– Давайте вперед, – продолжает он. Она перебарывает горячее желание спрятаться в туалете и выходит перед собранием своих коллег. Она ненавидит выступать на публике почти так же сильно, как ненавидит детектива-инспектора Харди. – Всем доброе утро. – Ее голос ей самой кажется слабым и хрупким. – Я… Хм, добро пожаловать, я – Элли, детектив-сержант Миллер. Итак, что у нас есть? Работы много, мы уже отстаем из-за выходных и из-за того, что не хватало ресурсов, то есть вас, но вы уже здесь. Итак… – Она дрожит. Интересно, им заметно, что она дрожит? Она сцепляет руки перед собой. – Таким образом, вы понимаете, что теперь нам нужно наверстывать, рыть землю, так сказать. Приоритеты на сегодняшний день: поквартирный опрос, изъятие записей с камер видеонаблюдения, извлечение технических данных с телефонов и… хм, завершение проверок алиби. И помимо всего этого, к нам поступает много информации, которую нужно просеивать. Диспетчером в участке будет Ниш, так что, если вы обратитесь, он всем раздаст задания. Закончив, она наконец добирается до Харди, который стоит один рядом с электрочайником. – Весьма вдохновляюще, – говорит он и тянется за последней чашкой на полке. Она с силой захлопывает дверцу буфета, жалея, что не попала ему по пальцам. – Не смейте больше так поступать со мной! – бросает она. – В чем дело? Из-за того, что я не тороплюсь арестовывать Марка Латимера, нужно отдать меня на растерзание? Харди опускает в чашку какой-то подозрительный пакетик, похожий на пакетик чая. – Вы не упомянули, что они могут сделать скидку для Марка Латимера. А также про свой собственный исчерпывающий список подозреваемых. Она уже готова высказать все, что думает о его постоянном сарказме, когда следующее замечание обезоруживает ее: – Нам необходимо опросить вашего сына. С ним должен быть кто-то из подходящих взрослых. Не вы, разумеется. Латимер уже ждет внизу. Нам пора начинать. Допросные комнаты в полицейском участке Бродчёрча выходят окнами на бесплодный юг. Стены усеяны стеклянными блоками, которые преломляют лучи, пока солнце путешествует с востока на запад, превращая эти помещения в гигантские солнечные часы. Человек, проработавший здесь достаточно долго, по углу наклона отраженного луча может сказать, который теперь час. В данный момент безжалостный утренний свет направлен прямо на Марка Латимера. Под глазами у него черные круги. Заметно, что он плакал. Надежда, что он понял ошибочность своих действий, слабая. Элли убеждается, что Харди не смотрит на нее и ободряюще улыбается Марку. Она уверена, что они смогут быстро во всем разобраться, и через час его уже отпустят домой. – Прошу прощения за вчерашнее, – говорит Марк со странной полуулыбкой. Что-то срабатывает у Элли на уровне подсознания: она уже видела это выражение у него на лице, только не может вспомнить когда. – Со всеми этими делами я был немного не в себе, когда вы задавали вопросы. – Больше похоже, что вы пытались обмануть меня, – говорит Харди. – Я просто был сбит с толку. Все эти дни слились в один, все спуталось. Тот бойлер, о котором я говорил, я делал его в среду вечером. Сами понимаете, каково это. – А в четверг вечером вы были со своим приятелем. – Да. – Но вчера вы не могли припомнить имя этого приятеля. – Это был Найдж. Тот, с которым я вместе работаю. – Хорошо. И вы не могли припомнить имя человека, с которым работали весь день. – Это все шок, он вытворяет с людьми забавные вещи. Он снова улыбается все той же непонятной полуулыбкой, и Элли чувствует, как ее пронзает боль, потому что она вспоминает, где видела это выражение лица раньше. Несколько лет назад на барбекю по поводу Пасхи Дэнни точно так же клялся, что не ел шоколадное яйцо, подаренное Хлое, и это притом, что губы у него были перемазаны шоколадом. Понимание того, что Марк лжет, свинцовым грузом ложится ей на плечи. Что такого он может скрывать, черт побери? Невинное объяснение его поведения ускользает все дальше от нее. – Мы проверим это у Найджа, – говорит она. – Давай, Элл, действуй, – отвечает Марк. Харди протягивает Марку фотографию хижины на Брайар-Клифф. – Бывали здесь когда-нибудь? Она ожидает, что он будет разглядывать снимок, но он лишь мельком смотрит на него. – Я