– Вы не должны писать то, что я сейчас скажу, но порой мне кажется, что Лайла живее всех живых. Понимаете, когда кто-нибудь вот так пропадает, как это случилось с ней… В общем, такое чувство, что она до сих пор где-то существует. Неизвестность хуже всего. Не имея тела, нельзя оплакивать человека. Нет никакой могилы, куда можно было бы прийти и всплакнуть. Остается лишь задаваться вопросами. Поэтому, несмотря на то что моя младшая сестра вот уже тридцать лет как физически отсутствует, она все равно всегда присутствует. На кухне воцаряется тишина. Снаружи на жестяной скат под окном приземляется черная ворона. Ветер слегка шевелит взъерошенные перья птицы. – Вы верите, что она жива? – тихо спрашиваю я. Ингрид долго смотрит в свою кружку с чаем. И наконец произносит: – Я надеюсь на это. Но если быть совсем честной, то… нет. Я не думаю, что Лайла жива. – Многие тоже так думают. – Верно. Но есть и те, кто считает, что это по вине американского правительства обрушились башни-близнецы. Или что Гитлер никогда не кончал жизнь самоубийством, а сбежал и остаток жизни провел в эмиграции. Я кивнула. На этот счет я могла бы привести немало примеров. Помню, когда Майкл Джексон скончался, один мой приятель из Школы журналистики был убежден, что певец до сих пор жив, и все из-за какого-то явно смонтированного ролика, который упорно бродил в Сети. – Мне до сих пор звонят, – сказала Ингрид. – Присылают письма. Несколько недель назад звонила одна особа, рассказала, что видела на Майорке женщину подходящего возраста, ужасно похожую на Лайлу. Но я не понимаю, как она может быть жива. С какой стати ей было нужно тогда исчезать? Они что, эти люди, хотят сказать, что Лайла сбежала? Но какая женщина по собственной воле захочет ринуться в пустоту? Зачем ей было так делать? У Лайлы не было ни долгов, ни врагов, ни проблем с законом. Нет, Лайла не могла исчезнуть сама. Кто-то похитил ее. Глава двадцать первая Портраш, Северная Ирландия – Элла! Элла, подожди! Но Элла не собирается никого ждать. Пусть Патрик бежит за ней, пусть она слышит за спиной его напряженное дыхание. Ей нужно только как можно скорее выбраться отсюда. Прочь от всех этих мигающих лампочек, вопящих подростков и тошнотворного запаха фритюра. Она хочет домой. И не в прогнившее жилище своих умерших родителей здесь, в Портраше, – а домой. В Стокгольм, в их с Патриком светлую, надежную и безопасную квартиру. – Элла, да успокойся же, какая муха тебя укусила? Внезапно Элла останавливается. Ее длинные белокурые волосы реют на влажном ветру. – Какая муха, говоришь? – кричит она в лицо Патрику. – Что, черт возьми, случилось внутри «Дома с привидениями»? Куда ты делся? – О чем ты говоришь? Мы всего на десять секунд потеряли друг друга из виду. – Ничего мы не теряли, это ты исчез. – Милая, ну что ты такое говоришь! Просто появилась группа детей, и я подумал, что ты отправилась вместе с ними наверх. О боже, да в чем проблема-то? Внутри Эллы все так и кипит. Кровь вот-вот достигнет температуры в сто градусов, она уже и без того булькает во всех венах и артериях. Элла достает из сумочки свой мобильный и, найдя последние входящие сообщения, в бешенстве сует телефон под нос Патрику. – В чем проблема, говоришь? Вот в чем! * * * Патрик меряет шагами гостиную. Сама Элла съежившись сидит на диване, укутанная в коричневый облезлый плед. Патрик поставил перед ней чашку с чаем, но Элла едва к нему притронулась. Чай – фу! Ей никогда не нравился чай. Хотя ее родители хлебали его постоянно. И с какой стати здешний народ так обожает чай? Чтобы согреваться им в промозглую погоду, которая постоянно здесь царит? Потому что вкус у этого пойла так себе. – Ладно, ладно, я понял. Угу. Конечно. Патрик разговаривает по телефону. С агентом Эллы. Что, пожалуй, несколько странно. Ведь на самом деле это она должна разговаривать с Йозефом. Но она не может. Не в состоянии говорить с кем-либо. Элла не знает, чего в ней сейчас больше – страха или злости. Возможно, причудливая смесь и того, и другого. – Я понял, – говорит Патрик. – Хорошо, мы так и сделаем. Спасибо, Йозеф. Да, мы позвоним сразу же, если что-нибудь еще узнаем. Наконец Патрик отключается и засовывает телефон обратно в карман. Снаружи начинается дождь. Ну, конечно же. Черт бы побрал эту Северную Ирландию. Они решили не зажигать в доме свет и в придачу опустили все шторы и жалюзи на нижнем этаже. Патрик назвал это вынужденной мерой безопасности – чтобы снаружи никто не смог увидеть, что они дома. Элла с ним сначала согласилась, но теперь, когда единственным источником света им служит уличный фонарь, чей призрачный свет, пробиваясь сквозь щели жалюзи, отбрасывает на пол полоски тени, уже ничего не кажется ей безопасным. Скорее наоборот. – Что говорит Йозеф? – спрашивает она. – Он встревожен. Волнуется. Элла презрительно дергает шеей. Еще бы ему не волноваться. Ведь это я плачу ему зарплату. Кроме меня он представляет всего нескольких актеров, снимающихся в рекламных роликах, и пару-тройку энтузиастов, продвигающих сок из брокколи через «Инстаграм». Элла скрещивает руки на груди и