— Разумеется, он не позволил бы Мансуру осуществить свой план. Все это понадобилось ему лишь для того, чтобы погубить цензора. Цель достигнута, и теперь он, без всякого сомнения, устранит Мансура. Для него проще всего будет обвинить Мансура и казнить его как мятежника. Кто поверит жалкому арабу, если тот заявит в суде, будто такой человек, как губернатор, содействовал замыслу сжечь и разграбить свой собственный город? Если губернатор и есть нужный нам человек, то именно он распространял слухи о кознях арабов, вероятно, через другого своего приспешника, на этот раз из китайцев, который от своего имени связывался с местными головорезами. А что до попытки губернатора устранить Цзяо Тая, ее проще всего объяснить свиданием нашего друга с Зумурруд: до ее джонки Цзяо Тай добирался по суденышкам танка, и шпионы из речного народа вполне могли донести об этом посещении. Губернатор ненавидит Цзяо Тая как соперника в любви и в то же время боится, что Зумурруд нарушит железное правило «мира ив и цветов», которое строго-настрого запрещает девушке болтать о своих ухажерах, и расскажет о нем Цзяо Таю нечто такое, что сможет навести нас на след. Что же касается ненависти губернатора к капитану Ни, то на этот счет у меня тоже есть определенные соображения. Их легко проверить, но сейчас я не буду вдаваться в подробности. Относительно седьмого моего замечания, нам известно, что губернатор увлекается сверчками, а что касается восьмого, то, как я уже тебе говорил, у меня есть причины считать, что губернатор знаком со слепой барышней. Добавь, Дао Гань, еще один вопрос: а не является ли она незаконнорожденной дочерью губернатора? Хорошо, перейдем к последнему пункту: годится ли он в любовники Зумурруд? Он слывет примерным семьянином, однако его могла привлечь новизна ощущений — точно так же, как это случилось с цензором, — а кроме того, у меня есть основания полагать, что он благоволит чужеземкам. Далее, губернатор северянин, а значит, не слишком озабочен ее положением отверженной. Надо родиться и вырасти в Кантоне, чтобы пропитаться отвращением к презренному народу. И в заключение: видимо, цензор ему не доверял. Дао Гань положил кисточку. — Да, у нас есть все основания считать виновным губернатора. Но как же это доказать? — Не торопись! В нашем списке числится не только губернатор. Как насчет градоначальника Пао? Этот человек пребывает в расстроенных чувствах, ибо на службе ему не дает спуску губернатор, а дома он мучается подозрениями, что молодая жена изменяет ему с капитаном Ни. В отчаянии он мог связаться с Зумурруд, ведь ее презрительные замечания о покровителе наводят на мысль о немолодом человеке. Будучи урожденным шаньдунцем, он не испытывал предубеждений против ее крови и положения. И он вполне мог не устоять перед посулами врагов цензора расплатиться с ним высоким постом в столице. Тогда бы Пао получил возможность рассчитаться с губернатором и в то же время добиться китайского подданства для Зумурруд. Разумеется, в столице у прослужившего долгие годы чиновника имеется масса знакомых, которые могли бы порекомендовать его придворным заговорщикам. Далее, он поддерживает постоянную связь с нами. Он не увлекается сверчками, но жена его была знакома со слепой барышней, — возможно, даже лучше, чем хотела изобразить. Слепая подозревает Пао, но из уважения к госпоже Пао не хочет обвинять его в открытую. Градоначальник, конечно же, ненавидит Ни, а также Цзяо Тая — по тем же причинам, что и губернатор в первом нашем предположении. Судья допил свою чашку и подождал, пока Дао Гань не налил ему новую. Затем он продолжил: — Если градоначальник Пао — действительно нужный нам человек, тогда мне придется отказаться от первоначального предположения, будто госпожу Пао убили по ошибке. Разъяренный известием о том, что два араба не смогли убить Цзяо Тая в доме у Ни, градоначальник тут же посылает душителей танка в особняк Яу Тайкая одновременно покончить с неверной женой и мореходом. Госпожа Пао действительно задушена, но капитан не явился. Ты обратил внимание, что во время вчерашнего совета Пао принесли какую-то записку? Вполне вероятно, это было сообщение о том, что покушение в доме Ни провалилось. Похоже, Дао Ганя не слишком убедили доводы судьи. — В таком случае, ваша честь, у Пао должна быть внушительная и действенная тайная организация. — А почему бы и нет? Он глава этого города, поэтому ему легко наладить связи и с Мансуром, и с китайским отребьем. Наконец, оба они, и градоначальник, и губернатор, обладают достаточным образованием, опытом и умственными способностями для того, чтобы организовать сложный заговор и проследить за его исполнением с помощью мелкой сошки вроде Мансура, а самим дергать за ниточки, оставаясь в тени. Образования, опыта и умственных способностей не лишен и наш третий подозреваемый, а именно Лян Фу. Лян, между прочим, в точности отвечает тому, что говорила Зумурруд о своем покровителе: богатый человек, не занимающий государственной должности. А его частые встречи за шахматной доской с настоятелем Цветочной пагоды могли служить лишь прикрытием для свиданий с Зумурруд в домике за храмом. Все это, впрочем, не слишком существенно, как я сейчас объясню. Что же касается побуждений, которыми руководствовался Лян, то хотя он уже занимает видное положение в городе и нажил немалые богатства, но вполне может гнушаться своим статусом купца и страстно желать важного поста в столице, сравнимого с тем, что занимал покойный флотоводец, его прославленный отец. Лян родился и вырос в этом городе, он прекрасно разбирается во всех делах арабов, так что ему ничего не стоило бы наладить тайную связь с Мансуром. То обстоятельство, что он изо всех сил старался привлечь наше внимание к мятежным намерениям Мансура, может свидетельствовать о его намерении свалить всю вину на араба, как я уже объяснял, говоря о вероятной виновности губернатора. Лян не увлекается сверчками и никак не связан со слепой барышней, но к этим двум обстоятельствам я вернусь чуть погодя. Ибо есть еще третье и куда более серьезное возражение. Ведь совершенно немыслимо, чтобы этот Лян Фу, урожденный кантонец самого высокого происхождения, с молоком матери впитавший местные предрассудки, мог опуститься до связи с арабской плясуньей, в которой течет презренная кровь отверженных танка. Чтобы решить эту проблему, нам придется предположить, так же как и в случае с губернатором, что у Ляна есть двое подручных. Один из них Мансур, а второй китаец. Этим вторым подручным вполне может оказаться другой знаток арабских дел, господин Яу Тайкай. Все мои замечания, не стыкующиеся с Ляном, вполне подходят к нему. Яу не может быть главой здешних заговорщиков. Он добился успеха своими силами и хорошо известен в Кантоне, но у него нет в столице знакомых, способных порекомендовать его придворным изменникам. Более того, хоть он и пронырливый делец, но совершенно не способен сплести хитроумный политический заговор. При этом он гнусный развратник, и его порочное стремление к разнообразию в любовных делах вполне могло преодолеть предубеждение к отверженным. Яу тоже в точности соответствует описанию плясуньи. Он ненавидит Цзяо Тая за свидание с Зумурруд, а Ни — за встречи в собственном доме купца с госпожой Пао, благородной привлекательной женщиной, на благосклонность которой сам Яу не смел и надеяться. А еще он домогается слепой девушки, но, когда выясняет, что она идет по его следу и может обвинить и его самого, и его хозяина Лян Фу, решает убить ее. После неудачной попытки в его собственном доме он посылает за ней душителей танка в Экзаменационный дворец. Только хорошо ее знавший человек мог сообразить, что именно там она найдет себе укрытие. Дао Гань задумчиво крутил вокруг длинного костлявого указательного пальца три волоска, росшие на его левой щеке. — Яу и в самом деле очень подходит в покровители Зумурруд, — согласился он. Судья Ди кивнул. — Наконец, вернемся к утренней трагедии. Мансур пустился в бега и не осмелился бы выслеживать Зумурруд. Я думаю, убийцу, метнувшего копье, послал ее покровитель или его приспешник. Ведь он боялся, что танцовщица раскроет его имя, ввиду этого пришлось пожертвовать ею ради собственной безопасности. Теперь я поведаю тебе практические выводы из всех этих размышлений. Исходя из имеющихся в нашем распоряжении фактов, мы ничего не можем предпринять против губернатора, градоначальника или господина Ляна, ибо никого из них не удается связать с