— В чем ваш отец обвинял генерала Дина? — спросил судья Ди. Лицо У стало серьезным. — Этот старый негодяй, — с горечью произнес он, — пожертвовал жизнями солдат батальона императорской армии, более восьмисот отменных воинов, чтобы выпутаться из сложной ситуации. Все до одного были разорваны варварами на куски. Генерала Дина обезглавили бы за это, если бы только в то время в военных кругах не начались волнения. Поэтому власти и не хотели, чтобы мерзкий поступок генерала получил огласку. Ему было приказано подать в отставку. Судья Ди промолчал. Он прошел вдоль стен, рассматривая картины У. Все они изображали буддийских святых и божеств. Чаще всех была представлена богиня милосердия и сострадания Гуаньинь, иногда одна, иногда в сопровождении других божеств. Судья обернулся и сказал: — Если позволите завершить наш откровенный разговор откровенным заявлением, то позволю себе заметить, что ваш так называемый новый стиль не кажется мне перспективным. Возможно, к нему еще надо привыкнуть. Не дали бы вы мне одну из ваших картин, чтобы на досуге я мог повнимательнее ее изучить? У бросил на судью недоуменный взгляд. После некоторого колебания он снял со стены картину среднего размера с изображением Гуаньинь в окружении четырех божеств, расстелил ее на столе и взял личную печать — тщательно вырезанный брусочек белой яшмы. Она лежала на маленькой подставке из черного дерева. У прижал печать к алой подушечке, после чего сделал оттиск в углу картины: необычную старинную форму иероглифа Фэн, являющегося его именем. Потом он свернул картину и вручил ее судье. — Я арестован? — спросил молодой человек. — У меня такое ощущение, что вас прямо гнетет бремя вины, — сухо заметил судья. — Нет, не арестованы, но до окончательного решения суда не покидайте этот дом. Всего хорошего и спасибо за картину. Судья Ди подал знак советнику Хуну, и они направились вниз по лестнице. У поклонился им на прощанье. Проводить их до двери он не счел нужным. Когда они уже шли по главной улице, советник Хун выпалил: — Этот наглец говорил бы иначе, если бы стоял в кандалах перед столом в управе! Судья улыбнулся. — У — необычайно смышленый юноша, — заметил он, — но он уже совершил первую ошибку. Дао Гань и Цзяо Тай дожидались судью в его кабинете. Вторую половину дня они провели в доме Цзяня и собрали там информацию о его злоупотреблениях властью. Дао Гань подтвердил заявление, сделанное Лю Ваньфаном в суде, о том, что Цзянь Моу лично отдавал все указания; двое его советников являлись только послушными исполнителями. Судья Ди выпил предложенную ему советником Хуном чашку чая. Потом он развернул картину У и сказал: — Давайте приступим к нашим художественным изысканиям. Дао Гань, повесь-ка временно эту картину на стену, рядом с пейзажем губернатора Ю. Судья расположился поудобнее в кресле и некоторое время рассматривал обе картины. — В двух этих картинах, — наконец произнес он, — заключен ключ к завещанию губернатора и к убийству генерала Дина. Советник Хун, Дао Гань и Цзяо Тай повернули свои табуреты, чтобы лучше видеть картины. Тут вошел Ма Жун и удивленно воззрился на эту странную сцену. — Садись, Ма Жун! — приказал судья. — И присоединяйся к нашему собранию ценителей искусства. Дао Гань встал и со сложенными за спиной руками застыл перед картиной губернатора. Через некоторое время он обернулся и покачал головой. — Некоторое время я надеялся, что среди листьев деревьев или в изгибах этих скал удастся обнаружить какие-то иероглифы. Но пока что ничего подобного я там не вижу. Судья Ди задумчиво поглаживал бакенбарды. — Вчера вечером, — сказал он, — я провел перед этим пейзажем несколько часов, и сегодня рано утром вновь изучил его до мельчайших деталей. Должен признаться, что эта картина меня озадачивает. Дао Гань погладил свои щетинистые усы, потом спросил: — А не может ли быть так, ваша честь, что сзади, под подкладкой этой картины, спрятан лист бумаги? — Я уже об этом думал, — ответил судья, — и поэтому рассмотрел картину при ярком свете. Если бы под подкладкой что-то было, я бы это заметил. — Когда я жил в Кантоне, — сказал Дао Гань, — то овладел там искусством наклеивания картин. Вы позволите мне полностью снять подкладку и обследовать участки, закрытые парчой? Одновременно я смог бы проверить, являются ли цельными круглые палочки вверху и внизу свитка. Старый губернатор мог вложить в них плотно скрученный кусочек бумаги. — Попытайся, если потом сможешь восстановить все как было раньше, — ответил судья. — Хотя должен признать, что подобное укрытие представляется мне слишком грубым и недостойным великолепного ума губернатора. Но для решения этой загадки мы не можем упустить ни малейшего шанса, а вот буддийская картина нашего друга У совсем иное дело. В ней присутствует несомненный ключ. — Как это? — удивленно спросил советник Хун. — Ведь У сам выбрал для вас эту картину! Судья Ди улыбнулся. — Это потому, что У не подозревал, что выдает