откидывает голову на спинку дивана. По ее мнению, на данный момент вся Швеция поражена некой разновидностью вируса под названием «продать-купить». – Ну а какие-нибудь дельные предложения у него есть? – спрашивает Элла. – Не особо. Самое разумное сейчас – это сохранять все сообщения, которые тебе приходят. На всякий случай надо сделать их скриншоты – так они точно не пропадут. А еще он сказал, что ты не должна была отвечать… – Теперь уже поздно говорить об этом. – Гм. Но, по его словам, это худшее, что только можно сделать. Такие люди рассматривают ответы на свои сообщения как подтверждение того, что ты хочешь продолжить общение. Неважно, что́ ты пишешь, ты все равно вступаешь в диалог. А диалоги с людьми такого типа… опасны. Люди такого типа. Элла видит, что Патрик даже не может произнести это слово. Сталкер. Это пугающее слово. Слово, которое, как Элла всегда надеялась, ей никогда не придется произносить. Нечто, с чем ей вообще никогда не доведется столкнуться. Она читала жуткие истории. Как в конце восьмидесятых в Лос-Анджелесе одна знаменитость была застрелена своим самым большим фанатом. И потом, все помнят про бедную Джоди Фостер. Ее поклонник, чтобы обратить на себя внимание своего кумира, застрелил Рональда Рейгана. Как это ужасно – оказаться замешанной в чем-то подобном. И неважно, что у Эллы есть коллеги, которые сталкивались с чем-то похожим, – сама она всегда надеялась, что еще недостаточно знаменита для того, чтобы ее постигло такое. Она, конечно, понимала, что подобное может случиться со всяким, ей доводилось слышать даже о врачах и работниках супермаркетов, которые становились объектами преследования. И все же… наверное, таким способом она пыталась заглушить тревогу. Я не настолько важная персона, чтобы меня преследовать. Но теперь она сама оказалась в такой же ситуации. У нее явно появился соглядатай. И вдобавок ко всему он, кажется, находится здесь, в Портраше. Он видел ее. Знает, в каком доме она живет. И ладно бы, если он появился только сейчас. А вдруг он преследовал ее всю дорогу, от самой Швеции? – После чего Йозеф, конечно, сказал, что нам надо возвращаться домой в Швецию. Немедленно, – продолжает Патрик. – Не надо. – Он сказал, что на завтра есть рейс. Самолет вылетает рано утром из Белфаста. Короткая пересадка в Дублине, после чего в двенадцать мы уже приземлимся в Стокгольме. – Не надо, Патрик. Он замолкает, смотрит в пол. Элла разглядывает своего плюшевого медведя. Своего большого широкоплечего мужа. Клетчатая рубашка явно ему тесновата, равно как и джинсы. Эллу так и тянет сказать – обними меня, но она этого не делает. Если она так сделает, то он точно увезет ее обратно в Стокгольм. Она сама этого хочет. О боже, еще как хочет! Но это не выход. – Мы еще не окончательно привели дом в порядок. Здесь еще много всего осталось. Не хочу, чтобы что-нибудь пропало. Навсегда. Их план был ясен с самого начала. Элла с Патриком собирались пробыть здесь до воскресенья. То есть еще два дня. В понедельник приедут уборщики. Им уже заплачено за то, чтобы они разобрались с теми вещами, что останутся в доме, и вывезли их отсюда. Выбросили, продали, подарили – Элле все равно, как они распорядятся этим хламом. После чего в дело вступит риелторская контора, которая продаст дом, и некая сумма денег осядет на счете Эллы. И все. Финита ля комедия. Все, что осталось от родителей Эллы, бесследно исчезнет с лица земли. Сестра ясно дала понять, что ей не нужно ни единой вещи из этого дома. Судя по всему, она с удовольствием выбросила бы все на помойку, что она и посоветовала сделать Элле. Избавься от них – таковы были ее слова. Избавься от наших родителей. Но для Эллы это не так-то просто. Кроме фотоальбомов, она обнаружила еще кое-какие вещи. Например, плюшевого кролика, с которым постоянно спала в детстве и которого хотела теперь оставить на память. Равно как и красивое мозаичное блюдо, которое ей всегда нравилось. Поэтому чисто теоретически она могла покинуть Портраш уже сегодня ночью. Позволить уборщикам уже сейчас забрать пыльные остатки ее родительского наследства и перепродать их. – Мы уедем в воскресенье, Патрик. Это решено. Но не раньше. – Я переживаю за тебя, Элла. Мне не нравится эта история. Совсем не нравится. – Ничего, справимся. Ведь мы вместе. Патрик вздыхает, но в конце концов согласно кивает. Элла обычно всегда добивается того, что хочет. Для этого ей достаточно лишь призывно помахать голой ножкой. Потому что сейчас они не могут уехать, и на то есть важная причина, о которой Патрик даже не догадывается. И неважно, что поблизости бродит странный тип, пускающий по ней слюни, сначала она должна выяснить, почему ее родители сохранили фотографии и газетные вырезки о Лайле Дамм. Потому что это пугает ее даже больше, чем какой-то там сталкер. Глава двадцать вторая Лайла Воздух пропитан дымом. Или чем-то другим. Когда Лайла открывает глаза, ее первая мысль о том, что она потеряла сознание в ночном клубе. Это было бы вполне в ее стиле. Раньше. Тогда. До того, как в ее животе начали расти две жизни. Но вокруг царит тревожная тишина.