– Да. – Она слабо махнула рукой, указывая на стоящего рядом с ней человека. «Это я попал в дьявольскую переделку, – подумал Эдвард. – Десять против одного, это «мой брат» Джеральд». Молодой человек уставился на него. – Что ты говоришь? – медленно произнес он. – Эдвард в Шотландии. – О! – воскликнула девушка. И тоже уставилась на Эдварда. – О! Она покраснела. Потом побледнела. – Значит, вы, – сказала она тихо, – настоящий? Эдварду потребовалась всего одна минута, чтобы понять ситуацию. В глазах девушки был страх и – неужели, возможно ли это? – восхищение. Должен ли он объяснить? Никаких банальных объяснений! Он доведет игру до конца. – Я должен поблагодарить вас, леди Норин, – произнес он в лучшей манере разбойника с большой дороги, – за самый восхитительный вечер. Он бросил быстрый взгляд на автомобиль, из которого выскочил Джеральд. Красный автомобиль со сверкающим капотом. Его автомобиль! – И я хочу пожелать вам приятного вечера. Один быстрый рывок, и он уже внутри, нога на педали сцепления. Машина тронулась вперед. Джеральд стоял как парализованный, но девушка оказалась более быстрой. Когда машина проезжала мимо, она бросилась за ней и вскочила на подножку. Машина вильнула, наугад повернула за угол и остановилась. Норин, все еще тяжело дыша после бега, положила ладонь на рукав Эдварда: – Вы должны отдать его мне… о, вы должны отдать его. Мне надо вернуть его Агнесс Ларелле. Будьте великодушны, мы с вами провели хороший вечер, мы танцевали, мы были… друзьями. Вы отдадите его мне? Мне? Женщина, которая опьяняет тебя своей красотой. Значит, бывают такие женщины… И кроме того, Эдварду и самому очень хотелось поскорее избавиться от колье. Само небо посылало ему возможность сделать красивый жест. Он достал колье из кармана и положил его в ее протянутую руку. – В знак нашей… дружбы, – сказал он. – Ах! Ее глаза загорелись. Вспыхнули. Затем, к его удивлению, она нагнула к нему голову. Мгновение Эдвард держал ее в объятиях, ее губы прижимались к его губам… Потом она спрыгнула. Ярко-красный автомобиль резко рванулся вперед и умчался. Романтика! Приключение! II В день Рождества, в полдень, Эдвард Робинсон широкими шагами вошел в крошечную гостиную дома в Клэпхеме с обычным приветствием «Поздравляю с Рождеством». Мод, поправлявшая ветку остролиста, холодно осведомилась: – Хорошо провел день за городом со своим другом? – Послушай, – сказал Эдвард, – я сказал тебе неправду. Я выиграл конкурс – пятьсот фунтов – и купил на них автомобиль. Я не сказал тебе, потому что знал, что ты устроишь скандал по этому поводу. Это во‐первых. Я купил автомобиль, и больше нечего об этом говорить. Во-вторых, вот что: я не собираюсь несколько лет находиться в подвешенном состоянии. У меня достаточно хорошие перспективы, и я намерен жениться на тебе в следующем месяце. Понятно? – Ох! – слабо выдохнула Мод. Неужели это Эдвард говорит с нею так властно, возможно ли это? – Ты согласна? – спросил Эдвард. – Да или нет? Она смотрела на него как зачарованная. В ее глазах были страх и восхищение, и этот взгляд опьянял молодого человека. Исчезла та прежняя материнская снисходительность, которая приводила его в отчаяние. Так смотрела на него леди Норин вчера ночью. Но леди Норин отступила куда-то далеко, прямо в область Романтики, и встала рядом с маркизой Бьянкой. Это – настоящее. Это его женщина. – Да или нет? – повторил он и шагнул к ней. – Д-да-а, – заикаясь, ответила Мод. – Но, ох, Эдвард, что с тобой произошло? