– Ого, даже так! Помнится, совсем недавно ты была рада нашему сотрудничеству, а теперь хочешь соскочить с поезда? Не выйдет. Ты добровольно пошла на сделку и сейчас никак не можешь от нее отказаться. – Ага, добровольно! – возмутилась девушка. – Все бы так добровольно сотрудничали. Голубева надела майку, осмотрела платье и решила пройтись по нему утюгом еще раз. – Подумать только, – с нескрываемой иронией сказал Ефремов. – Минуту назад мы были друзьями, а сейчас ты воспылала ко мне ненавистью и презрением? Какая ты двуличная девушка, Наташа! Ты, надеюсь, про фотографии не забыла? О своих собственноручно написанных донесениях помнишь? Наташа, прошу, не заставляй меня ставить тебя на место. Хорошо? Девушка закончила просушивать одежду, выдернула утюг, сложила покрывало. – Игорь Павлович, не надо меня пугать. Я вам ничего плохого не сделала. – Погоди, не надевай платье! Дай я на тебя еще раз взгляну… Хорошая маечка на тебе. Моей жене такую же майку из ГДР привезли. – У вас жена есть? – «удивилась» девушка. – И дети, наверное, есть? – У жены есть. В голосе Ефремова Наташа уловила угрозу, предостерегающую ее от дальнейших расспросов о личной жизни инспектора. Но она решила не останавливаться на половине пути. – Интересно-то как! У тебя жена не ревнивая? Что она скажет, если узнает, что ты на конспиративной квартире со школьницами встречаешься? Голубева отложила платье, шагнула к инспектору. – Во-первых, – остановил ее Ефремов, – будь любезна называть меня на «вы». Во-вторых, не надо вести себя хуже, чем ты есть на самом деле. – Признайся честно, сколько у нас времени? Игорь, ты же ничем не рискуешь. Мои фотографии у тебя. – Наташа сделала еще шаг к инспектору. – Стоп! – приказал Ефремов. – Хозяйка квартиры с минуты на минуту придет. Я не хочу объяснять ей, почему использую ее квартиру в качестве борделя. – Никто сюда не придет! – уверенно возразила Голубева. – Я тебя знаю, ты все ходы просчитываешь лучше любого шахматиста. Скажи, Игорь, только честно, я тебе нравлюсь? Неужели твоя жена, у которой есть ребенок… Наташа сделала еще шаг. Теперь они стояли так близко, что девушке показалось, что она слышит, как бьется сердце в груди у инспектора. – Поцелуй меня, никто же не узнает, – попросила она. – Не сейчас, – снизив голос до интимного полушепота, ответил молодой мужчина. – Когда? – прошептала Наташа. – Когда в институт поступишь! – рявкнул Ефремов. – Хватит ерундой заниматься! Я тебя сюда для дела вызвал, а не интрижки плести. – Хорошо, Игорь Павлович, я все поняла. Голубева быстро оделась, в прихожей перед зеркалом поправила прическу. «Факир был пьян, и фокус не удался, – подумала она. – Ну, ничего, капля камень точит!» – Чай будешь? – позвал девушку из кухни Ефремов. – Наташа, ответь мне на один вопрос личного характера. До сегодняшней встречи у тебя было полтора часа времени. Ты могла бы съездить домой, переодеться и прийти ко мне минута в минуту. – Вы знаете, во сколько у меня уроки закончились? – не высказывая удивления, спросила Голубева. – Я все знаю. – Игорь поставил перед девушкой чашку с чаем, нашел в шкафчике сахар и вазочку с печеньем. – Ты не дослушала вопрос: почему ты предпочла полтора часа слоняться по школе, а не пошла домой? Подожди, не отвечай, попробую сам догадаться. Все дело в морозе, не так ли? Из дома ты пришла бы в джинсах, а в них стриптиз не так эффектно выглядит. Я прав? Школьное платье легко скинуть, а под ним соблазнительные ножки в колготках, так ведь? Ты, Наташа, больше не экспериментируй. Я умею мух от котлет отделять. – А вот и не так! – обрадовалась девушка. – Стриптиз здесь вовсе ни при чем. – Не понял, – нахмурился Ефремов. – Я специально задержалась в школе, чтобы с собой дипломат принести и вам свой дневник показать. Сижу я сегодня на уроках и думаю: «Игорь Павлович меня за тупую троечницу считает, а у меня за первую четверть в дневнике только четверки и пятерки». Достать дневник, показать? Инспектор засмеялся. – Чего смешного? – обиделась Наташа. – Да так, про свое подумал, – ушел от ответа Ефремов. – Игорь Павлович, – с вызовом сказала Голубева, – вам говорили, что смеяться над девушками неприлично? – Наташа, ты меня собралась хорошим манерам учить? Поздно. Моя совесть навсегда поражена бациллой профессиональной деформации. Общепринятые приличия ментов не касаются, мы в своем мире живем. – Я сейчас по-настоящему обижусь, – пригрозила девушка. – Я что, на дурочку похожа, чтобы меня высмеивать на ровном месте? – Хорошо, не будем ссориться по пустякам. Я тут представил… как бы сказать-то, чтобы не слишком пошло выглядело? Словом, так: потерял я бдительность, и случилось между нами то, что случиться не должно. Лежим мы с тобой расслабленные в кровати, и я говорю: «Как успехи в школе? Неси дневник. Что это, тройка по физике? Снимай колготки, сейчас я тебе ремня всыплю, чтобы ты об учебе не забывала». – Меня родители никогда за оценки не