себя, — ответил он. — Возможно, У не слишком высокого мнения о моем художественном вкусе, но в этой картине я увидел кое-что такое, что он просмотрел. Судья Ди отпил свой чай и велел Ма Жуну позвать начальника стражи Фана. Когда Фан предстал перед ним, судья Ди некоторое время серьезно смотрел на него. Потом дружелюбно сказал: — Твоя дочь Темная Орхидея — молодчина. Моя Первая жена говорит, что она трудолюбивая и умная. Фан низко поклонился. — Мне бы не хотелось отпускать твою дочь из этого безопасного места, — сказал судья, — тем более что пока нет известий о судьбе твоей старшей дочери Белой Орхидеи. В то же время Темная Орхидея больше всего годится, чтобы добыть для меня сведения о том, что происходит в доме Дина. В связи с предстоящими похоронами генерала у них будет много хлопот и потребуются дополнительные слуги. Если бы Темная Орхидея сумела устроиться туда временной служанкой, она могла бы многое узнать от других слуг. Однако я не хочу принимать решения без твоего согласия. — Ваша честь, я и моя семья считаем себя вашими рабами, — спокойно ответил начальник стражи. — Кроме того, моя младшая дочь независимая и предприимчивая девушка. Она с удовольствием возьмется за выполнение такой задачи. Ма Жун нетерпеливо ерзал на стуле, пока наконец не решился вмешаться: — А разве не это более подходящая миссия для Дао Ганя, ваша честь? Судья бросил на Ма Жуна проницательный взгляд. — Нет лучшего способа узнать, что творится в доме, чем подслушать болтовню служанок. Начальник стражи, прикажите вашей дочери немедленно отправляться в дом Дина. Что же касается нашего друга У, я хочу, чтобы за ним было двойное наблюдение. Ты, Ма Жун, отправишься туда сегодня вечером и будешь вести наружное наблюдение, стараясь при этом делать вид, что хочешь остаться незамеченным. Но при этом У должен знать, что ты человек из управы, посланный наблюдать за ним. Приложи к этому все свои способности и опыт! Позволь ему тайком выйти из дома, если он того пожелает. Этот У необычайно умный парень! Настоящим же наблюдателем будет Дао Гань. Он должен постараться, чтобы его не заметили. Как только У ускользнет от Ма Жуна, Дао Гань пойдет за ним следом и выяснит, куда тот отправился и что сделал. Если он попытается бежать из города, можешь объявиться и арестовать его. Дао Гань выглядел польщенным. — Мы и раньше использовали с Ма Жуном этот прием двойного наблюдения, ваша честь. Но вначале я возьму картину губернатора и намочу подкладку, чтобы к утру она отстала. Потом мы с Ма Жуном отправимся на задание. Когда Дао Гань с Ма Жуном ушли, судья обсудил с Цзяо Таем и начальником стражи Фаном, что делать с людьми из дома Цзяня. Жен и наложниц судья решил отослать к их родителям. Слуг — отпустить с выплатой месячного жалованья за счет судебной управы. Только домоправителю следовало оставаться в доме для последующего дознания. Цзяо Тай сообщил, что доволен занятиями со своими солдатами — каждый день он их подолгу муштрует, и они вполне справляются. Еще он добавил, что солдаты очень боятся строгого десятника Лина. Когда Фан и Цзяо Тай ушли, судья Ди откинулся на спинку кресла. Он подумал, что, несмотря на долгие годы совместной работы, знал о Цзяо Тае очень мало. Тот был товарищем Ма Жуна по «лесному братству», но о его предыдущей жизни судья не знал ничего. Судье было известно все о жизни Ма Жуна, а некоторые эпизоды из нее он слышал даже дважды. Но Цзяо Тай всегда был очень скрытным. Казалось, он получает такое огромное удовольствие от своей военной службы в Ланьфане, что у судьи Ди зародилось подозрение, а не был ли в прошлом Цзяо Тай кадровым офицером. Он решил в ближайшем будущем прояснить этот вопрос. Но сейчас было много более насущных проблем. Со вздохом судья начал изучать оставленные Дао Ганем на столе документы, имеющие отношение к неправедным деяниям Цзянь Моу. Глава 11 Дао Гань проникает в старый храм; Ма Жун Находит в винной лавке достойного противника Ма Жун не счел нужным переодеваться. Он только сменил черную шапку, которая выдавала в нем служащего судебной управы, на остроконечный колпак, какие носят чернорабочие. Дао Гань же заменил свою обычную шапку на шапочку из черной тонкой парчи. Прежде чем удалиться, они кратко обсудили в сторожке свои действия. — Не составляет труда, — заметил Ма Жун, — вызвать к себе подозрение и дать У понять, что я нахожусь там, чтобы следить за его действиями и не покидает ли он своего жилища. Но нам неизвестно, как он на это отреагирует. Он вполне может выйти из дома и попытаться от меня сбежать. Дао Гань покачал головой. — Вряд ли. Ведь У не знает, какие указания от судьи ты получил. Он не решится открыто выйти из дома и подвергнуться опасности ареста, потому что в суде это будет истолковано как подозрительное перемещение. Нет, будет намного хуже, если У вообще не попытается скрыться от тебя и, как ему приказано, останется дома. Но если он все же оттуда выскользнет, будь уверен, что я его не упущу.