– А на следующее утро? – Он все еще стоял так же. Я помню. Я отодвинул его и именно тогда заметил пятно. Ковер я отдал в чистку, сэр. Именно поэтому вы видите перед собой голые доски. – Понятно, – кивнул Пуаро. – Благодарю вас. И с этими словами он сунул что-то хрустящее в руку слуги. – Благодарю вас, сэр. – Пуаро, – начал я, когда мы вышли на улицу, – а эта история с экраном – она поможет майору или нет? – Это еще одно свидетельство против него, – уныло произнес маленький бельгиец. – Экран закрыл сундук от находившихся в комнате. И пятно на ковре тоже. Ведь рано или поздно кровь должна была просочиться и испачкать ковер. На какое-то время экран все это спрятал. Все так, но кое-что я никак не могу понять. Этот слуга, Гастингс, этот слуга… – А что не так со слугой? Мне он показался толковым малым. – Вы правильно сказали – толковый. Но значит ли это, что майор Рич просто не подумал о том, что этот малый обязательно найдет тело на следующее утро? Сразу же после убийства у него ни на что не было времени – с этим я соглашусь. Он запихивает тело в сундук, ставит перед сундуком экран и веселится на вечеринке, надеясь на лучшее. Но после того, как гости разошлись?.. Надо же как-то избавляться от трупа! – А может быть, он понадеялся на то, что слуга не заметит пятна? – А вот это, mon amie[26], уже абсурд. Пятно на ковре – это то, что хороший слуга заметит в первую очередь. А майор Рич преспокойно отправляется в постель, спокойно храпит в ней – и ничего не делает! Все это чрезвычайно интересно и необычно… – А Кёртис не мог заметить пятен, когда менял пластинки? – предположил я. – Очень маловероятно. Экран отбрасывал глубокую тень… Хотя, подождите, кажется, я начинаю понимать. Правда, пока очень смутно. – Понимать что именно? – с нетерпением спросил я. – Скажем так, возможность существования альтернативного объяснения. Думаю, что наш следующий визит прольет на это хоть какой-то свет. Наш следующий визит был к врачу, осматривавшему тело. Его показания полностью совпадали с теми, которые он дал во время дознания. Умерший был убит прямым ударом в сердце, нанесенным узким острым предметом, похожим на стилет. Нож оставили в ране. Смерть наступила мгновенно. Орудие убийства принадлежало майору Ричу и обычно лежало на его письменном столе. Как понимает доктор, на нем не осталось никаких следов. То есть его или держали, обернув рукоятку носовым платком, или же стерли отпечатки все тем же носовым платком. Что же касается времени смерти, то она могла случиться в любое время между семью и девятью вечера. – То есть его не могли убить, например, после полуночи? – уточнил Пуаро. – Нет. В этом я уверен. Максимум в десять часов вечера. Но наиболее вероятен период с семи тридцати до восьми. – Так вот, есть второе возможное объяснение произошедшему, – сказал Пуаро, когда мы вернулись домой. – Не знаю, заметили ли вы его, Гастингс. Для меня же оно абсолютно очевидно, и мне недостает лишь одной маленькой детали, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом. – Подождите, так не пойдет, – прервал его я. – Я ничего не понимаю. – А вы постарайтесь, Гастингс. Приложите минимальные усилия. – Что ж, попробую, – согласился я. – В семь тридцать Клэйтон еще жив-здоров. Последний, кто видит его живым, – это майор Рич… – Это мы так считали… – А что, разве это не так? – Вы забываете, mon amie, что майор Рич это отрицает. И настаивает на том, что к его приходу Клэйтона в доме уже не было. – Но слуга говорит, что услышал бы, как Клэйтон уходит, из-за хлопка двери. И потом, если Клэйтон ушел, то когда же он вернулся? Не мог же он вернуться после полуночи: доктор ясно показывает, что убили его часа за два – два с половиной до этого. Так что альтернативы у нас нет. – Я слушаю вас, слушаю, mon amie… – За те пять минут, что Клэйтон оставался в гостиной один, в комнату кто-то вошел и убил его. И здесь мы вновь натыкаемся на одно и то же обстоятельство. Только человек с ключом мог войти так, чтобы слуга этого не заметил. Опять-таки, уходя, убийца без ключа должен был бы хлопнуть дверью, а слуга это услышал бы. – Вот именно, – согласился со мной Пуаро. – И поэтому… – И поэтому – ничего, – ответил я. – Никаких других вариантов я просто не вижу. – И это очень жаль, – пробормотал мой друг себе под нос. – Получается, что все у нас так кристально ясно, как голубые глаза мадам Клэйтон. – А вы действительно верите… – Я ни во что не верю, пока у меня нет доказательств. Только одно маленькое доказательство сможет меня убедить… Он взял телефонную трубку и позвонил инспектору Джеппу в Скотленд-Ярд. И уже через двадцать минут мы стояли перед столом, на который была выложена небольшая горка разной мелочи – содержимое карманов убитого. Носовой платок, куча мелких монет, записная книжка с тремя фунтами и десятью шиллингами, пара каких-то счетов и потертый мгновенный снимок Маргариты Клэйтон. Здесь же были перочинный нож, золотой карандаш и какой-то сложный деревянный инструмент. Именно за него и ухватился Пуаро. Он развинтил его, и из него выпало несколько небольших лезвий. – Вот видите, Гастингс, – буравчик со всеми причиндалами. Такой штукой провертеть несколько отверстий в сундуке не составит никакого труда. – Вы о тех отверстиях, которые мы видели? – Вот именно. – То есть вы хотите сказать, что их провертел сам Клэйтон? – Mais, oui – mais, oui![27] И