Когда приходит пастор Боакье, я спешу переговорить с ним. Пусть и новичок на Мюстике, он всем пришелся по душе; всегда выглядит ухоженным, волосы уложены в тугие косички, выражение на лице серьезное. Пастор поразил меня силой своего добра, взяв молодежь под крыло. Доброй улыбкой он вселяет в меня уверенность в том, что все проблемы разрешимы, однако мрачнеет, когда я сообщаю ему о смерти Аманды Фортини. Я хочу, чтобы Боакье объявил об этом в самом начале службы, – тогда мы сможем почтить память обоих. – Леди Ви, как могло случиться подобное в таком тихом месте? – негромко говорит он. – Не знаю, отец, но мне очень хочется, чтобы это прекратилось. – Какая трагедия для обеих семей… Обещаю, я буду молиться за них обоих. Я всегда находила утешение в церкви, но сейчас, когда я сажусь на свое место, мне кажется, что молиться за Аманду и Томми – слишком поздно. Саша Милберн не замечает меня, когда спешит по проходу. На девочке темно-синее платье с высоким воротом, в нем она похожа на викторианскую гувернантку; подол волочится. Я вижу, что Саша плакала, но не могу забыть ее поведение в «Светлячке». Раньше она была такой милой девочкой, все лето играла с Лили; сейчас же обременена заботами, словно ей тяжело плыть во взрослом мире. Саша садится на скамью и вытирает глаза, и неожиданно у меня в сознании начинают тесниться мои собственные утраты. В последний раз я хоронила принцессу Маргарет. Она сама распланировала все детали церемонии, потребовав, чтобы служба проводилась в узком кругу родственников и близких друзей в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке, без посторонних. Я закрываю глаза, вызывая в памяти более счастливые события, отмечавшиеся в Бамбуковой церкви; свадьбы, праздновавшиеся в прекрасный летний день, чашки с рисом, которым мы забрасывали новобрачных вместо конфетти… Я испытываю облегчение, когда приходит Филип, уже оправившийся от своей болезни и выглядящий безупречно в темном льняном костюме. Он всегда знает, как помочь мне, и сразу же берет мою руку в свою. – Я принес добрую весть с Сент-Люсии. Джаспер наконец-то достиг прогресса. Он был в приподнятом настроении, когда мы говорили по телефону, – шепчет он мне. – Слава богу. Я свяжусь с ним сегодня. Я слишком увлечена наблюдением за людьми, чтобы внимательно слушать Филипа. Больше половины пришедших – из Лоуэлла. Я замечаю Декса Адебайо, одетого в яркую гавайку с розовыми фламинго, летящими по его груди, однако выражение его лица не столь жизнерадостное, а язык тела говорит о нервозности. Возможно ли, что все эти годы я неправильно читала его? А вдруг в нем выросла ненависть ко всем тем богачам, которых он учит нырять, которые прилетают навстречу новым приключениям, когда он застрял на одном месте? Доктор Пейкфилд все же пришел на службу; он сидит на пустой скамье, и жесткое выражение его лица отпугивает людей. Мне нужно рассказать Найлу о его позднем ночном путешествии на «Морскую грезу», которое доктор предпочел скрыть. Вполне вероятно, что медик мог направить свой кипящий гнев на молодежь острова. Он стал бы не первым врачом, который отбирает жизнь, вместо того чтобы спасать ее… Мое внимание снова обращается на Филипа; я пытаюсь представить его убийцей, как и других членов нашей общины. Филип – один из моих давних друзей, его компания радует, но он невероятно ранимый. Бедняга жутко страдает, если его игру критикуют. Его чувствительность одновременно и благо, и проклятье. Он слишком быстр на эмпатию, воспринимает любую вибрацию как перетянутая струна скрипки. Я знаю, что Филип долгие годы переживал из-за своей бисексуальности, кажется, у него было ужасное детство, но за тридцать лет, что мы знаем друг друга, он безоговорочно поддерживал меня. В то утро, когда пропала