30 Над головой Харди горит полоска чистого белого света. Рядом с ним возникает ангел, ее золотистые волосы окружены ослепительным ореолом. Но затем вдруг оказывается, что у ангела этого австралийский акцент. – Все хорошо, – говорит Бекка Фишер. – Мы везем вас в больницу. Белый свет над головой внезапно оказывается неоновой лампой на потолке кареты скорой помощи, и Харди пробует протестовать. Если они отвезут его в больницу, все кончено. Они только глянут в медицинскую карточку и больше уже не выпустят его. Но что-то сказать не получается, и он снова теряет сознание. Когда он приходит в себя, в голове бешено стучит пульс, а с внешней стороны кисти, в месте, куда воткнута игла капельницы, ощущается острая боль. Рядом с койкой сидит Бекка Фишер: Харди неожиданно и очень ясно осознает, что под больничной рубахой он совершенно голый. – Девять швов, – говорит она, откладывая в сторону газету. – Череп чуть не треснул. Как вы себя чувствуете? – Что я тут делаю? – хрипит он. – И что вы тут делаете? – Вы отключились. Я нашла вас на полу в ванной комнате. Постоялец в комнате под вами услышал громкий стук. К счастью, услышал. Она поднимает его бумажник, и сердце его болезненно сжимается: она открывает его на фотографии маленькой девочки. Неожиданно его нагота кажется ему даже предпочтительным вариантом. – Ваша дочь? Какая красивая! – Она не дает ему возможности что-то ответить. – Я пыталась найти кого-то из ваших ближайших родственников, но не нашла, вот и сказала им, что я ваша жена. Послушайте, я очень рада, что с вами все о’кей и вы очнулись, но мне необходимо возвращаться обратно. Харди быстро соображает. Если они все еще думают, что она – его жена, то, возможно, позволят ему уехать с ней. Он пытается встать с кровати. Это оказывается намного труднее, чем он предполагал. Боль в голове удваивается, как будто он оставил полчерепа на подушке. Он покачивается и пытается схватиться за ее руку. – Вы не должны об этом никому говорить. Это моя жизнь! – умоляет он. – Пообещайте мне! Они сразу отстранят меня от дела. А мне необходимо его закончить, Бекка. Он почти удивлен, видя, что она серьезно задумалась. Она бросает взгляд на газету, которая лежит на кровати, и то, что она там видит, похоже, подталкивает ее принять решение. – Но при одном условии: вам необходима соответствующая медицинская помощь. Потому что в следующий раз вас могут вовремя и не найти. – Благодарю вас, – кивает он. Сейчас он готов на что угодно. Бекка встает, чтобы уйти. – Можно газетку? Уже по дороге к выходу она вручает ему номер «Дейли геральд». «МОЙ ДЭННИ» кричит заголовок на первой странице. «ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ С МАТЕРЬЮ ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБШЕГО МАЛЬЧИКА ИЗ ДОРСЕТА». Рядом лицо улыбающегося Дэнни. Напротив строки с именем автора – Священного Грааля любого беспринципного писаки – фотография Карен Уайт. Надо полагать, она очень довольна собой. Открыв газету, Харди обнаруживает разворот, где, против ожиданий, доминирует большое фото не Дэнни, а Бэт, хлопающей глазами в объектив. «КТО МОГ ЗАБРАТЬ У МЕНЯ МОЕГО ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО МАЛЬЧИКА?» – вопрошает она большими печатными буквами. Взгляд Харди скользит на взятый в рамку текст с правой стороны страницы, и ему кажется, что сейчас его надтреснутый череп попросту отвалится от мозга. «ДЭННИ: СЭНДБРУКСКИЙ СЛЕД» Далее идут десять строчек с коротким изложением того, что произошло на суде, а также фотография Шарлотты – на случай, если кому-то нужно напомнить, как она выглядела. Так вот чего выжидала Карен Уайт: приберегала все для одного большого рывка. Слово сказано, перчатка брошена. В каком-то извращенном смысле это для него почти облегчение. Он помимо воли восхищается преданностью Карен Уайт по отношению к пострадавшим семьям из Сэндбрука. Она для него – заноза в заднице, но заметно, что ее это мало волнует. Из нее, вероятно, получился бы хороший полицейский. Иногда материал идеально складывается сам собой. Телефон Карен постоянно вибрирует от приходящих сообщений с поздравлениями от коллег, после чего следуют плохо скрываемые попытки украсть ее контакты. Теперь она уже вдвойне рада тому, что первой обратилась к Олли Стивенсу. Ведь его мог развернуть к себе любой из репортеров, которые сейчас в пути, выехав с вокзала Ватерлоо поездом в 8:03. Просто для закрепления контакта она приглашает его позавтракать в «Трейдерс». – Классно получилось, – говорит он, уминая «бенедикт». – Бэт схвачена очень правильно. Но знаете, Мэгги сильно обидится. Карен не так уверена в этом. Мэгги, как и она сама, в душе прониклась интересами Бэт Латимер, и кому, как не ей, знать, что одна лишь строчка в общенациональном издании, таком как «Дейли геральд», стоит двадцати страниц в «Эхе Бродчёрча». – Я