совершенными здесь преступлениями. А потому мы должны выйти на главаря через его прихвостней. Мансур скрылся, но у нас есть Яу Я велю немедленно арестовать его, обвинив в причастности к убийству госпожи Пао. Его схватят четверо переданных в мое распоряжение тайных стражников, причем так, чтобы ни одна душа об этом не проведала. Вас двоих я пошлю с каким-нибудь надуманным заданием, чтобы отвлечь внимание злодея, который следит за каждым нашим шагом. Как только Яу окажется под стражей, я обыщу его дом и… Вдруг распахнулась дверь, и в комнату ворвался запыхавшийся Цзяо Тай. — Ее тело исчезло! — закричал он. Судья Ди выпрямился. — Исчезло? — недоуменно переспросил он. — Да, ваша честь. Отперев дверь, мы обнаружили пустую лежанку. Осталось только несколько капель крови между ней и окном и грязный след на подоконнике. Должно быть, кто-то влез в окно и по крышам утащил тело в арабский квартал. Мы там обыскали дом за домом, но никто ничего не видел и не слышал. Это… — А как начет ее горничной и людей на джонке? — прервал его судья Ди. — Им было известно имя ее покровителя? — Тело горничной найдено в реке. Задушена. А больше там никто не видел ее покровителя: он всегда приходил и уходил в темноте, закрыв лицо шейным платком. Эти скоты, они… — Он захлебывался словами. Судья откинулся в кресле. — Что за нелепость! — пробормотал он. Цзяо Тай тяжело опустился в кресло и принялся судорожно вытирать рукавом мокрое лицо. Дао Гань не сводил с друга печальный взгляд. Он хотел было что-то сказать, но передумал и посмотрел на судью. Поскольку судья безмолвствовал, Дао Гань налил товарищу чаю. Цзяо Тай осушил чашку одним глотком и застыл, уставившись перед собой невидящим взором. Воцарилось напряженное молчание. Наконец судья встал, вышел из-за стола и, нахмурив густые брови, принялся ходить взад-вперед по комнате. Дао Гань с тревогой заглядывал ему в лицо каждый раз, когда судья проходил мимо, но тот, казалось, совершенно не замечал своих помощников. Наконец он застыл перед окном и так и стоял там, заложив руки за спину и глядя во двор, уже раскалившийся под ярким утренним солнцем. Дао Гань потянул Цзяо Тая за рукав и тихо рассказал ему о предстоящем аресте Яу Тайкая. Цзяо Тай рассеянно кивнул. И тут судья Ди повернулся. Подойдя к ним, он заговорил короткими рублеными фразами: — Похищение тела — первая ошибка преступника. Но роковая. Сейчас я наконец разобрался в его извращенной натуре. Частично я оказался прав, но главное от меня ускользало. Теперь я в истинном свете разглядел все то, что здесь произошло. Я немедленно разоблачу все подлые преступления этого негодяя и заставлю его назвать своих столичных покровителей! Он помолчал, а затем, нахмурившись, добавил: — Я не могу арестовать его тотчас, ибо человек он изобретательный и твердый и может свести счеты с жизнью, лишь бы не рассказывать то, в чем я так отчаянно нуждаюсь. С другой стороны, рядом могут оказаться его приспешники, так что следует принять определенные меры предосторожности. Ты пойдешь со мной, Дао Гань. Цзяо Тай, зови наших четверых тайных агентов и начальника дворцовой стражи! Глава 22 Старшине носильщиков паланкина судьи Ди пришлось долго стучать, прежде чем распахнулись высокие ворота. Показалась согбенная фигура старого дворецкого. Он растерянно посмотрел на двух посетителей. — Пожалуйста, сообщите о нас своему хозяину, — приветливо обратился к нему судья. — Скажите, что я здесь неофициально и отвлеку его всего на несколько минут. Дворецкий провел судью и Дао Ганя в зал и попросил подождать на одной из огромных скамеек резного черного дерева. Затем он, шаркая, удалился. Степенно поглаживая длинную бороду, судья Ди молча разглядывал громадные фрески. Дао Гань бросал беспокойные взгляды то на судью, то на дверь. Дворецкий вернулся даже раньше, чем ожидал судья. — Прошу вас, сюда! — поклонился он. По галерее в западной части усадьбы он провел их к казавшемуся совершенно необитаемым крылу. Пройдя вереницу пустых дворов, мощенных ослепительно сверкавшими на солнце белыми плитами, они не встретили ни единого человека. В глубине очередного двора старик свернул в прохладный полутемный коридор, в конце которого оказалась широкая деревянная лестница, почерневшая