– Я должен докопаться до сути. – Вот как? – Я знаю, кто это сделал. – Правда? И кто же? – Я решительно и категорически против смертной казни, – сказал лорд Пастерн, надувая щеки и глядя презрительно на группку офицеров полиции. – А потому оставлю мои мысли при себе. Пусть сами разбираются. Убийство – не для полицейских, а для психиатров. А что до судей, то они просто свора самодовольных старых садистов. Пусть сами стараются. От меня они помощи не дождутся. Ради бога, Фэ, перестань ерзать. Фелиситэ свернулась калачиком в кресле. Время от времени она запускала руку во внутренности кресла, точно обшаривала пространство между подлокотником и сиденьем. Делала она это тайком, бросая исподволь взгляды на остальных, как бы они не заметили. – В чем дело, Фэ? Что ты потеряла? – Носовой платок. – Возьми мой, бога ради, – сказал лорд Пастерн и бросил его ей. Обыски велись медленно и неспешно. Карлайл, ценившая приватность, сочла испытание неприятным и унизительным. Надзирательница оказалась женщиной с волосами цвета соломы, большими вставными челюстями и крепкими ладными ладонями. Она была исключительно вежлива и бескомпромиссна. Но теперь Сид Скелтон, последний из мужчин отправившийся на обыск, вернулся из гардеробной, и в тот же момент из офиса вышли Аллейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пастерн открыла глаза. – В результате предварительного расследования… – громко объявил Аллейн («Предварительного!» – фыркнул лорд Пастерн), – мы, как мне кажется, собрали достаточно информации и можем позволить вам разойтись по домам. Мне крайне жаль, что мы задержали вас так надолго. Все вскочили на ноги. Аллейн поднял руку: – Но боюсь, есть одно условие. Надеюсь, вы все поймете и проявите уважение. Тех из вас, кто непосредственно общался с Риверой либо имел доступ к револьверу, из которого стрелял лорд Пастерн, равно как и тех, кто, как нам по веским причинам представляется, так или иначе имеет отношение к обстоятельствам, приведшим к смерти Риверы, проводят домой офицеры полиции. Мы позаботимся о получении ордеров на обыск помещений. Если подобная мера покажется необходимой, мы к ней прибегнем. – Самая что ни на есть полнейшая чушь… – начал лорд Пастерн, но Аллейн его прервал: – Из всех вас под это определение подпадает лорд Пастерн и его гости, мистер Морено и мистер Скелтон. Полагаю, это все. Благодарю вас, леди и джентльмены. – Будь я проклят, если стану с таким мириться. Слушайте, Аллейн… – Прошу прощения, сэр. Боюсь, я вынужден настоять. – Джордж, – вмешалась леди Пастерн, – ты по множеству поводов вступал в прения с законом и всякий раз выставлял себя на посмешище. Поедем домой. Лорд Пастерн с отстраненным видом рассматривал жену. – У тебя сетка для волос выпросталась, – указал он, – и над талией что-то выпирает. Вот что бывает, когда носишь корсет, я всегда говорил. – Я по крайней мере, – обратилась леди Пастерн к Аллейну, – готова принять ваше условие. И уверена, мои дочь и племянница тоже. Фелиситэ! Карлайл! – Фокс! – сказал Аллейн. С полным самообладанием она прошла к двери и там выжидательно остановилась. Фокс переговорил с мужчиной в штатском, который тут же куда-то вышел. Фелиситэ протянула руку Эдварду Мэнксу. – Нед, ты поедешь, правда ведь? Ты побудешь с нами? После минутной заминки он взял ее руку. – Дорогой Эдвард, – сказала от двери леди Пастерн, – мы были бы очень признательны. – Конечно, тетя Сесиль. Разумеется. Фелиситэ все еще не выпускала его руку. Он посмотрел на Карлайл. – Идешь? – спросил он. – Да, конечно. Доброй ночи, мистер Аллейн, – сказала Карлайл. – Доброй ночи, мисс Уэйн. Они вышли, следом двинулись мужчины в штатском. – На пару слов, мистер Скелтон, – сказал Аллейн. – Остальные, – он повернулся к «Мальчикам», официантам и светооператору, – могут идти. О дознании вас оповестят. Извините, что задержал вас так