– Вот видите! И среди пюпитров его тоже не прятали, так как ими пользовался другой оркестр. И вообще никто из музыкантов и близко не подходил к дурацкой шляпе его светлости, под которой лежал пистолет, а учитывая все вышеизложенное, я спрашиваю себя, не его ли светлость, вероятнее всего, прибег бы к глупому и надувательскому методу, если бы решил с кем-то покончить? Все указывает на его светлость. От этого никуда не денешься. А он, однако, как нельзя более доволен собой и нисколечки не встревожен. Разумеется, у убийц-маньяков такая манера встречается. – Действительно. А что с мотивом? – Откуда нам знать, что он думал о том, что его падчерица связалась с таким типом, как покойник? Другая молодая леди предположила, что ему все равно. Возможно, что-то случилось. Учитывая обстоятельства на данный момент, лично я – за его светлость. А вы, мистер Аллейн? Аллейн покачал головой. – Я в тупике, – признался он. – Возможно, Скелтон сумел затолкать снаряд в револьвер, когда его осматривал. Лорд Пастерн – а ему в наблюдательности не откажешь – клянется, что он этого не делал. Они были наедине около минуты, пока Морри делал объявление, но Скелтон говорит, что и близко не подходил к лорду Пастерну, который пистолет держал в брючном кармане. Маловероятно, что он лжет, так как Пастерн мог бы это опровергнуть. Послушали бы вы Скелтона. Он странный малый. Ярый коммунист. По национальности, кажется, австралиец. Несгибаемый и узколобый философ. Его на мякине не проведешь, и он совершенно искренен. Прямолинеен до чертиков. Несомненно, он презирал Риверу – как из общих принципов, так и потому, что Ривера поддержал желание лорда Пастерна выступать сегодня вечером. Скелтон горько на это обижен, о чем прямо и сказал. Он полагает, что предает то, что считает искусством, и попустительствует тому, что идет вразрез с его принципами. Мне он в этом показался фанатично искренним. Риверу и лорда Пастерна он считает паразитами. Кстати, Ривера поставлял Морри Морено те или иные наркотики. Кертис стоит за кокаин, и сдается, дирижер нашел что-то, чем себя поддержать, когда обыскивал труп. Нам это придется раскрутить, Фокс. – Наркотик, – проникновенно изрек Фокс. – Вот видите! Едва получаем неожиданный подарок, а он уже труп. Тем не менее в его комнатах может оказаться что-нибудь, что даст нам зацепку. Он из Латинской Америки, говорите? А вдруг это связано с бандой «Снежных Санта». Они орудуют как раз через Латинскую Америку. Приятно было бы, – мечтательно протянул мистер Фокс, чьи таланты уже некоторое время были направлены на пресечение торговли запрещенными препаратами, – в самом деле чудесно было бы подцепить на крючок этих «санта-клаусов». – И то правда, – рассеянно согласился Аллейн. – Но что же дальше с вашей теорией, Фокс? – Слушаюсь, сэр. Учитывая, что Ривере не полагалось падать, а он упал, можно утверждать, что снаряд вошел в него как раз в тот момент. Знаю, может показаться, что я постулирую очевидные вещи, но это пресекает саму мысль о нечистой игре после падения, ведь никто не знал, что он упадет. А если вам вздумается сказать, что кто-то метнул орудие убийства, как дротик, в тот самый момент, когда его светлость выпустил первую пулю… ну… – с отвращением протянул Фокс, – это была бы до крайности идиотская идея, верно? А это возвращает нас к предположению, что штуковиной все-таки выстрелили из револьвера. Что подтверждается царапинами внутри дула. Правда, тут для верности нужно мнение эксперта. – Непременно к нему обратимся. – Но если на мгновение предположить, что отметины в дуле оставлены застежкой с камушками, игравшей роль своего рода стопора, то у нас есть заявление Скелтона о том, что, когда он осматривал оружие, царапин на нем не было. А это опять-таки приводит нас к его светлости. С какой стороны ни взгляни, все крутится вокруг его светлости. – Мисс де Суз, – с досадой потер переносицу Аллейн, – действительно шарила под проклятым сомбреро. Я ее видел, и Мэнкс тоже, и официант. Мэнкс как будто ее