Аманда Фортини, Филип находился на Сент-Люсии и помогал Джасперу, так что для меня большое облегчение вычеркнуть его из своего мысленного списка потенциальных убийц. Пианист начинает тихо наигрывать, и я оглядываюсь. На церемонию явился весь персонал моей виллы. Уэсли очень красив в черном костюме; он приглядывает за Хосе Гомесом, сидящим впереди, на тот случай если садовник поведет себя неподобающе. С ними пришли и две мои горничные. За годы манера держаться Уэсли не изменилась. Он всегда отличался исключительно величественностью, проявлял профессионализм в служении моей семье и при этом всячески оберегал свою частную жизнь. Наш недавний разговор на кухне – самая откровенная беседа за многие годы. А вот Хосе Гомес – совсем другое дело. Мой молодой садовник казался доброй душой, однако в последнее время он ведет себя необычно, и я не могу понять почему. Я ощущаю странное покалывание в руках, как будто резко упала температура, когда Мама Тулен садится на краю их скамьи. На ней все тот же яркий наряд, в волосы вплетены бусины и алые перья. Художница – эксперт по символам обеа, оставленным на кусках коралла. Вполне возможно, что она видела больше, чем рассказывает. Пастор стоит у алтаря под большим деревянным крестом. Он одет в белую накрахмаленную ризу и мягким голосом объявляет о смерти Аманды. Над паствой проносится одновременный вдох, затем на работающем от аккумулятора проекционном экране появляются фотографии Томми Ротмора, напоминая мне о его детстве, когда он был золотоволосым мальчиком. Снимки рассказывают, как он плескался в море, как устраивал пикники с друзьями; вот он в вечернем костюме, обнимает за плечи Аманду Фортини. Эти двое так похожи, что их можно принять за брата и сестру; два красивых аристократа, у ног которых лежал весь мир. Казалось, у них нет врагов. Я отвлекаюсь, когда Филип пихает меня. Лили приходит вместе с Соломоном, они опаздывают; детектив надел куртку поверх формы, и я никогда не видела, чтобы Лили было так комфортно в обществе мужчины. Они садятся рядышком на скамью сзади. Чтобы удержать интерес Лили, мужчина должен быть достаточно умным, и вполне возможно, что Найл смог бы выдержать ее независимый характер. Однако я не должна вмешиваться. Если Лили почувствует, что ее подталкивают, она наверняка побежит в противоположную сторону. Пастор Боакье обращается к нам, и мои мысли возвращаются к жертвам. Священник призывает нас воспеть их жизнь, оплакивая их безвременную кончину. Я снова перевожу взгляд на доктора Пейкфилда; он смотрит в свой сборник гимнов, но его губы плотно сжаты, в то время как остальные поют «Великую благодать». Его манера держаться все еще настолько неловкая, что мне трудно представить доктора достаточно уверенным в себе, чтобы атаковать кого-то. Музыка не трогает меня до тех пор, пока одна девчушка из Лоуэлла не запевает африканскую молитву под аккомпанемент только птичьих трелей. Ее чистый голос распахивает мою душу, и я вдруг начинаю оплакивать принцессу Маргарет и давно ушедших родственников, а также Аманду и Томми, чувствуя, как Филип сжимает мою руку. Мой друг сдерживает слезы, как и все, кроме Кита Белмонта, которого я замечаю только что. Он сидит в конце нашей скамьи, его глаза спрятаны под темными очками. Я вспоминаю, как он утверждал, будто вновь обрел веру, вспоминаю его уродливый золотой крест на шее, однако язык его тела пугает меня. Он абсолютно неподвижен, как змея, приготовившаяся к броску. Глава 33 Длившаяся час служба заканчивается, и все встают. Найл наблюдает за людьми. Кит Белмонт уходит первым; он приветствует сержанта сдержанной улыбкой, прежде чем выйти. Лили утешает свою подругу Сашу Милберн, коротая эмоциональнее всех проявляет свои чувства. Странная привычка рыжеволосой