работал здесь неделю или две тому назад. Там труба лопнула. Ники делает для нас всю бумажную работу, и у нее в выставленном счете есть точная дата. – Это арендованная собственность. Кто же вас вызывал? – спрашивает Харди. – Ну, та женщина, не помню уже ее имени. Я брал у нее ключи на парковке для трейлеров. Элли сдается и позволяет Харди полностью взять процесс в свои руки. Он прав – это и есть ее место. – Там были только вы или Найдж тоже? – Я один. Найдж уезжал к матери. Харди чуть дольше необходимого роется среди бумаг в своей папке. – Марк, у вас есть лодка? – Да. Уже в коридоре Харди проходится по своему списку доводов, почему это должен быть Марк. – Лодка. Отпечатки пальцев на месте преступления. И алиби, которое он соорудил себе за ночь. – Вы не можете этого знать, сэр, – возражает Элли, но уже не так уверенно, как прежде. – Посмотрим его лодку, поговорим с Найджем и получим подтверждение, работал ли Марк в той хижине. – Спросите у Пита, что Марк говорил Бэт насчет ночи в четверг, и посмотрим, как это будет стыковаться. Пока мы будем все проверять, Марк останется здесь. Желудок Элли со скудным завтраком тоскливо сжимается. Она-то надеялась, что им удастся докопаться до истины без того, чтобы приводить Бэт в состояние полной боевой готовности. – Вы понимаете, что будет с его семьей, со всем городом, если это был Марк? – А чего вы ищете, Миллер? Легких ответов? Минимальной боли? Эти вещи так не делаются. – Я знаю, – с несчастным видом говорит она. Она уже начинает смотреть на себя глазами Харди, упрямо сохраняя в веру в то, что могло никогда и не быть правдой. Начальник порта везет их на лодке мимо пристани. Спасательный жилет тяжело прижимается к груди Харди и шелестит бумагой письма в его внутреннем кармане, как будто напоминает о его содержании. Миллер очень уверенно держится во время качки – наверное, это у нее врожденное, – и мелкие капельки дождя скатываются с ее оранжевого плаща, когда она стоит на носу, высматривая лодку Марка Латимера. Харди же ненавидит находиться на воде. Волны – жестокая пародия на симптомы его болезни. Перед ним опасно качаются из стороны в сторону мачты. Миллер наклоняется и стаскивает с лодки брезент цвета морской волны. «Старый Бойлер» – это же надо было так пошутить с названием! – выкрашен в желтый цвет и, насколько может понять Харди, находится в хорошем состоянии. Он покрупнее большинства хваленых местных шлюпок, на нем есть своего рода ветровое стекло с козырьком и какая-то штуковина, чтобы рулить. Харди даже кичится тем, что не знает правильного названия всех этих вещей. Миллер перепрыгивает в лодку и протягивает руку, чтобы он последовал за ней. Харди отказывается. В голову приходит мысль, что он уже и не помнит, когда в последний раз держал женщину за руку. Все это так неожиданно, неудобно, болезненно… – Там нужен только один из нас, – бодро заявляет он. – Чтобы поменьше оставлять следов на месте преступления. Известно, когда ее брали в последний раз? Миллер не отвечает. Она стоит на коленях в передней части лодки. – Черт… – говорит она. Харди смотрит в направлении ее взгляда. Высохшие капли красной жидкости стали коричневыми. Это кровь. 18 – Сегодня утром я покупаю кофе, – говорит Олли. – Моя очередь, сколько можно! Карен оценивает его жест и, если честно, не против поберечь свои деньги. Ее вклад в экономику Бродчёрча растет с каждым часом, а она до сих пор понятия не имеет, компенсирует ли Данверс в конечном итоге ее расходы. Ей нужна ниточка, и побыстрее. Олли переходит дорогу к ближайшему банкомату, но возвращается с пустыми руками. Карен сразу узнаёт униженное выражение лица человека, кредитную карточку которого не приняли. – Автомат не работает, – говорит он, явно не догадываясь, что как раз в этот момент у него за спиной машина выдает пачку хрустящих десяток следующему клиенту. – Может, завтра. Карен расплачивается наличными за напитки и прячет в карман чек, после чего они вдвоем идут в гавань. – Я смотрел «Геральд», – говорит Олли. – Вы еще ничего не написали. У нее было время подготовиться к этому вопросу. – Не хочу этого делать, пока не соберу полностью всю фоновую информацию. Я думаю об этой семье, поэтому хочу все сделать правильно.