наказывали, тем более ремнем. – Скажи мне «спасибо». Знаю я один случай, когда у твоего отца рука сама бы за ремнем потянулась. – Опять вы за старое, – вздохнула Голубева. – Один раз в жизни силы не рассчитала… – Забудем о том случае! – предложил инспектор. – Давай пройдемся по кличкам. В твоем списке пять человек, про которых я раньше не слышал. Кто эти парни, чем промышляют? На прощание девушка предприняла последний штурм. В прихожей она загородила собой входную дверь и потребовала: – Поцелуй меня. Если ты этого не сделаешь, то клянусь: сегодня была наша последняя встреча. Ефремов молча посмотрел ей в глаза, но с места не сдвинулся. – Игорь, если ты сейчас не поцелуешь меня, то можешь завтра размножить мои фотографии и раздать их всем учителям в школе. – Не здесь, – твердо сказал Ефремов. Они замолчали, перейдя от словесных препирательств к дуэли взглядов. Голубева первая не выдержала и отвела глаза. – Игорь, – вполголоса сказала Наташа, – или ты будешь относиться ко мне как к девушке, у которой иногда возникают невинные желания, или я соберу пацанов и признаюсь им, что ты заставил меня быть твоим секретным агентом. Если до Нового года ты не изменишь своего отношения ко мне, я… – Иди, – жестко перебил ее Ефремов. – Про фотографии можешь не беспокоиться, их никто не увидит. У меня свои понятия о порядочности. – Ты обещал, – напомнила девушка. – Если обещал, значит, свое слово сдержу. Голубева порывисто шагнула к Ефремову, встала на цыпочки, чмокнула Игоря в губы и выпорхнула за дверь. «Идиот! – обругал себя инспектор. – В какой-то момент я дал слабину, и вот результат. С малолетками всегда так, чуть-чуть отпустишь поводья, и они становятся неуправляемыми. Ничего, до Нового года еще далеко, что-нибудь придумаю». После встречи на конспиративной квартире Ефремов забежал в пару аптек, убедился, что нужное Ефросинье Ивановне лекарство просто так не достать. «Придется у начальника БХСС попросить помощи, – решил он. – Для Виктора Дмитриевича все аптечные склады открыты. Стоит ему пальцами щелкнуть, как шустрые провизоры любое заморское лекарство на блюдечке с голубой каемочкой принесут». В райотделе Ефремов занялся мелкой фальсификацией. Вставив в печатную машинку лист чистой бумаги, инспектор одним пальцем отстучал: «Секретно, экз. единств. Работая по моему поручению, агент Лесник в рамках сбора информации о несовершеннолетних, склонных к совершению преступлений, сообщил, что им подготовлен список фамилий и клички лиц, которые могут представлять оперативный интерес». Список кличек Ефремов слово в слово перепечатал с записки Голубевой. Агент Лесник, злоупотребляющий спиртным инвалид второй группы, немало бы подивился, если бы узнал, что за два дня сотрудничества с уголовным розыском он успешно внедрился в подростковую среду и стал пользоваться доверием у лидеров молодежных группировок. Лесник был агентом-«пустышкой», все донесения за которого Ефремов готовил сам, основываясь на информации из других источников. В записке Голубевой Михаил Быков по кличке Бык шел под восьмым номером. Сергея Козодоева в списке не было. Наташа не считала своего соседа по парте хулиганистым парнем, способным на серьезное правонарушение. 7 Вернувшись домой, Козодоев полез в холодильник: посмотреть, чем можно пообедать. Ничего нового он увидеть не ожидал, но отец до десяти часов был дома и теоретически мог что-то приготовить. Вчера, например, пожарил картошку. А сегодня… – Так, что тут у нас? – вслух спросил Сергей, открыв холодильник. – Как всегда, суп! Ну, супчик вы сами кушайте, а я пельменями пообедаю. Магазинные пельмени, слепленные наподобие вареников, были невкусными. Их начинку вместо мяса составлял колбасный фарш из потрохов и хвостов неизвестных животных. Но пельмени, даже магазинные, были гораздо вкуснее борщей и супов, сваренных матерью Сергея в воскресенье с расчетом на всю рабочую неделю. «Мне в будние дни некогда по вечерам у плиты стоять!» – говорила она. Проверка морозильной камеры огорчила Сергея. Отец, вместо того чтобы приготовить сыну обед, сам съел все оставшиеся пельмени. «Черт возьми, что за жизнь! – подумал Козодоев. – Давали бы рубль на обед, я бы в столовой питался: картофельное пюре, котлета с подливой, сосиски, жареная рыба… Как представлю гуляш с подливой, так слюнки текут». Он достал кастрюлю с супом, поставил на стол, согнал жир с поверхности, зачерпнул полную поварешку и вылил ее содержимое в унитаз. Эту нехитрую манипуляцию Сергей проделывал каждый раз, когда не хотел есть суп, но еще больше не хотел расстраивать мать. Она болезненно воспринимала бойкот ее кулинарных «шедевров». Придя с работы, мать первым делом проверяла оставшийся объем содержимого в кастрюле, и если к супу никто не прикасался, то Сергей с сестрой выслушивали лекцию о том, какие они неблагодарные дети и как они не уважают труд матери. – Придется перекусить чем бог послал, – недовольно пробурчал Козодоев.