– Не знаю. Не знаю, что и думать. – Они часто видятся? – Не знаю. Он… он жил на Дьюкс-Гейт, пока искал квартиру. – Возможно, роман завязался тогда. Как по-вашему? Она покачала головой. Аллейн ждал. Теперь его мягкая настойчивость показалась Карлайл невыносимой. Она чувствовала, как удерживающие ее душу якоря обрываются, а саму ее уносит в темноту. Ее обуяли обида и душевная боль, которых она не могла ни понять, ни контролировать. – Я не хочу об этом говорить, – произнесла она запинаясь. – Это не мое дело. Я не могу так продолжать. Отпустите меня, пожалуйста. Ну пожалуйста, отпустите меня. – Конечно, – сказал Аллейн. – Я отвезу вас домой. III К тому времени, когда они приехали на Дьюкс-Гейт, рассвет уже настолько вступил в свои права, что дома с их слепыми окнами и запертыми дверями были ясно различимы в слабом полусвете. Выступая из ночи, знакомая улица приобрела вид изнуренный и таинственный, и Карлайл испытала некоторое облегчение, когда позвякивание молочных бутылок в проулке нарушило мрачную тишину. – У вас есть ключ? – спросил Аллейн. Они с Фоксом и мужчина с переднего сиденья терпеливо ждали, пока она рылась в сумочке. Подъехала вторая машина, из которой вышли четверо. «Все это придает нам значительности, – подумала она. – Ведется важное расследование. Расследование убийства». В былые времена она раз или два возвращалась в такой час с Эдвардом Мэнксом с вечеринки. Неопределимый домашний запах ударил им в нос, едва они переступили порог. Карлайл зажгла лампу, и в безмолвном фойе стало светло, а тогда она увидела свое отражение во внутренних стеклянных дверях: ее лицо было залито слезами. Аллейн вошел первым. В вечернем смокинге, со шляпой в руке, он имел вид человека, который проводил ее домой и вот-вот пожелает доброй ночи. Остальные быстро вошли следом. «Что теперь? – задумалась она. – Теперь он меня отпустит? Что они собираются делать?» Аллейн вынул из кармана документ. – Это ордер на обыск, – сказал он. – Не хочу поднимать с постели лорда Пастерна. Думаю, достаточно будет, если… Он прервался, быстро шагнул к затененной лестнице и взбежал на десяток ступеней. Фокс и остальные тихонько застыли у дверей. Маленькие французские часы на площадке торопливо тикали. На втором этаже распахнулась дверь, и на лицо Аллейна упал слабый отблеск света. Голос, безошибочно принадлежащий лорду Пастерну, громко говорил: – Плевать мне, как ты расстроена. Да хоть из себя выйди, если угодно, но не пойдешь в кровать, пока я не выработаю расписание. Сядь. Со слабой улыбкой Аллейн двинулся наверх, и после минутной заминки Карлайл стала подниматься следом. Все были в гостиной. Леди Пастерн, все еще в вечернем платье, но теперь с очень темными тенями у глаз и губ, сидела в кресле у двери. Фелиситэ, переодевшаяся в пеньюар и снявшая часть макияжа, казалась прекрасной и хрупкой. Эдвард, очевидно, сидел с ней рядом и встал при виде Аллейна. Лорд Пастерн, сняв смокинг и закатав рукава, сидел за столом посреди комнаты. Перед ним были разложены листы бумаги, в зубах зажат карандаш. Чуть в стороне от этой группы, сложив руки на коленях, обернутых шерстяным домашним халатом, с аккуратно заплетенными в косу волосами, сидела мисс Хендерсон. У двери стоял полицейский в штатском. Карлайл его узнала. Это он сопровождал их из клуба много часов назад, можно подумать, в иную эпоху. От него она улизнула, чтобы вернуться в «Метроном», и теперь впервые задумалась, насколько же подозрительным должна была показаться полицейским эта выходка. Полицейский смущенно смотрел на Аллейна, который как будто собирался заговорить с ним, когда вошла Карлайл, но посторонился, чтобы ее пропустить. Эдвард быстро направился к ней. – Где ты была? – спросил он сердито. – В чем дело? Я… – Он заглянул ей в лицо. – Лайл? В чем дело? – повторил он. Лорд Пастерн поднял глаза. – А, привет, – бросил он. – Где, черт побери, тебя