— Что ты ищешь? Скрипнула дверь. Натан вернулся с обеда. Плюхнулся на свой стул, неохотно пододвинул печатную машинку и заправил в нее чистые листы. — Не знаю точно… — пробормотал Уинстон. — Я не пойму, чем пахнет его костюм. Мятно-валериановые капли… ну-ка подойди. Не чувствуешь? Натан покорно встал из-за стола и склонился над ворохом темно-зеленой ткани. Пару раз дернул носом. — Нет. Или да… Не знаю. Это ты у нас по части запахов, Уинс, — буркнул он, возвращаясь. — Совсем ничего не чувствуешь? — Духи какие-то. Не знаю. Даже если и так, что это дает? Духи, мятно-валериановые капли… От всего этого не умирают. Обычно Уинстон находил весьма полезным, когда его одергивали, не давая увлечься построением нелепых домыслов. Но не в этот раз. — Подождем, что скажет доктор Неттлби, — сказал он. — За годы работы в сыске, друг мой, тебе следовало понять, что умереть можно от чего угодно. Лишь бы удар был нанесен в правильную цель. В ответ донесся тяжкий вздох и застрекотала печатная машинка. Натан ненавидел составлять протоколы. Телефон разразился дребезгом под вечер. Уинстон снял трубку, останавливая нахально подрагивающие половинки звонка. — Ну что ж, кое-что я выяснил, дорогой мистер Сэйджхэм, — сообщил доктор Неттлби. — По всей видимости, наш потерпевший умер от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Проще говоря, сердце прихватило. Подробнее сказать пока не могу. Так вот почему все пропахло мятно-валериановыми каплями… — Сейчас мы проверяем, нет ли в крови Минтона каких-либо ядов, вам придется подождать еще пару дней, — закончил Неттлби. — Спасибо, — выдавил Уинстон и повесил трубку. Значит, все-таки сердечный недуг… Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Если ядов не окажется, то дело придется закрыть. Естественная смерть. Никакого преступления. Но почему-то Уинстон не испытывал привычного удовлетворения от того, что все прояснилось. И спустя пару мгновений он понял почему. Сердечный недуг — был, запах мятно-валериановых капель — тоже. Значит, ему, Уинстону, не почудилось, Минтон действительно принимал самое распространенное лекарство. Может быть, пролил на костюм, оттого и сохранился на дорогом твиде резкий стойкий аромат. Но пузырька из-под капель нигде не было. Ни в вещах, ни в карманах, ни в купе. Часть 2 Мехмастер Антонио Климетти хандрил и терзался подозрениями. Терзался подозрениями и хандрил. И оттого работа не клеилась, редкие клиенты спешили закончить беседу и покинуть приемную, а подмастерья бесстыдно дышали перегаром от дешевого портвейна. А дела шли хуже некуда. И стоило впереди блеснуть искорке надежды, как она сразу угасла. На родине, в Лации, Антонио был знаменит. К нему обращались за уникальными устройствами и механизмами. Потолочные часы с маятником, имитирующим Луну? Робот, способный подметать пол и драить стены? Крошечный механический котенок, который будет резвиться в экстравагантной прическе главной модницы Ромы, пока не кончится завод? От работы Антонио получал ни с чем не сравнимое удовольствие. Потом на горизонте замаячила война. Он поспешил покинуть Рому. Он терял вдохновение в атмосфере тревоги и страха. Но вторая родина тоже увязла в войне. Клиентов становилось все меньше. Владельцы крупных капиталов пару раз интересовались Антонио, обещали запустить массовое производство — то уборочных роботов, то заводных вентиляторов. «Если их раскупят, маэстро, мы с вами озолотимся, и это будет только начало!» Но потом они исчезали… Спустя месяцы Антонио узнавал, что они вложились в выпуск снарядов, танков и дальнобойных ружей. И долго не мог вернуться к работе, остро чувствуя собственную бесполезность и приканчивая остатки лацийского вина. Запасы, привезенные из Ромы, иссякали слишком стремительно, и от этого меланхолия Антонио делалась еще чернее. Когда еще один богач обратился к нему за чертежами механических протезов рук и ног, Антонио уже боялся верить в удачу. Он запрещал себе верить. И одновременно придумывал схемы и модели. Война искалечила многих, в полевых госпиталях ампутации делались сотнями. Кощунственного «озолотимся» не прозвучало, но