увещевал, а она рассмеялась и убрала руку. Она не могла бы взять оружие тогда, но это показывает, что до револьвера мог дотянуться любой, сидевший на ее стуле. Леди Пастерн оставалась за столом одна, пока другие танцевали. Фокс демонстративно поднял брови. – Чистая ледышка, сэр. Надменная дамочка, у которой та еще сила воли и темперамент. Вспомните, как она противостояла его светлости в прошлом. Крайне умело. Аллейн глянул на своего старого коллегу и улыбнулся, а после повернулся к группе ждущих полицейских. – Бейли, – позвал он, – теперь ваш черед. Нашли что-нибудь новое? – Ничего стоящего, мистер Аллейн, – отозвался тот угрюмо. – На орудии убийства никаких отпечатков. Я упаковал его в защитную бумагу и могу проверить еще раз. – А револьвер? – Тоже ни одного отпечатка. – Вот почему я рискнул дать его ему в руки. – Да, сэр, так вот, – продолжал Бейли с некоторым профессиональным пылом, – револьвер. Отпечатки лорда Пастерна по всей пушке. И этого дирижера Морри Морено, или как его там. – Да. Лорд Пастерн передал оружие Морри. – Верно, сэр. Я так и понял. – Томпсон, – спросил вдруг Аллейн, – вы хорошо разглядели левую руку мистера Мэнкса, когда снимали с него отпечатки? – Да, сэр. Костяшки пальцев чуть покорябаны. Самую малость. Носит кольцо-печатку. – А что на сцене, Бейли? Уставившись на свои башмаки, Бейли сообщил, что они обшарили каждый дюйм вокруг ударной установки. На полу нашлось четыре отпечатка, которые, как удалось установить, принадлежали мисс де Суз. Больше ничего. – А Ривера? Что на теле? – Не слишком много, – расстроенно ответствовал Бейли, – но, вероятно, удастся проявить латентные отпечатки[30] там, где трупа касались Морено и доктор. Это пока все. – Спасибо. А как насчет остальных парней в ресторане и в комнате оркестрантов? Нашли что-нибудь? Гибсон? Вперед выступил один из сержантов в штатском. – Не много, сэр. Ничего необычного. Окурки и тому подобное. Мы подобрали отстрелянные гильзы и носовой платок Морено, но это на сцене. – Он промокал им выпученные глаза, когда устроил шоу с венком, – пробормотал Аллейн. – Еще что-нибудь? – Есть еще пробка, сэр, – как бы извиняясь, сказал сержант Гибсон, – на сцене. Возможно, ее уронил официант, сэр. – Только не там. Покажите. Из кармана Гибсон достал конверт, а из него вытряхнул на стол маленькую черную пробку. Аллейн осмотрел ее не касаясь. – Когда убирают сцену? – Ее натирают мастикой по утрам, мистер Аллейн, и протирают влажной тряпкой перед тем, как придут вечерние клиенты. – Где именно вы ее нашли? – На полпути к задней стенке алькова и в шести футах слева от центра. Я отметил место. – Хорошо. Хотя и проку от этого мало. – Аллейн достал лупу. – На ней черная отметина. – Наклонившись, он понюхал. – Вакса для обуви, кажется. Скорее всего, ее пинали по всей платформе музыканты. Но есть и другой запах. Не вина и не чего-то покрепче, и вообще не такая это пробка. Она меньше и вверху широкая, а книзу сужается. Без значка торговой марки. Но что же это за запах? Понюхайте вы, Фокс. Фокс зычно потянул носом. Распрямившись, он подумал и сказал: – Что-то он мне напоминает. Все ждали. – Цитронелла? – изрек он наконец рассудительно. – Или вроде того. – А как насчет ружейной смазки? – спросил Аллейн. Повернувшись, Фокс воззрился на начальника с чем-то сродни возмущению. – Ружейная смазка? Не собираетесь же вы утверждать, мистер Аллейн, что кто-то не только затолкал в револьвер кусок изукрашенной рукоятки от зонтика, но и заткнул его пробкой, как детский пугач? Аллейн усмехнулся. – Это расследование то и дело проверяет на прочность вашу доверчивость, Братец Лис. – Он снова прибег к лупе. – Нижняя поверхность как будто разломана. Надежда слабая, Бейли, но можно попробовать на отпечатки. Бейли убрал пробку, а Аллейн повернулся к остальным. – Думаю, вы можете собираться. Боюсь, мне придется задержать вас, Томпсон, и вас, Бейли. Наш концерт идет без антракта. Гибсон, заедете за ордером на обыск и отправляйтесь на квартиру Риверы. Возьмите