носило, Лайл? Ты мне нужна. Садись. «Как сцена в пьесе, – подумала она. – Все сидят, измученные, в прекрасно обставленной гостиной. Третий акт триллера». Она поймала взгляд полицейского в штатском, который смотрел на нее с отвращением. – Извините, – сказала она. – Боюсь, я просто вышла с черного хода. – Это я понял, мисс, – ответил он. – Нельзя же быть в двух местах одновременно, верно? – с деланой веселостью добавила Карлайл. Она старательно избегала встречаться взглядом с Фелиситэ. А та смотрела на нее озабоченно и настойчиво, вопросительно подняв брови. – Рад, что вы приехали, Аллейн, – бодро сказал лорд Пастерн, – хотя, должен сказать, вы не особо спешили. Я делаю за вас вашу работу. Садитесь. Голос леди Пастерн, замогильный от усталости, произнес: – Могу я предположить, Джордж, что, раз, по всей вероятности, эти джентльмены намерены тебя арестовать, твой выбор выражений неуместен. – Какие утомительные вещи ты говоришь, Си, – отозвался ее супруг. – Ничего тебе это не даст. А вот вам, – продолжал он, грозя карандашом Аллейну, – требуется расписание. Вам нужно знать, чем мы занимались перед отъездом в «Метроном». Надобна система. Ладно. Я вам ее выработал. – Он хлопнул ладонью по листу. – Без показаний Морри расписание, конечно, неполно, но их мы получим завтра. Лайл, мне от тебя кое-что нужно. Иди сюда. Встав позади него, Карлайл посмотрела на Аллейна. Лицо у того было вежливо-внимательное, глаза устремлены на заметки лорда Пастерна. В свою очередь и повинуясь нетерпеливому постукиванию карандаша, она тоже на них посмотрела. Увидела она краткое расписание, составленное в разграфленных карандашом клетках. Наверху, во главе каждой колонки, она прочла имена: ее собственное, леди Пастерн, Фелиситэ, Эдварда, лорда Пастерна, Морено, Риверы, мисс Хендерсон и Спенса. Слева лорд Пастерн указал время, начиная с 8.45 и заканчивая 10.30. Каждый промежуток был отчеркнут горизонтально, и в клетках под каждым именем шли заметки о местонахождении гостей и домашних. Так, в «прибл. 9.15» она и леди Пастерн были в гостиной, мисс Хендерсон поднималась к себе наверх, Фелиситэ находилась в кабинете, Ривера – в коридоре, лорд Пастерн и Морри Морено – в бальном зале, Спенс – в комнатах слуг. – Время, – с важным видом объяснял лорд Пастерн, – указано по большей части лишь приблизительное. Иногда мы знаем точно, но не всегда. Суть в том, что можно увидеть, кто был с кем и кто был один. Метод. Теперь ты, Лайл. Прочти внимательно и проверь свою графу. Откинувшись на спинку стула, он запустил руки в волосы. От него так и несло самодовольством. Взяв карандаш, Карлайл поймала себя на том, что рука у нее дрожит. На нее вдруг навалилась огромная усталость. Ее подташнивало, голова кружилась от изнеможения. Расписание лорда Пастерна плыло у нее перед глазами. Она услышала собственный голос: – Думаю, тут все верно, – и почувствовала, как чья-то рука подхватила ее под локоть. Рука принадлежала Аллейну. – Сядьте, – произнес он из невероятного далека. Она села… Нед, совсем рядом с ней, гневно из-за чего-то протестовал. Подавшись вперед, она опустила голову на руки. Наконец в голове у нее прояснилось, и она стала слушать – с престранной отстраненностью, – что говорил Аллейн. – …очень помогли, спасибо. А теперь, уверен, вам всем хотелось бы отправиться спать. Мы проведем тут остаток ночи. Боюсь, этого не избежать, но мы постараемся вас не беспокоить. Все вскочили. Карлайл, чувствуя себя совсем больной, спросила себя, а что будет, если она попробует встать. Сквозь пальцы она смотрела на остальных и думала, что со всеми ними что-то не так, какие-то они искаженные, искривленные. Например, тетушка. Почему она никогда не замечала, что тело у леди Пастерн слишком длинное, а голова слишком большая? А ведь так и есть. А Фелиситэ уж точно фантастически узкая. У нее, наверное, что-то со скелетом? Крошечный