оно витало в воздухе. «Я закончу кое-какие дела в Пуле, вернусь и сразу телефонирую вам», — пообещал богач. Его звали Бенедикт Минтон. Бенедикт… Бенедетто… «Благословенный»… Может, это и было благословение, ниспосланное свыше? Мистер Минтон уехал. На следующий вечер в приемной Антонио появился новый клиент. Нехорошие мысли охватили мехмастера, едва посетитель ступил на порог. Одет он был неброско — в серый плащ с капюшоном, из-под которого виднелись ничем не примечательные черные брюки и ботинки. Но Антонио так и не рассмотрел его лица. — Я воспользуюсь правом приватности, если вы не возражаете, — непринужденно сказал гость и извлек из кармана черную маску, оставлявшую открытыми только нос и рот. Кажется, такие маски предлагали в публичных домах тем, кто хотел сохранить инкогнито. Он закрепил ее на голове и лишь тогда сел в кресло для посетителей за изогнутым журнальным столиком. У Антонио глаза полезли на лоб. — У вас какое-нибудь… деликатное дело? — осторожно уточнил он. — Да. Именно так, — чуть поколебавшись — а может, это была его естественная манера отвечать, — подтвердил гость. — Очень деликатное. Мне нужен флакон для духов. Голос у него был негромким, низким и очень уверенным. Так говорят люди, привыкшие, что любое их указание тотчас исполняется. — Флакон для духов, — повторил Антонио. — Флакон, который работал бы сам собой. Положим, за счет расширения воздуха. Это возможно? — Да, — кивнул Антонио, борясь с желанием увеличить огонь в газовом рожке и рассмотреть хотя бы пол-лица незнакомца. Но тот склонил голову так, что подбородок тонул в густой тени. — А скажите… — И самое деликатное. Флакон должен быть маленьким, — перебил гость. — Настолько крошечным, насколько возможно. И обязательно с пульверизатором. Это очень особенный флакон — вы понимаете, о чем я? — Понимаю, — пробормотал Антонио, хотя решительно ничего не понимал. Тут ему пришла в голову коварная мысль. Он вскочил, подошел к письменному столу в углу и извлек из нижнего ящика чистый лист бумаги. — Запишите, пожалуйста, размеры и материал. Набросайте приблизительную форму. Так вы сможете быть уверенным, что я не ошибусь. — Вы могли бы сделать это сами, — по голосу стало слышно, что гость хмурится. — Форма, — мягко напомнил Антонио. — Один небольшой набросок избавляет от сотни недопониманий. Он опасался, что клиент натянет перчатки, прежде чем писать, но тот взялся за листок и карандаш голыми руками. Закончив, он вернул листок. — Вам нужна предоплата? — За эту работу я попрошу, — Антонио всмотрелся в неровные буквы, — сорок пять паунов. Дайте мне десять, и я выпишу расписку… — Не нужно расписки, — оборвал посетитель и бросил на журнальный столик смятую купюру. — Да, еще одно. Это срочно. — Тогда пятьдесят пять паунов, — осмелел Антонио. — К утру все будет готово. — Я зайду в шесть, — обронил клиент вместо прощания и был таков. Антонио смотрел на листок на журнальном столе, не прикасаясь к нему. Затем сверился с наручными часами и вздохнул. Было уже слишком поздно. Что ж, любопытство подождет. Он отправился в мастерскую и принялся за работу. И чем дольше он паял, резал, отщипывал, завинчивал и клепал, тем сильнее становилось нехорошее предчувствие. Стояла поздняя осень. Светать начинало ближе к семи утра. Клиент вернулся без четверти шесть. Он постучал в специальное окошко в двери. Антонио уже ждал и специально не поднимался наверх, хотя ночевал обычно не в мастерской, а в своей квартире над ней. На улице лило — хозяйничали знаменитые альбийские циклоны. Гость был без зонта. Мокрая маска липла к лицу. — Снимите ее, — негромко скал Антонио. — Простудитесь. — Представители моей фамилии не простужаются, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил клиент. Он забрал маленькую коробочку с флаконом, выслушал указания, как им пользоваться, расплатился и растаял в иссиня-черном безвременье рассвета. Антонио поднялся в квартиру и принялся ходить туда-сюда, месмеризируя взглядом телефон. Телефон угрюмо пялился на него единственным круглым глазом наборного диска, поблескивал крутыми металлическими боками и молчал.