наблюдать за населением острова мешает Найлу исключить ее из списка подозреваемых, однако в настоящий момент, когда она захлебывается рыданиями, потребовалось бы очень богатое воображение, чтобы представить ее убийцей. Люди не спешат расходиться – кроме Хосе Гомеса. Найл замечает его за толпой, и садовник леди Ви отводит взгляд. Прежде чем детектив успевает пробраться к нему, он скрывается за деревьями, оставляя Найла со списком неотвеченных вопросов. Персонал «Хлопкового склада» заранее сервировал в тени слоновьего дерева прохладительные напитки, оплаченные леди Ви. Все это напоминает шикарную вечеринку в саду, и сегодня на пляже Британния-Бэй будут музыка, выпивка и танцы. Такова освященная веками традиция на Мюстике – воспевать жизнь умерших вечеринками, а не унылыми похоронами. Найл идет к выходу, когда его останавливает пастор Боакье. – Соломон, могу я поговорить с вами? – Мелодичный западноафриканский говор звучит у него как обычно, однако сам он выглядит более напряженным. – Конечно, отец. Давайте найдем укромное местечко. Пастор ведет его прочь от церкви, под сень древовидных папоротников. Найл обращает внимание на то, что манеры Боакье изменились. Жесты стали дергаными, на верхней губе блестит пот. Пастор достает носовой платок и промокает лоб, прежде чем заговорить. – Я должен был сказать об этом раньше. В воскресенье ночью, примерно в два часа, Томми пришел ко мне в хижину. – В ту ночь, когда сгорела вилла Аманды. – Он говорил сбивчиво, одежда была обожжена. Он сказал, что на него кто-то набросился. Что они оставили на его участке проклятье, вырезанное на кусках коралла. Томми выбросил их, но я видел, что он мучается. Я решил, что кто-то навел на него проклятье обеа, чтобы ему не было покоя. Он продолжал что-то бормотать о коралле. Сказал, что коралл умирает, как и он сам. – Что вы сделали? – Мало что, – отвечает пастор, на мгновение зажмуриваясь. – Томми сказал, что ему страшно умирать, но через какое-то время он, как мне показалось, успокоился. – Он что-нибудь еще говорил о своих проблемах? – Сказал, что напавший на него ненавидит кораллы. Он хочет, чтобы все они умерли. Я спросил, кто напал на него, но Томми был слишком напуган, чтобы назвать имя. – Бессмыслица какая-то… – Я настоял, чтобы Томми ночевал у меня, чтобы не оставлять его одного, пока он в неуравновешенном состоянии. Я постелил ему на диване, но к утру он исчез, бросив дверь открытой. Это тоже встревожило меня. – Почему? – Закон обеа похож на старые верования в Нигерии. Там считают, что нужно оставлять дверь или окно открытыми, чтобы злые духи могли свободно покинуть дом, не попав в ловушку. Зря я не просидел рядом с ним до утра. Это могло бы спасти ему жизнь. – Вашей вины в этом нет. Если кто-то желал ему смерти, они все равно убили бы его. Священник явно поражен. – Вы думаете, это не самоубийство? – Я детектив, отец. Я ни в чем не уверен, пока не докажу это. Боакье со скорбным выражением на лице смешивается с толпой, которая становится все более оживленной по мере того, как рекой течет «Пиммз». Священник являет собой ярый контраст с остальной паствой. Его гнетут собственные проблемы, которыми он не желает ни с кем делиться. Однако сейчас нет времени разбираться с этим. Сегодня вечером на пляже будут песни и танцы, все будут вспоминать жизнь двух молодых людей с весельем, а не с грустью, однако у Найла нет возможности расслабляться, пока он не найдет недостающее звено. Заметив леди Ви и Лили, сержант направляется к ним. Толпа расступается перед его крупной фигурой, как Красное море. Глава 34 Я больше не люблю поминальные вечеринки, так как теряю многих из тех, кто мне дорог. Пусть смерть неизбежно сопровождает жизнь, но я предпочла бы не встречать ее с распростертыми