— Вот и славно! — Клуфтингер с широкой ухмылкой хлопнул его по плечу. — Сам понимаешь, этот двор мы теперь ни на секунду не должны выпускать из виду. Майер стиснул зубы. Казалось, он судорожно ищет подходящую отговорку, но комиссар не стал дожидаться. — Помнишь ясеневую рощицу, которую проезжали? Хороший пост, там тебя никто не обнаружит. А я пришлю тебе подмогу, проинструктируешь их. Все ясно? — Так точно, — отрапортовал Майер, но вылезать из машины не спешил. — Ну, давай! — Ты это серьезно? — Рихард, наслаждайся природой и свежим воздухом. Выбери удобное местечко. Сыщик ты или нет? Если что, сразу звони мне на мобильный. Клуфтингер сдерживал приступ хохота до тех пор, пока согбенная фигурка Майера на обочине не осталась далеко позади. Дома Клуфтингер расслабился. Насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах, конечно. Смерть Андреаса Лутценберга до сих пор висела тяжким грузом на его совести. И не важно, убивал он Вахтера или нет. Клуфтингер твердо придерживался мнения, что только суд определяет меру наказания. И все-таки вечер обещал отдохновение. Клуфтингер переоделся в любимые спортивные штаны и старую футболку и босиком пошлепал в кухню. Была бы жена дома, она такого не позволила бы. Он в который раз испытал головокружение от свободы, но ощущение окрыленности тут же подпортило данное себе обещание позвонить жене, как только вернется. Поэтому звонок телефона прозвучал как награда. Умница Эрика! Он, расплывшись в улыбке, взял трубку. — Алло. Господин Клуфтингер? Это Лангхаммер. Улыбка застыла на губах Клуфтингера. — Ну как она, холостяцкая свобода? Баба с возу, кобыле легче? Ха-ха! Клуфтингер мыкнул в трубку нечто нечленораздельное. — Я подумал, не устроить ли нам сегодня кулинарный вечерок, совместное кукование, так сказать? Ха-ха! Помнится, наши женушки горячо рекомендовали. Как смотрите? «Черт бы вас всех побрал, — пронеслось в голове Клуфтингера, — только не сегодня! Пожалуйста, не сегодня!» Он так радовался предстоящему тихому вечеру. Полежать в шезлонге на веранде, почитать что-нибудь легкое и — верх наслаждения! — выкурить сигару. Он ударился в панику: — Сегодня… сегодня это… не думаю, что сегодня… Наум ничего не шло. Клуфтингер лепетал, как школьник, не выучивший урок. И что сказать? Трактир? Лангхаммер мог спокойно туда заглянуть и проверить. Репетиция? Сосед доктора играл в оркестре, и он мог спросить его, репетируют ли сегодня. Что, что сказать?.. — Отлично. Вот и договорились. Я подойду где-то через полчасика. И не трапезничайте без меня, господин комиссар! Ха-ха… Щелчок и короткие гудки. Клуфтингер пялился на трубку у себя в руке, словно она могла помочь выпутаться из щекотливой ситуации. А потом, смачно выругавшись, бросил предательницу на базу. Сам виноват. Надо было заранее сочинить благовидный предлог. Вот и получил заслуженное. И вообще, почему это нужна правдоподобная отговорка? Достаточно просто сказать «нет». И чего этот хлыщ к нему привязался? С чего он решил, будто ему не могут отказать? Клуфтингер почувствовал себя нашкодившим несмышленышем, словно доктор поставил его в угол, строго посмотрел прямо в глаза и погрозил пальцем: мол, не ври мне. А он, застигнутый на месте преступления, потупил взгляд от стыда. Клуфтингер с досады обругал себя и придумал, как отомстить за такое унижение. Ну погоди! Он изучил содержимое холодильника. Для «кулинарного вечерочка» запасов оставалось маловато. И хорошо, быстрее закончится. — Я покажу тебе кулинарные изыски! — не удержался он от высказывания вслух. Он вынул остатки колбасы и кусок засохшего пармезана, порезал и разложил на тарелке, не слишком стараясь замаскировать их возраст. Редьку, которая обнаружилась в емкости для овощей, он переложил в ящик с приборами — а то еще этому Лангхаммеру взбредет в голову проинспектировать холодильник. А так на нет и суда нет. Быстрее уберется. Клуфтингер остался доволен своими криминальными действиями. Все-таки как-никак комиссар! «Ага, комиссар, который не смог парой фраз поставить наглеца на место», — с горечью осадил он собственные восхваления. В дверь позвонили. Он посмотрел на часы: со времени телефонного разговора прошло не больше четверти часа. Этот доктор еще и приперся раньше времени! Клуфтингер покорно пошел открывать. За дверью его взору открылись одни лишь ноги, торчащие из-под трех коричневых бумажных пакетов с выпирающей наверху зеленью вместо головы. Пакеты опустились, и показалась лоснящаяся физиономия Лангхаммера. — Заметьте, я не с пустыми руками, — одарил он хозяина улыбкой и блеснул глазами из-под невероятно больших очков. Смерив Клуфтингера врачебным взглядом, он весело заметил: — Больничная пижама удобнее визитки, а? И снова Клуфтингера захлестнула волна стыда, будто его поймали на чем-то непристойном. Он только засопел и молча повел гостя в кухню. — Чувствуйте себя как дома, — собравшись с мыслями, съязвил Клуфтингер. Язвительности незваный гость не услышал, напротив, его глаза не переставали лучиться, когда он поставил пакеты на стол и сделал торжественный жест обеими руками: — Запеканка с луком-пореем а-ля Лангхаммер. У Клуфтингера упало сердце: неужели и впрямь придется бок о бок возиться на кухне? Это надолго. Он мысленно вычеркнул из программы вечера