о чем вы думаете, глядя на эти отверстия? Они сделаны не для того, чтобы подглядывать, – ведь проделаны они в задней стенке. Тогда для чего они? Может быть, для воздуха? Но вертеть дырки для доступа воздуха к трупу вы наверняка не будете, так что сделаны они явно не убийцей. В голову приходит только одна вещь – и она единственно правильная, – что мужчина собирался в этом сундуке спрятаться. И как только мы принимаем эту гипотезу, все становится на свои места. Мистер Клэйтон ревнует свою супругу к Ричу. И он разыгрывает старую как мир пьесу о том, что ему необходимо уехать. Видит, как Рич выходит из дома; получает доступ в его квартиру и остается в одиночестве, чтобы якобы написать записку, а вместо этого быстро прокручивает дырки и прячется в сундук. Ведь тем же вечером в квартиру придет его супруга. Может быть, Рич попытается сделать так, чтобы остальные побыстрее ушли, или, может быть, она задержится после того, как все уйдут, или притворится, что уходит вместе с ними, а потом вернется?.. Что бы ни случилось, Клэйтон будет об этом знать. И это окажется лучше, чем та жуткая неизвестность, в которой он живет все последнее время. – Но это значит, что Рич убил его после того, как все остальные разошлись. А доктор говорит, что это невозможно. – Вот именно! Теперь вы понимаете, Гастингс, что убить его он должен был во время вечеринки. – Но в комнате было полно народа! – И это тоже правильно, – мрачно согласился со мной Пуаро. – «В комнате было полно народа…» Какое алиби! Какое хладнокровие! Какие нервы! Какая дерзость! – И все-таки я не понимаю… – Кто стоял за экраном, менял пластинки и крутил ручку фонографа? Не забывайте, фонограф стоит почти впритык к сундуку. Остальные танцуют – фонограф играет. А тот, кто не танцует, поднимает крышку сундука и втыкает нож, который только что спрятал в рукаве, глубоко в тело человека, прячущегося в сундуке. – Невозможно! Человек обязательно вскрикнул бы. – А если его чем-то предварительно напоили? – Напоили? – Да. С кем Клэйтон выпивал в половине восьмого? Вот! Теперь вы начинаете понимать. С Кёртисом! Кёртис постоянно подзуживал Клэйтона, рассказывая о подозрениях в отношении Рича и его супруги. И именно Кёртис предложил этот план: «Вы якобы уезжаете в Шотландию, прячетесь в сундуке, и – последняя вишенка на торте – мы сдвигаем экран». Но не для того, чтобы Клэйтон мог приподнять крышку и глотнуть свежего воздуха, а для того, чтобы сам Кёртис мог поднять эту крышку незаметно для всех остальных. Это план Кёртиса, и вы только посмотрите, Гастингс, насколько он красив! Если Рич заметит, что экран сдвинут в сторону – что ж, он поставит его на место, и всё. Тогда можно будет придумать что-то другое. А пока Кёртис подсыпает Клэйтону легкий наркотик, и последний прячется в сундуке. Там наркотик начинает действовать, и Клэйтон теряет сознание. Кёртис поднимает крышку и наносит удар – а фонограф продолжает играть «Провожая мою девочку домой»[28]. – Но почему? Почему? – Я едва смог заговорить вновь. Пуаро пожал плечами. – А почему тот коротышка застрелился? Почему итальянцы дрались на дуэли? Кёртис – обладатель невероятно пылкого темперамента. Он страстно желал Маргариту Клэйтон. А когда он уберет ее супруга и Рича со своего пути, она – так ему, по крайней мере, казалось – поневоле повернется к нему… Ох уж эти женщины-дети, – мечтательно добавил мой друг. – Они очень опасны. Но, mon Dieu, какое произведение искусства! Сердце не позволяет повесить такого человека. Я и сам гений, и в других способен заметить гениальность. Идеальное убийство, mon amie! Это говорю вам я, Эркюль Пуаро. Epatant! Дочь священника – Как бы я хотела, – задумчиво произнесла Таппенс, бродя по кабинету, – чтобы мы познакомились с дочерью священника. – Это еще зачем? – удивился Томми. – Похоже, ты забыл о том, что когда-то я сама была дочерью священника. И потому хорошо помню, что это такое. Отсюда мой альтруистский порыв, этакая забота о других… – Смотрю, ты уже готовишься быть Роджером Шеррингемом, – заметил Томми. – Если позволишь мне сделать несколько критических замечаний в твой адрес, ты даже говоришь так, как он, хотя и не так хорошо. – Наоборот, – возразила Таппенс. – В моих беседах есть женская тонкость, a je ne sais quoi[29], как говорят французы, чего не достичь ни одному мужчине. Кроме того, у меня есть сила, какой не было у моего прототипа… кстати, я правильно выразилась? Слова – такая скользкая вещь… Очень часто они красиво звучат, хотя на самом деле значат нечто совершенно противоположное. – Продолжай, – мягко заметил Томми. – Я всего лишь остановилась, чтобы перевести дыхание. Задействовав эти силы, я готова сегодня помочь дочери священника. Вот увидишь, Томми, первым, кому потребуется помощь «Блестящих сыщиков Бланта», будет дочь священника. – Спорим, что ты проиграешь, – сказал Томми. – Спорим, – ответила Таппенс. – А теперь брысь к пишущим машинкам… О боже, кто-то идет. В офисе мистера Бланта шла кипучая деятельность, когда Альберт открыл дверь и объявил: – Мисс Моника Дин. На пороге выросла, не решаясь войти внутрь, стройная, довольно бедно одетая девушка с каштановыми волосами. Томми поднялся ей навстречу. – Доброе утро, мисс Дин. Будьте добры, садитесь и расскажите нам, чем мы можем вам помочь. Кстати, позвольте представить вам мое доверенное лицо и секретаря мисс Шеррингем.