с собой кого-нибудь. Мне нужен доскональный осмотр всех помещений. Скотт и Уотсон занимаются комнатами Морено, а Солис поехал со Скелтоном. Доложите мне в Ярде в десять часов. Найдите людей, пусть вас сменят, когда закончите. Проклятие, и Морено, и Скелтона придется держать под наблюдением, хотя, полагаю, ближайшие восемь часов Морено не причинит головной боли никому, кроме себя самого. Мы с инспектором Фоксом прихватим еще людей и возьмемся за Дьюкс-Гейт. Ладно. Идемте. В офисе зазвонил телефон. Фокс пошел ответить, и было слышно, как он кого-то распекает. Когда он вернулся, вид у него был возмущенный. – Новенький парень, которого мы послали с группой его светлости, Маркс. Как по-вашему, что он учинил? – Фокс свирепо осмотрел свою аудиторию и бухнул широкой ладонью о стол. – Идиот желторотый! Когда господа приехали домой, то заявили, мол, все идут в гостиную. «О, – сказал Маркс, – тогда мой долг вас сопровождать». Джентльмены сказали, что хотят сперва оправиться, и удалились в гардеробную внизу. У дам возникла та же мысль, и они пошли наверх, а сержант Маркс пытается разорваться надвое, что еще мелочи в сравнении с тем, что я с ним сделаю. И пока он изматывает себя, бегая вверх-вниз и наблюдая за происходящим, одна из юных леди проскальзывает по лестнице для слуг и исчезает через черный ход! – Которая? – быстро спросил Аллейн. – Только не требуйте, – с горьким презрением ответил мистер Фокс, – слишком многого от сержанта Маркса, сэр. Не осложняйте ему жизнь. Откуда ему знать которая. О нет. Он, видите ли, рыдает в телефон, пока остальные разбегаются, куда душа пожелает. Выпускник, черт бы ее побрал, школы полиции Маркс! В чем дело? От переднего входа пришел констебль в форме. – Считаю нужным доложить, сэр, – сказал он. – Я на посту снаружи. У нас инцидент. – Хорошо, – сказал Аллейн. – Что за инцидент? – На некотором расстоянии остановилось такси, сэр, и вышла леди. – Леди? – так властно вопросил Фокс, что констебль бросил на него нервный взгляд. – Да, мистер Фокс. Молодая леди. Она говорила с водителем. Он ждет. Она огляделась и помедлила. Я стоял в дверях, меня не было видно, меня скрывали тени. Думаю, она меня не видела. – Узнали ее? – спросил Аллейн. – Не могу сказать наверное, сэр. Одежда другая, но мне кажется, это одна из гостей лорда Пастерна. – Двери вы за собой заперли? – Да, сэр. – Отоприте и исчезните. Все вон отсюда! Рассейтесь. Да поживее! В пять секунд фойе опустело, двери в офис и комнату музыкантов бесшумно закрылись. Аллейн метнулся к выключателям. Оставили только светиться розоватым одинокую лампочку на стене. Фойе заполнилось тенями. Он скользнул на колени за креслом в самом дальнем от света углу. Тихонько тикали часы. Где-то в подвале звякнуло ведро и хлопнула дверь. Дали о себе знать бесчисленные мелкие звуки: постукивание свободно раскачивающегося шнура где-то в алькове, потайные шорохи за стенами, неопределенное гудение главного коммутатора. Аллейн чувствовал запах ковра, обивки, дезинфекции и затхлого табачного дыма. Снаружи в фойе можно пройти через две пары дверей: одни выходили на улицу, другие, внутренние из листового стекла, обычно стояли распахнутыми, но сейчас были прикрыты. Сквозь них он видел лишь смутную серость, по которой плыли отражения в самом стекле, так в центре правой створки маячил отсвет розоватой лампочки. Он впился в него взглядом. Вот за стеклянными дверями возникло светлое пятно. Открылась дверь с улицы. К стеклянной двери внезапно приникло лицо, размытое отражением лампы и искаженное кривизной стекла. Открываясь, дверь тихонько скрипнула. С мгновение женщина постояла, прикрывая нижнюю часть лица шарфом. Потом быстро шагнула вперед и опустилась на колени перед креслом. Ее ногти царапнули обшивку. Она так поглощена была поиском, что не услышала, как Аллейн прошел у нее за спиной по толстому ковру, но когда он извлек из кармана конверт, тот издал едва заметный шелест. Еще стоя на коленях, она обернулась и, увидев его, резко вскрикнула.