веранду, шезлонг и сигару. — Будьте любезны, дорогой мой, почистить лук. — С этими вдохновенными словами доктор вручил ему два пучка порея. Клуфтингеру не понравился его тон, но внутренне он уже сдался. Лангхаммер не выметется, пока не набьет брюхо, а на закуску не накормит его парой-другой своих ужасных анекдотов. Клуфтингер покорился судьбе и занялся тем, что велено. Так по крайней мере все кончится быстрее. Он открыл кран, взял щетку для скобления сковородок и принялся начищать стебли порея. — И что это мы тут делаем? — раздался у него за плечом голос доктора. — Вы же сказали — почистить лук… Лангхаммер на минуту замер, а потом разразился неожиданно звонким, дребезжащим смехом: — Превосходно, господин Клуфтингер! Тонкий юмор! Тончайший! Да уж, в остроумии вы всем нам нос утерли! Восхитительно! Постепенно до Клуфтингера дошла вся абсурдность его действий, и он присоединился к доктору. Не выставлять же себя подопытным кроликом перед этим «Биолеком»[11]. Ясно, со щеткой что-то не так. Сейчас главное — сохранять спокойствие. Медленно в мозгу выплывала картинка, изображавшая, как Эрика «чистила» лук-порей: снять нижние перья, разрезать стебель вдоль, промыть оставшиеся перья один за другим… С первым мучением справились, и ясно как божий день: это — только начало. — Я тут прихватил бутылочку отменного розового. Лангхаммер явно начал второй раунд «дуэли на адской кухне», как окрестил для себя этот вечерок Клуфтингер. Тот ведь прекрасно знал, что он не выносит вина. — Французское, прекрасно освежает ротовую полость и подготавливает вкусовые сосочки к восприятию божественной пищи. С этими словами Лангхаммер плеснул глоток в широкий бокал и протянул его Клуфтингеру. Тот обреченно собрался хлебнуть, как вдруг доктор жестом остановил его и продемонстрировал весь порядок действий. Он поболтал жидкость в бокале против часовой стрелки, понюхал, засунув чуть не наполовину свой отнюдь не маленький нос, снова поболтал, пригубил и только после этого поднял, чтобы провозгласить: «За здоровье!» Комиссар сначала слегка обалдел, а потом тоже поднял бокал для приветствия и, провозгласив: «Где наша не пропадала!» — залпом осушил его и снова обратился к чистке лука. Некоторое время оба молча терлись друг подле друга и со стороны могли сойти за рассорившуюся парочку. Настало время, и Лангхаммер полностью отдался ответственной задаче: выложить противни листами слоеного теста. Он так увлекся работой, что потерял контроль над собой. Клуфтингер пожалел об отсутствии фотоаппарата, чтобы запечатлеть, как этот журавль, высунув язык, цапает коготками, расправляя тесто. Хотя одного этого вида ему хватило, чтобы позабыть все прошлые унижения. — Теперь посолите и поперчите нашу творожную массу, — отдал приказ Лангхаммер, заметив, как его поваренок мало того что простаивает, но еще и улыбается. Конечно, а на что еще он годен, как только чистить, солить и перчить? Самая черная работа… — Господи помилуй! Нет! Клуфтингер содрогнулся до самых глубин, впору было хвататься за пистолет. Окрик доктора пришелся так некстати, что он едва не вытряхнул все содержимое перечницы в творожную массу. Перед его внутренним взором проплыли сладкие картины отрезанной фаланги или обожженной об угли ладони… — Господи помилуй! Не собираетесь же вы сыпать в наше чудное блюдо старый перец! У вас есть мельничка? Клуфтингеру потребовалось несколько секунд, чтобы понять значение слов «старый перец», и еще больше — для осознания, что с соседом ничего катастрофического не случилось. А жаль. С каким наслаждением он сейчас направил бы перечницу в физиономию этого типа и посмотрел на результат, но… он досчитал до трех, как рекомендовала ему жена, потом до десяти… На двадцати одном он снова взял себя в руки. — Мельничка? О, конечно. Пожалуйте, господин, — протянул он только что обнаруженную на нижней полке перечную мельницу, ожидая реакции. Однако Лангхаммер невозмутимо засыпал горсть горошка и трижды прокрутил. Клуфтингер с удовольствием наблюдал картинку: как он пыжится, как надавливает, как пробует, как снова хватается за мельничку и, цокая языком, прилагает новые усилия, чуть не пукнув… Эта картина нравилась ему еще больше, чем предыдущая, и она выглядела не менее комичной. В конце священнодействия Лангхаммер протянул ему ложку с готовым продуктом на пробу. — Лучше вместе, — содрогнулся Клуфтингер и подцепил месиво второй ложкой. Еще не хватало, чтобы этот шут кормил его с ложечки! Такое и в страшном сне не приснится. — Уу-рм, — изрек Клуфтингер, и самое страшное состояло в том, что еда действительно оказалась вкуснятиной. — Нет, чего-то не хватает. — Лангхаммер скривился, взял щепотку соли, посыпал поверху, снял пробу и поцокал языком: — Вот теперь самое то. Клуфтингер подцепил еще кусок, состроил разочарованную мину и выразился определенно: — Пересол! С чистой совестью он налил себе кружку пшеничного пива. На протяжении всего ужина он старался не поддаваться провокациям доктора, поэтому вечер протекал тихо и мирно. Под конец доктор поднял бокал и провозгласил тост. Если Клуфтингер полагал, что хуже уже быть не может, так он ошибался… — Поскольку, мой дорогой, мы теперь связаны общей кухней, выпьем на брудершафт! Я — Мартин. — Разве? — Комиссар явно был выбит из колеи.