– Очень элегантно, – похвалил Фокс. – Даже слишком, – пробормотал Аллейн. – Однако! Вы только взгляните сюда! Вся написанная акварельными красками картина Фрэнсиса Ормерина была перечеркнута наискосок грязно-синей полосой, которая заканчивалась совершенно омерзительной кляксой. Произведение выглядело безнадежно испорченным. – Похоже, тут что-то случилось. – Судя по всему – да. Табурет перевернут. Вода в ведерке расплескана, а одна из кистей валяется на полу. Аллейн подобрал кисть и провел ею по палитре. На светлом фоне появилось грязно-синее пятно. – Должно быть, художник уже приготовился нанести на картину эту краску, когда его что-то настолько испугало, что рука резко дернулась и кисть мазнула по диагонали. Он вскочил, опрокинув табурет и толкнув столик. Бросил кисть на пол. Посмотрите, Фокс, – почти по всей студии видны следы беспорядка. Обратите внимание на груду кистей перед этим крупным холстом – это, наверное, картина Кэтти Босток: мне ее стиль знаком. Так вот, кисти эти явно брошены на палитру в суматохе. Ручки перепачканы краской. А теперь взгляните на эти тюбики с краской и кисти. Кто-то из студентов сначала уронил тюбик на пол, а затем наступил на него. Цепочка следов ведет прямо к подиуму. Следы, пожалуй, мужские – верно? Вон сколько натоптано, почти повсюду. А вот наша сюрреалистка, мисс Ли, перевернула бутылочку терпентина прямо на свой ящик с красками. Да и на рабочем столике иллюстратора царит полный хаос. Он положил мокрую кисть прямо на чистую рукопись. Да, сюда, пожалуй, можно приводить начинающих следователей, чтобы тренировались. – Но нам весь этот беспорядок говорит лишь об одном, – заметил Фокс. – Что все они всполошились. Хотя по этому полотну я бы этого не сказал. Он снова вернулся к картине Сиклифф и залюбовался ею. – Вам, похоже, приглянулась манера мисс Сиклифф, – лукаво произнес Аллейн. – Что? – встрепенулся Фокс, переводя взгляд на Аллейна. – Черт побери, сэр, как вы определили, чья это работа? – Очень просто, Фокс. Это – единственное рабочее место, на котором царит полный порядок. Сами оцените – все абсолютно идеально. Аккуратный ящичек, кисти чисто вымыты, лежат рядом с палитрой, тряпочка тоже под рукой. Я предположил, что картина принадлежит мисс Сиклифф, потому что именно она находилась рядом с натурщицей в момент ее смерти. Я не вижу причин, по которым общий беспорядок должен был затронуть вещи мисс Сиклифф. Строго говоря, именно она убила мисс Глюк. Она ведь опустила обнаженное тело натурщицы на острие кинжала. Конечно, если мисс Сиклифф не убийца, вспоминать ей об этом несладко. Да, скорее всего, полотно принадлежит ее кисти. – Что ж, босс, в логических построениях вам не откажешь. Ох, вот уж где настоящий бардак! – Фокс склонился над раскрытым ящиком Уотта Хэчетта. Там в полном беспорядке были свалены начатые и почти пустые тюбики масляных красок; многие – без крышечек. Лоточки и кисти были залиты клейкой желеобразной массой, к которой прилипал всякий мусор. Окурки, спички, кусочки угля перемешались с обрывками листьев, сломанными веточками и чудовищно грязными тряпками. – Только навоза не хватает, – протянул Фокс. – Ну и неряха! – Точно, – кивнул Аллейн. Со дна одного из особенно загаженных лоточков он извлек засохший лист и принюхался. – Голубой эвкалипт. Значит, этот «чистюля», скорее всего, не кто иной, как наш австралиец. Забавно, ведь он подцепил этот листок, рисуя этюд где-нибудь в буше на другом конце света. Я знаю этого юнца. Он взошел на борт нашего корабля в Суве вместе с мисс Трой. И путешествовал с ней за ее же счет. – Вот как? – безмятежно изрек Фокс. – Может быть, вы и с мисс Трой знакомы, сэр? – Да. – Мы закончили, сэр, – послышался голос фотографа. – Хорошо, сейчас иду. Аллейн подошел к помосту. Труп натурщицы лежал в прежнем положении. Аллейн задумчиво посмотрел на тело, припомнив слова Трой: «Покойники всегда наводят на меня ужас». – Да, при жизни она была красива, – тихо произнес он и накрыл