сама поговорю с ней, – говорит Карен. – Бэт и Марк уже отчаялись в том, чтобы люди узнали об их деле. Подумай о свидетелях, которые теперь могут появиться. Тебе нужно покрутиться вокруг Элли – может, удастся узнать, насколько загружены у них телефоны и сколько людей им позвонило сегодня. Наступает обычное неловкое молчание, которое возникает всякий раз, когда Карен предлагает ему воспользоваться своими родственными связями с детективом-сержантом. – Что ж, Харди с нами теперь точно разговаривать не будет, – наконец говорит он, но при этом улыбается. – Зато теперь в своем отделе новостей вы просто золотая девочка, верно? – Мой босс официально мною доволен, – говорит Карен. Данверс, собственно, не сказал ей, чтобы она завязывала с этим, что тоже очень здорово. – Остальные газеты сейчас толкаются локтями, чтобы в последующих выпусках наверстать упущенное. Но теперь «Геральд» должна застолбить этот сюжет за собой. Они спрашивают, что дальше, кто следующий в кадре. Мы должны рассказать про Джека Маршалла. Их телефоны одновременно сигнализируют о приходе сообщения. Олли только мельком смотрит на свое и становится белым как мел. – Мне нужно идти, – говорит он и, вскочив из-за стола, уходит, оставив остальную часть своего завтрака нетронутой. Карен некогда разбираться, какая муха его укусила, потому что она увлечена сообщением на экране собственного мобильного. Оно пришло от Кейт Гиллеспи. Читала сегодняшнюю газету. Я выплакала все глаза за эту бедную мать. Спасибо, что упомянули имя Шарлотты; такие вещи сохраняют живой память о ней. Как приятно узнать, что вы по-прежнему сражаетесь на нашей стороне. Не пропадайте. Х [14] К. Олли едет так быстро, что последний поворот на свою улицу преодолевает практически на двух колесах. Останавливается он возле соседей, потому что прямо напротив их дома стоит громадный фургон, в каких обычно перевозят мебель при переездах. Двое здоровенных мужиков, все в черном, как вышибалы из ночного клуба, как раз выносят его HD-телевизор и ставят в машину. Раньше они никогда не приезжали в воскресенье утром. Он заглядывает им через плечо и в смятении невольно вскрикивает, потому что туда уже погружены его велосипед и скутер вместе с коллекцией DVD-дисков. Он косится на свою машину, где на заднем сиденье лежит ноутбук. По прошлым разам он знает, что по закону им не разрешается забирать то, что необходимо ему для работы. Хорошо хоть принтер не забрали. – Не нужно хорохориться, сынок, – говорит судебный пристав, тот, что повыше, как будто Олли скачет вокруг него с поднятыми кулаками. Хорохориться Олли и не думал; по крайней мере, в том смысле, о котором подумал тот. Но у него хватает смелости позвонить единственному человеку, который может помочь ему в этой ситуации. – Они снова приехали, – говорит он, когда Элли снимает трубку. – На этот раз они забрали мою «Веспу». – Ох, Оливер… – говорит она. – Она по-прежнему в Борнмуте? Он смотрит в окно и сквозь тюлевые занавески замечает худенькую фигуру. – Она здесь, – отвечает он. – Элли, мне жутко неудобно спрашивать, но не могли бы вы как-то… – Нет, – отрезает она. – Ей правда очень жаль, что так получилось, – импровизирует он. – Это все полная чушь, – говорит Элли. – Прости, это жестокость из лучших побуждений. Мне очень жаль твои вещи, но я не могу постоянно платить за нее залог. Тем более после того, как она… – Она умолкает, так и не закончив. – Я бы хотел, чтобы вы сами с ней поговорили. Вы с ней никогда раньше так не ссорились. Тон Элли очень жесткий, что для нее не характерно. – Оливер, расследование убийства, которым я занимаюсь, сейчас в самом разгаре, и у меня просто не осталось лишних денег. Прости, мне нужно бежать. В трубке слышатся короткие гудки. Олли следует за приставом – тем, что поменьше, – в дом. Люси, сцепив пальцы, стоит в пустой уже гостиной. На стене, где висел телевизор, болтаются отсоединенные провода. Она беспомощно следит за тем, как они забирают спутниковый ресивер, но оживает, когда они отключают роутер беспроволочного интернета, – ее буквально подбрасывает на месте. – Не трогайте этого! – кричит она, пытаясь вырвать прибор из рук пристава. – Он ведь ничего не стоит! Что вы за него можете выручить, пару монет на eBay?[15] Олли вырывает его у нее из рук и отдает приставу. – Забирайте, – говорит он. – Вот это как раз заберите к чертовой матери! Когда конфискаторы уходят, он поворачивается к Люси. – Ради Бога! – говорит он. – Ты же сказала, что все уладила! – Это ошибка, – отвечает Люси. – Они все перепутали… О, только не делай такое лицо! Когда ты так делаешь, то становишься похож на своего чертового папашу. На мгновение кажется, что Олли готов ее ударить. Но затем его запал иссякает. – Мама, когда это закончится? – устало спрашивает он. – Как ты не понимаешь, в какую беду мы из-за этого попали?