво и выглядела почти так же, как и пятнадцать лет назад. – Мама! Как ты? – Джаз тепло ее поцеловала. – Она перегружена и утомлена возней с таким старым упрямцем, как я, – пошутил Том. – Не спрашивай, много ли я работал, мой ангел. Если я скажу правду, мы лишь поссоримся. – Мы никогда не ссоримся, дорогой. Ты делаешь что хочешь, а я тебе это позволяю. Селестрия помассировала мужу плечи, затем нагнулась и поцеловала его в макушку. Непринужденная близость родителей, их очевидная любовь друг к другу всегда трогали Джаз. Маме вполне простителен горький тон. В последние годы ей жилось нелегко – и в финансовом плане, и в психологическом. «Вот чего хочу я, – подумала Джаз. – Чтобы любовь пересиливала все остальное». – Ты проверял мясо, дорогой? – крикнула мама из прихожей, вешая пальто. – Все готово и ждет. – Отлично. Давайте поедим. * * * – Как твое расследование? Думаешь, это был несчастный случай? – спросила мама, когда они с Джаз мыли посуду. – Нет, уже ясно, что нет. Да и вторая смерть не может быть просто совпадением, пусть даже самоубийство подтвердилось. Утром звонил коронер. В желудке умершего полно снотворного. – Кто он, ты можешь нам сказать? – Глаза отца, складывающего чистую посуду в шкаф, блеснули интересом. – Школьный куратор. Старый, немного за семьдесят, он… – Ну какой же «старый», солнышко. Мне вот хорошо за шестьдесят, я ненамного младше, но считаю себя молодым и очень современным, а как же! – Отец улыбнулся. – Прошу, продолжай. – Скажу иначе: пенсионного возраста. Думаю, школа не отправляла его на покой потому, что он был замечательным наставником для мальчиков. Чуточку похож на тебя, пап. Однако никакой связи между смертями Чарли Кавендиша и Хью Данмана я пока не вижу. – Хью Данман? Эксперт по латинским рукописям четырнадцатого века? – Да. Ты его знаешь? – Я о нем наслышан. У Хью Данмана прекрасная репутация в своей области. Он учился в Оксфорде тогда же, когда я – в Кембридже. Один мой приятель общался с Хью весьма тесно. Хью Данман был знаменит своими безумными вечеринками. – Серьезно?! То, что выяснила о нем я, никак не вяжется с образом тусовщика, – хмыкнула Джаз. – Все твердят, каким Хью был тихим. Интересовался лишь книгами. – Джаз, мы учились в университете в начале шестидесятых. Поверь, от наших тогдашних выходок ты бы прослезилась. – Это точно, – вставила мама. – Да, Хью устраивал вечеринки. Я, наверное, даже посещал одну или две, но в те времена вечно ходил обкуренным, поэтому просто не помню. – Том! – укоризненно воскликнула мама. – Так и было, дорогая, ты ведь знаешь. Короче говоря… – Отец поскреб макушку. – По-моему, Хью, как и я, получил докторскую степень. Стал преподавать латынь в Оксфорде. В каком из колледжей, не скажу. – Еще, папа, – попросила Джаз. – Все, что вспомнишь. – Та-ак… Если я ничего не путаю и если вернуться на сорок с лишним лет назад… Был какой-то скандал. Хью покинул Оксфорд с подмоченной репутацией. Причину не помню, но знаю человека, который может меня просветить. Хочешь, спрошу? – Хочу ли?! Еще бы! Пожалуйста, пап. Я уже сорок восемь часов топчусь вокруг Хью Данмана – и безрезультатно. Позвони своему другу, хорошо? – Позвоню, – улыбнулся отец. – А что, милая, охота на убийц в глубинке отличается от работы в центре? – полюбопытствовала мама. – Очень отличается, – кивнула Джаз. – В нашем импровизированном штабе нет даже телефонной розетки, так что я не могу получить доступа к данным. – Ох, беда! – в притворном ужасе посочувствовал отец. – Ведь до появления компьютеров преступления вообще не раскрывались. – Раскрывались, но в гораздо меньшем количестве. И уж точно не так быстро! – возмутилась Джаз. – Да я шучу. Думаю, тебе стоит чуть больше полагаться на свои аналитические способности и отличное чутье. Ты же знаешь, согласно моей теории, убийства совершаются по четырем мотивам: любовь, деньги, месть или страх. Все великие детективы превосходно разбирались в человеческой натуре. Ты – не исключение, милая. Не бойся использовать свой дар. – Ты закончил читать лекцию дочери, Том? Или мне зайти попозже? – Мама подмигнула Джаз и поставила на стол поднос с кофе. – Я поучаю? Прости, пожалуйста. Это все старость. За жизнь накапливаешь целое море знаний, но кому интересно слушать древнего мудреца? Я давно говорю: великий боженька ошибся, нам следует рождаться старыми, а возвращаться к нему беспомощными невинными младенцами. – Отец зевнул.