– И с тех пор эта штуковина валялась на полу? – Наверное. Стоп, минуту, я должен прикинуть. Щас репу почешу. Ню-ют – вовсе не валялась. Лоток был на месте – в пятницу после обеда я ставил на него баночку с разверителем. – Он имеет в виду растворитель краски – терпентин, – подсказала Трой. – После обеда? – уточнил Аллейн. – Да, точно – вспомнил! Я завалился в студию после обеда позырить на ту хрено… картину, что намалевал. Вы как раз выходили из студии, Ормерин, динкум? – Да. Я только посмотрел на свою работу, как мне стало дурно и я поспешил уйти. – Угыы. Вот, значит, причапал я в студию и чешу репу – не поиграться ли чуток с мокрой краской. Сечете? Только, значит, я приладился и мазнул пару раз, как слышу – старина Ормерин взывает, что, мол, автобус через десять минут уже отвалит. Ну вот, всобачил я, значит, кисть в раззвери… в раствердитель и сделал ноги. Но баночка стояла на лотке как пить дать – это сущая динкуха. – А сегодня утром лоток был на месте? – У-у-у, точно! Не был. Да и вечером во вскрысиню – тоже. – В воскресенье вечером? – встрепенулся Аллейн. – Точно. Когда мы вернулись – сечете? Я почапал в студию сразу после чая. – После чая? Мне казалось, вы вернулись из Лондона в… – Аллейн сверился со своими записями. – Да – в половине седьмого[66]. – Совершенно дин… точно, мистер Аллейн. Мы закончили пить чай около половины девятого. – Наш джентльмен имеет в виду ужин, инспектор, – пояснил Малмсли с презрительной гримасой. – У этих антиподов, похоже, принято пить чай на ночь. – Слушайте, сходите в задницу, – предложил Хэчетт. – Я причапал в студию около половины девятого, инспектор. После ужина, если слушать придурков с чиреями, хотя на самом деле – после чая. – И вы зашли в студию? – Еще бы. Она была заперта, но ключ висел рядом на гвозде, так что я отомкнул дверь и зыркнул глазом на свою картину. Ух и здорово же она смотрелась при искусительном освещении, мисс Трой! Вы видели ее вечером, мисс Трой? – Нет, – покачала головой Трой. – При искусственном – не видела. Не отвлекайтесь, пожалуйста. – Буу зде, мисс Трой. – Итак, – подвел итог Аллейн, – вы открыли дверь, зашли внутрь, включили свет и посмотрели на свою работу. А на подиум вы не обратили внимания? – Э-э-э, обратил. Да, динкум. Я прикинул, что неплохо бы перерисовать драпьеровку, вот и обратил. Ткань была, как всегда, натянута. Будь у меня карандаш, я бы нарисовал… – Спасибо, я представляю, – вежливо улыбнулся Аллейн. – Продолжайте, пожалуйста. – Ладно. Словом, почесал я репу и решил, что надо бы изобразить так, как будто на драпьеровке лежит натурщица. Я сначала хотел даже сам заприлечь в нужную позу. Во, блин! – Хэчетт побледнел и содрогнулся. – Ведь тогда этот кенжик проткнул бы жабры мне, динкум? Вот черт! Слушайте, мистер Аллейн, неужели кенжик торчал там уже во вскрысиню вечером? – Вполне возможно. – Чтоб я сдох! – прошептал Хэчетт. – Однако вы все-таки не легли в позу натурщицы, мистер Хэчетт. Что вас удержало? – Ну, мисс Трой никому, типа, не позволяла лапать подиум в свою отсутствию, вот я и набоялся, что она мне, типа, репу оторвет, если я лапну. – Это так? – спросил Аллейн у Трой, с трудом сдерживая улыбку. – Конечно. У нас заведены такие правила. В противном случае драпировку давно измяли бы, а мел стерли. – Точно, но послушайте, мисс Трой. И вы, мистер Аллейн. Я только что вспомнил. – Что ж, говорите, – сказал Аллейн. – Ух, вот это, наверное, важно, – возбужденно пробасил австралиец. – Вы слушайте и мотайте на нос. – На ус, – поправила Трой. – Ну да, на ус. Так вот, когда я причапал в студию в тот раз, ну – перед автобусом, в пятницу, драпьеровка была смята, как будто натурщица только что встала с нее! – Вы уверены? – Уверен. Готов пригаснуть. – Присягнуть, – машинально поправил его Аллейн. Он обратился к французу: – А вы, мистер Ормерин, не обратили внимания на драпировку, когда заглянули в студию после обеда? – Да, теперь я вспомнил, – взволнованно затараторил Ормерин. – Я посмотрел на свою работу, а потом по привычке перевел взгляд на подиум, словно натурщица была там. Я даже вздрогнул, как это случается, когда видишь не то, что ожидаешь. Тогда я посмотрел, как изобразил драпировку, и сравнил ее с натурой. Все было точь-в-точь так, как описал Хэчетт, – ткань была смята, словно Соня только что встала с помоста. – Ага! – воскликнул Хэчетт. – Вы усекли, что это значит? Это значит, что… – Воздержитесь от громких выводов, мистер Хэчетт, – попросил Аллейн. – Я согласен – вы сделали очень важное наблюдение. – Хэчетт примолк. Аллейн сверился со своими записями и продолжил: – Насколько я знаю, мисс Трой и мисс Босток отбыли в Лондон на машине. Как, впрочем, и мисс Сиклифф с мистером Пилгримом. Затем подошла очередь компании, уехавшей с трехчасовым автобусом. Мисс Ли, мистер Ормерин, мистер Хэчетт и натурщица. Похоже, – тщательно взвешивая каждое слово, произнес Аллейн, – что за несколько минут до отправления автобуса, на котором уехал мистер Хэчетт, драпировка была не смята. – Он замолчал и выжидательно посмотрел на Седрика Малмсли: – Чем вы занимались после отъезда остальных? Малмсли не торопясь вынул сигарету и закурил. – Ну, – сказал он наконец, – я прогулялся в студию. – Когда? – Сразу после обеда. – Вы обратили внимание на драпировку? – Да, пожалуй. – Как она выглядела? – Вполне нормально. Драпировка как драпировка. – Мистер Малмсли, – серьезно произнес Аллейн. – Я бы посоветовал вам не паясничать. Я ведь убийство расследую. Драпировка была натянута? – Да. – Сколько времени вы оставались в студии? – Я уже говорил вам. До пяти. – Вы были вдвоем с мистером Гарсией? – Да. Это я вам тоже говорил. – Покидал ли кто-нибудь из вас студию до вашего ухода? – Да. – Кто? – Гарсия. – Зачем, не знаете? – О господи! По своим делам, наверное. – Сколько времени он отсутствовал? – Понятия не имею. Минут восемь – десять. – Работая, он стоял лицом к окну? – Да. – Спиной к комнате? – Естественно. – Вы посмотрели на драпировку перед уходом? – Вряд ли. – Вы прикасались к драпировке, мистер Малмсли? – Нет.