тело простыней. – Перенесите ее на тот диванчик. Кажется, это диван-кровать. Можно отвезти тело в морг. Вскрытие вы произведете завтра, доктор Амптхилл? – Да, прямо с утра, – кивнул врач. – Машина из морга уже подъехала и ждет со стороны подъездной аллеи. Одна из стен студии отделяет сад от подъездной аллеи. Мне показалось, мы сбережем время и силы, если машину подгонят задом вот к этому окну и подадут через него носилки. – К этому, говорите? Аллейн подошел к окну в южной стене студии. Наклонившись, осмотрел пол. – Здесь, похоже, трудился наш скульптор Гарсия. Весь пол усеян комочками глины. Свет из окна падал прямо на его работу. Постойте-ка минутку. Аллейн включил фонарь и осветил подоконник, испещренный перекрестными царапинами. – Кому-то подобная идея пришла в голову до вас, доктор, – сказал он Амптхиллу. Вынув из кармана пару перчаток, Аллейн натянул их и открыл окно. Свет, падавший из студии, осветил стоявший снаружи белый погребальный фургон. Воздух казался зябким и промозглым. Аллейн посветил фонариком вниз, на землю. Прямо под окном на мягкой почве четко отпечатались следы автомобильных шин. – Взгляните-ка, мистер Блэкман. Суперинтендант перегнулся через подоконник. – Да, кто-то подогнал машину прямо к этому окну, – сказал он. – По словам мисс Трой, за вещами Гарсии в субботу утром приезжали из службы доставки. Может быть, Гарсия сам распорядился, чтобы они подкатили прямиком к этому окну? А? Можно такое допустить? Гарсия передал вещи через окно, их погрузили в машину, а он преспокойно отправился налегке. – Пешком, – добавил Аллейн. – Что ж, вы, должно быть, правы. Но тем не менее, если не возражаете, я хотел бы, чтобы носилки вынесли через дверь студии. Может быть, в этой стене где-нибудь еще прорезана дверь? Вы не знаете? – Неподалеку отсюда находится гараж. Мы можем отнести носилки туда, а фургончик подъедет к воротам гаража. – Это меня больше устраивает, – кивнул Аллейн. Блэкман крикнул в окно: – Эй, ребята! Подъезжайте к задним воротам и присылайте санитаров с носилками сюда. Их встретит наш человек. – Есть, шеф! – откликнулся задорный голос. – Слиго, отправляйся в гараж – покажешь дорогу. Стоявший у дверей констебль вышел наружу, а пару минут спустя возвратился вместе с двумя санитарами. Тело Сони погрузили на носилки и вынесли на свежий ночной воздух. – Что ж, я, пожалуй, тоже пойду, – негромко произнес доктор Амптхилл. – И я, с вашего позволения, мистер Аллейн, – сказал суперинтендант Блэкман. – Я жду новостей по поводу ограбления. Двое моих людей слегли с гриппом, и мне больше не на кого рассчитывать, кроме как на себя самого. Но мы, все здесь присутствующие, – в вашем полном распоряжении. – Спасибо, Блэкман. Постараюсь не причинять вам лишних хлопот. Спокойной ночи. Дверь за ними негромко захлопнулась, и голоса быстро затихли в отдалении. Аллейн повернулся к оставшимся и поочередно обвел взглядом Фокса, Бейли и Томпсона. – Вся моя старая команда в сборе! – Да, сэр, – просиял Бейли. – И мы страшно этому рады. – Я тоже, – улыбнулся Аллейн. – Что ж, за работу, друзья. Насколько я понимаю, со снимками и отпечатками вы закончили? В таком случае давайте перевернем этот подиум. Тут все размечено мелом, так что мы потом без труда вернем его в прежнее положение. Подиум перевернули и поставили набок. Через щели между плохо пригнанными досками просачивался свет. Из самой широкой щели торчала рукоятка кинжала. Выглядела она внушительно: была туго обмотана плотно прилегающими витками потускневшей от времени проволоки, а от лезвия отделена крепкой поперечной гардой. Одним концом гарда вгрызлась в доску платформы. Трехгранный клинок засел в щели между досками плотно, словно в тисках. – Кинжал вбили в щель под небольшим углом, чтобы он легче проник в тело. Очень тонко подстроенная, мерзкая и дьявольски хитроумная ловушка. Займитесь отпечатками пальцев, Бейли. А вы, Томпсон, – фотоснимками. Аллейн тем временем продолжил осмотр студии. Подойдя