объятиями. И я рада возможности уйти с мероприятия, когда Соломон приглашает Лили и меня в полицейский участок. Мы быстрее доберемся до истины, если будем идти в одном направлении. Соломон скорее похож на серьезного молодого учителя, а не на копа, когда обращается к нам с просьбой; его очки в золотой оправе поблескивают на солнце. У меня вызывает интерес тот факт, что Лили решает ехать на его древнем мотоцикле, а не на моем багги, поэтому я в одиночестве еду по дороге в Лоуэлл. Найл проводит нас внутрь, и мы натыкаемся на стену жара, запах сигаретного дыма и застоявшегося кофе. В его глазах горит любопытство, когда мы все садимся в приемной. – Я хочу, чтобы мы составили план на сегодняшнюю вечеринку, но сначала нужно обменяться информацией. Леди Ви, вы нашли что-нибудь новое? – Доктора Пейкфилда видели, когда он на скоростном катере шел к «Морской грезе»; это было в понедельник поздно вечером, что является нарушением его контракта. Предполагается, что врач Мюстика должен находиться на острове круглосуточно, на тот случай, если кто-то заболеет. Меня все еще тревожит Кит Белмонт. Он кажется таким искренним, а в следующую секунду становится скользким… – У нас нет никаких улик против Белмонта, а вот Пейкфилда я проверю. Как насчет тебя, Лили? Есть что сообщить? – Возможно, мы слишком зациклились на кораллах. Те символы, что он вырезает, могут означать что-то большее. – Сегодня Мама Тулен объяснила эти символы, – говорю я. – Перекрещенные стрелы символизируют Геде, бога смерти, а чаша – это бог жизни. Паутина означает, что кто-то стоит у тебя на пути. – Очень интересно, – говорит Найл. – Знак смерти был оставлен в домах Томми и Аманды, а знак жизни – у Кита Белмонта. Под твоей дверью оставили паутину, да, Лили? – Значит, я стою у него на пути, но есть шанс, что я останусь жива, – говорит она с нервным смешком. – Приятно это узнать. – Это может быть кто-то из Лоуэлла, сдвинутый на местном фольклоре, – говорит Найл. – Или владелец виллы, пытающийся замаскироваться. – Мама Тулен сказала, что Декс Адебайо верит в обеа. – Его единственное алиби – утверждение его жены, что он был с ней, когда сгорела вилла, так что я приглядываю за ним. Мы так и не выяснили, кто вломился в «Райский уголок» в субботу ночью. Похоже, этот человек хорошо знает ваш дом. Да и Гомес странно себя ведет, верно? Я качаю головой. – Он уязвим, но ему нравится работать в саду; до последнего времени Хосе был идеальным работником. – Однако он изменился, леди Ви. Он шел за вами и Филипом, а возможно, и за Лили. Как только я приближаюсь к нему, он убегает. В глазах Лили сомнение. – Хосе сам вызвался помогать мне, и я разрешила ему работать на мелководных частях рифа, с трубкой и маской. Он показал себя мастером пересадки; правда, уже неделями не появляется в гавани. Пока Найл говорит, я бросаю взгляд на его записи в блокноте. Там список; на верхней строчке Хосе, затем идут Кит Белмонт, Саймон Пейкфилд и Декс Адебайо. Внизу страницы написано «Морская греза». Его список подозреваемых почти совпадает с моим. Соломон передает мне свой телефон и показывает фотографии «Морской грезы». Внутреннее убранство яхты гораздо проще, чем я ожидала. Обычно мегаяхты отделывают в ультрасовременном стиле с изящной мебелью на заказ и изысканной легкой фурнитурой; здесь же на полу примитивный линолеум, а вдоль стен обычные деревянные шкафы с полками. Уж больно все просто, чтобы удовлетворить вкусы миллиардера. – Я ожидала позолоту и хрустальные люстры. – Я тоже, леди Ви. Но сейчас для меня главное – безопасность вас обеих. Я хочу, чтобы вы пригласили Филипа пожить у вас; и попросите Уэсли ночевать в «Райском уголке», пока все это не закончится. – Думаю, никаких проблем не будет; оба беспокоятся за нас.