таз, из которого, как камни, кости выпирают. Из укрытия за пальцами взгляд Карлайл перешел на лорда Пастерна: как чудовищно, подумала она, что лоб так нависает над лицом, точь-в-точь ставень над витриной, а его обезьяньи щеки так морщатся, когда он злится. Даже Хенди: горло у Хенди было как у птицы, и когда волосы заплетены, видно, что они редеют на макушке. Даже скальп виден. Они же, по сути, все до единого карикатуры. Чуть перекошенные, самую малость расстроенные инструменты. А Нед? Он стоял позади нее, но если она повернется на него посмотреть, что увидит с восприимчивостью, рожденной нервным истощением? Разве глаза у него не черные и маленькие? Губы, когда улыбаются, не кривятся и не открывают слишком длинные клыки? Но на Неда она смотреть не хотела. – …не намереваюсь идти спать. Люди слишком много спят. В этом нет нужды, взгляните на мистиков. Исходя из этого расписания я могу вам показать… «Ну вот, – думала совсем сбитая с толку Карлайл, – дядя Джордж сейчас ему устроит». – Вы крайне добры. – Голос Аллейна звучал ясно и любезно. – Но лучше не надо. Нам необходимо заняться рутинной работой. Она невыразимо скучна, и пока мы ею занимаемся, нас лучше предоставить самим себе. – Рутина! – крикнул лорд Пастерн. – Официальный синоним неумелости. Вам предлагает все на тарелочке кто-то, кто потрудился поработать головой, а вы что делаете? Отправляете его в постель, чтобы носиться галопом по его дому, составляя списки, как придурочные приставы. Будь я проклят, если пойду спать. Вот! «О боже, – с отчаянием думала Карлайл. – Как же он с этим справится?» Она ощутила давление руки на плече и услышала голос Неда: – Могу я предположить, что вне зависимости от решения кузена Джорджа для нас, остальных, нет необходимости и дальше наблюдать за исполнением служебного долга? – Решительно никакой. – Карлайл, дорогая, – негромко сказала леди Пастерн, точно подавала сигнал женщинам удалиться после обеда, – не пойти ли нам? Карлайл встала. Эдвард стоял совсем близко, и ей показалось, что вид у него все еще сердитый. – С тобой все в порядке? – спросил он. – В полном. Не знаю, что на меня нашло. Я немного переутомилась в Греции, и наверное… – Ее голос замер. Она думала о длинном лестничном пролете, ведущем к ее комнате. – Моя милая девочка, – сказала тетя. – Никогда себе не прощу, что тебе пришлось пережить такое испытание. «Но она спрашивает себя, – думала Карлайл, – что я затеяла и чем занималась. Все они умирают от любопытства». – Возможно, немного вина, – продолжала тетушка, – или виски. Бесполезно предлагать, Джордж, чтобы ты… – Я принесу, – быстро вызвался Эдвард. Но мисс Хендерсон уже исчезла и вернулась со стаканом в руке. Забирая его, Карлайл ощутила особый, присущий Хенди запах мыла и талька. «Как у ребенка», – подумала она и выпила. От почти неразбавленного виски ее передернуло. – Хенди! – охнула она. – Ну ты и наливаешь! Со мной все хорошо, честное слово. Это вам, тетя Сесиль, нужен «оживитель трупов». Леди Пастерн на мгновение прикрыла глаза на такой вульгаризм, зато подала голос Фелиситэ, которая за все это время не произнесла ни единого слова: – А я хочу выпить, Нед. Давай устроим оргию в столовой, а? – Графин там, если хочешь, дорогая. – Мисс Хендерсон также высказалась впервые. – В таком случае, – сказал Эдвард, – если вы не против, Аллейн, я откланяюсь. – У нас ведь есть ваш адрес? Хорошо. – До свидания, кузина Силь. Если я чем-то могу… – Нед стоял в дверях. Карлайл отказывалась на него смотреть. – До свидания, Лайл, – сказал он. – До свидания, Фэ. Фелиситэ быстро шагнула к нему и, внезапно закинув руки ему на шею, бурно поцеловала. С мгновение он стоял, наклонив голову и сжав ее ладонь в своей. Потом ушел. Под тяжелой маской изнеможения на лице тети Карлайл увидела слабый отблеск удовлетворения. – Идемте, девочки, – почти бодро сказала леди Пастерн. – В постель.