от времени. Одолев ее, дворецкий постоял, чтобы отдышаться, а потом вскарабкался еще по двум лестницам, каждая уже предыдущей. Наконец они поднялись на широкую площадку. Легкий ветерок задувал через решетки высоких окон. Судя по всему, они оказались на последнем этаже какой-то башни. Дощатый пол здесь не покрывал ковер, а обстановка ограничивалась чайным столиком и двумя креслами с высокими спинками. Над двустворчатой дверью в стене напротив висел огромный деревянный щит, на котором в характерной манере времен предшествующего императора были вырезаны четыре иероглифа: «Зал предков семьи Лян». — Хозяин ждет, ваше превосходительство, — объявил дворецкий и распахнул двери. Судья Ди подал Дао Ганю знак подождать в кресле за чайным столом и вошел в зал предков. Его встретил одуряющий аромат индийских благовоний. Запах исходил из большой бронзовой курильницы, стоящей на высоком алтаре в глубине зала, тускло освещенного двумя канделябрами. Перед алтарем находился великолепной работы старинный жертвенный стол, приготовленный для поминальной службы. Перед ним за низким столиком сидел Лян Фу, облаченный в церемониальные одежды из темно-зеленой парчи и высокую шапку, указывающую на его ученую степень. Он тут же встал и направился к судье. — Надеюсь, ваше превосходительство, вас не утомил этот долгий подъем! — проговорил он с любезной улыбкой. — Отнюдь нет! — поспешно заверил его судья. Бросив взгляд на портрет флотоводца Ляна в полный рост и при всех регалиях, висящий на противоположной стене, он добавил: — Я глубоко сожалею, что вынужден прервать обряд поминовения вашего покойного отца. — Ваше превосходительство желанный гость в любое время, — невозмутимо отозвался Лян, — и мой покойный отец тоже не стал бы возражать против этой заминки — уж кому это знать, как не его детям! Садитесь, пожалуйста! Он подвел гостя к креслу справа от стола, на котором лежала большая шахматная доска. Судя по расположению черных и белых фигур, партия близилась к финалу. Рядом с доской стояли две медные чаши, в одной из которых лежали выбывшие из игры белые фигуры, а в другой — черные. Похоже, Лян решал шахматную задачу. Усевшись в кресло и расправив платье, судья Ди сказал: — Я бы хотел обсудить с вами несколько новых фактов, господин Лян. — Он подождал, пока хозяин усядется по другую сторону стола, и продолжил: — Особенно тех, что касаются похищения мертвой женщины. Лян поднял изогнутые брови. — Весьма необычный объект для кражи! Вы должны рассказать мне поподробнее! Но сперва, пожалуйста, выпейте чашечку чая! Он встал и направился в угол, к чайному столику. Судья быстро огляделся по сторонам. Мерцающее сияние свечей озаряло подношения, разложенные на покрытом расшитой парчовой скатертью жертвенном столе. Между двумя старинными вазами с живыми цветами здесь стояли золотые сосуды с рисовыми лепешками и фруктами. Широкая ниша над жертвенным столом, где выставляют таблички с именами предков, была скрыта пурпурной завесой. Тяжелый аромат благовоний не мог заглушить необычного запаха чужеземных специй, казалось исходившего из-за этой завесы. Посмотрев вверх, судья увидел, что комната очень высока и клубы благоуханного дыма окутывают почерневшие стропила. Темные широкие доски деревянного пола были отполированы до блеска. Судья встал, пододвинул кресло к левому краю стола и мимоходом заметил подошедшему Ляну: — Я сяду здесь, если позволите. Там меня беспокоит пламя свечей. — Конечно! — Лян развернул свое кресло, чтобы сесть лицом к судье. — Так нам будет лучше виден фамильный портрет. Судья проследил за тем, как он разливает чай в две маленькие чашки синего фарфора. Одну он поставил перед судьей Ди, другую взял в руки. Судья углядел на ней трещинку на тонкой глазури. Лян меланхолически созерцал картину. — Изумительное сходство, — проговорил он, — работа большого мастера. Вы обратили внимание на то, с каким тщанием выписаны мельчайшие детали? Поставив чашку, он встал и направился к картине. Стоя спиной к судье, Лян показал на широкий меч, лежащий на коленях флотоводца. Судья Ди поменял чашки местами. Он быстро вылил содержимое чашки Ляна в сосуд с шахматными фигурами, а потом тоже поднялся на ноги и подошел к хозяину с пустой чашкой в руке.