к дивану, он откинул покрывало, обнаружив под ним неубранную постель. – Фи, двойка по прилежанию мистеру Гарсии. Вдоль стены выстроилась вереница обрамленных холстов, лицевой стороной к стене. Аллейн принялся методично, один за другим, осматривать их. Он решил, что большая картина в розовых тонах, изображающая гимнастку на трапеции, принадлежит, скорее всего, кисти Кэтти Босток. Во всяком случае, округлое, немного скуластое лицо крайне напоминало лицо натурщицы, мертвое тело которой только что унесли санитары. Точно судить Аллейн не мог, потому что большую часть головы кто-то соскреб ножом. Аллейн аккуратно развернул к себе следующий холст и охнул. – В чем дело, сэр? – взволнованно спросил Фокс. – Взгляните сами. На портрете была изображена девушка в зеленом бархатном платье. Она стояла, выпрямившись, возле белоснежной стены. Платье ниспадало крупными складками до самого пола. Портрет был исполнен жизни и поражал простотой рисунка. Руки, казалось, были выписаны всего десятком мазков. За тяжелым платьем угадывались изящные очертания тела девушки. А вот лицо кто-то грубо затер тряпкой, нанеся поверх красное пятно с усами. – О боже, – не удержался Фокс. – Это какие-то современные выверты, сэр? – Не думаю, – пробормотал Аллейн. – Какой жуткий вандализм! Дело в том, Фокс, что кто-то стер тряпкой лицо, пока краска еще не высохла, а затем изуродовал портрет этой мерзкой пачкотней. Посмотрите на эти усы – кисть с такой силой и остервенением ткнули в холст, что кончик даже сплющился. Словно это выходка мстительного ребенка. Только очень гадкого ребенка. – Интересно, сэр, кто мог нарисовать этот портрет. Если на нем была изображена эта девушка, Соня Глюк, акт вандализма может иметь самое прямое отношение к убийству. А вдруг портрет написал сам убийца? – Не думаю, – покачал головой Аллейн. – На голове уцелел локон светлых волос, а Соня Глюк была брюнеткой. Что же касается личности художника… Здесь, по-моему, сомнений нет. Картину написала Агата Трой. – Но ведь стилю можно подражать? – Можно. Аллейн повернул изуродованную картину лицевой стороной к стене. Затем закурил сигарету. – Я хочу обрисовать вам положение дел, друзья. В настоящее время мы не располагаем даже намеком на возможный мотив убийства. Ну и ладно. Итак, восемь учеников, натурщица и сама мисс Трой по утрам ежедневно работали в студии, начиная с субботы, десятого сентября, и до пятницы, шестнадцатого. В пятницу работа продолжалась до половины первого, затем они переместились в дом и пообедали, вскоре после чего уехали в Лондон – все, кроме скульптора Вольфа Гарсии. Он остался в студии, однако предупредил всех, что в воскресенье они его здесь уже не застанут. Студию прежде никогда не запирали – запирал ее только Гарсия, когда оставался здесь ночевать. Трагедия случилась сегодня утром, едва они приступили к работе. Гарсия не возвращался. Вот вкратце и все. Есть какие-нибудь отпечатки, Бейли? – По краям много синих пятен, сэр, но доски не обструганы, и я сомневаюсь, что мне удастся хоть что-нибудь выудить. Похоже, кто-то обтирал края грязной тряпкой. – Вон валяется тряпка. Это не она? – Возможно, сэр, – она вся вымазана краской. Аллейн заглянул за подиум. – Ага! Вот вам еще пища для размышлений. – Он указал на деревянную рейку с желобом, стоявшую в углу. – Она вся покрыта вмятинами. Это нижняя планка от мольберта. Ею, судя по всему, и забивали кинжал. Проверьте ее, Бейли. Давайте-ка посмотрим, у кого на мольберте не хватает планки. Ага, на мольберте мистера Хэчетта. Значит, убийца – мистер Хэчетт. Q.E.D.[62]. Жаль, что на самом деле все не так просто. Да, нашему убийце палец в рот не клади. Эх, где мои восемнадцать лет! Ладно, придется начать со сбора показаний. Что там у вас, Бейли? – Это, вне всяких сомнений, та самая тряпка, сэр. Краска на ней такая же, как на досках. Я попробую взять ее на анализ, сэр. – Хорошо. Займитесь теперь этой планкой. Бейли обработал деревянную планку темным порошком.