долго. Доброй ночи. Официанты и электрик тут же удалились. Музыканты двинулись как единое целое. – А как же Морри? – спросил Хэппи Харт. – Он крепко спит, и его придется расталкивать. Я позабочусь, чтобы его отвезли домой. Помявшись, Харт уставился на свои руки. – Не знаю, что вы подумали, – сказал он, – но он в порядке. Я про Морри. С ним правда все путем. Я хочу сказать, он чересчур себя загоняет, если можно так выразиться. Он очень нервный тип, наш Морри. Страдает бессонницей. Даже принимал таблетки от нервов. Но он в порядке. – Они с Риверой ладили? Музыканты ответили хором: – Да-да. Конечно. У них все было путем. А Харт добавил, что Морри был очень добр к Карлосу и дал ему его большой шанс в Лондоне. Все «Мальчики» пылко согласились с этим заявлением – за вычетом Скелтона. Последний стоял поодаль от коллег, а они старались на него не смотреть. Он был высоким и смугловатым малым с узкими глазами и острым носом. Рот у него был маленький и тонкогубый. Еще он малость сутулился. – Ну, если это все, – неловко сказал Хэппи Харт, – мы прощаемся. – Их адреса мы записали, так, Фокс? Хорошо. Спасибо. Доброй ночи. И вереницей, с инструментами в руках, они вышли. В былые дни, когда клубы при ресторанах вроде «Метронома», «Квагса» или «Унгарии» закрывались не ранее двух ночи, «Мальчики» работали ночи напролет, а после иногда отправлялись играть в частные дома. Это были лондонцы, которые разъезжались по домам с бледными лицами и проступающей щетиной в тот час, когда вода веером разлетается из гигантских шлангов по Пиккадилли и Уайтхоллу. Единственно трезвые среди ночных гуляк, они ложились в кровать, когда позвякивали первые тележки молочников. Летом они раздевались на рассвете, когда только-только чистили перья воробьи. С таксистами, гардеробщиками, официантами и комиссарами полиции их роднила утрата всяческих иллюзий. Аллейн посмотрел им вслед, потом кивнул Фоксу, на что тот обратился к Цезарю Бонну и Дэвиду Хэну, мрачно притулившимся у двери в контору. – Возможно, джентльмены согласятся пройти внутрь, – предложил он. Они покорно поплелись следом за ним, а Аллейн повернулся к Скелтону: – Так вот, мистер Скелтон. – С чего это вам взбрело, – сразу ощетинился Скелтон, – меня задерживать? У меня дом есть, как и у всех остальных. Хотя как я туда, черт побери, попаду, никого не интересует. – Мне очень жаль. Знаю, вам очень неприятно, но ничего не поделаешь. – Не понимаю почему. Дверь открылась изнутри, и вышли двое полицейских, между ними расхлябанной марионеткой повис Морри Морено. Лицо у него было мертвенно-бледное, глаза полуоткрыты. Он тяжело дышал ртом и издавал жалобные звуки, совсем как обиженный ребенок. За ними на пороге показался доктор Кертис. Из офиса всю сцену наблюдали Бонн и Хэн. – В порядке? – спросил Аллейн. – Сойдет. Только наденем на него пальто. Констебли поддерживали Морри, пока доктор Кертис не без труда запихивал дирижера в приталенное пальто. В ходе этой борьбы на пол выпала дирижерская палочка Морри. Выйдя из офиса, Хэн ее подобрал. – Видя его таким, вы ни за что бы не подумали, – сказал он, печально ее рассматривая, – какой прекрасный он был дирижер. Доктор Кертис зевнул. – Эти ребята уложат его в постель, – сказал он. – Я поехал, если больше вам не нужен, Рори. – Конечно, поезжайте. Шаркающая процессия скрылась в фойе. Фокс вернулся в офис и прикрыл за собой дверь. – Хорошо же отправляется домой дирижер первоклассного оркестра, – сердито сказал Скелтон. – В компании двух шпиков. – Они будут крайне тактичны, – откликнулся Аллейн. – Присядем. Скелтон ответил, что так насиделся, что у него заднее место онемело. – Давайте уже к делу, бога ради. С меня хватит. Что у вас? Аллейн достал блокнот. – Мне нужна дополнительная информация. И думаю, вы можете ее предоставить. Но конечно, давайте сразу к делу. – Почему я? Я знаю не больше других.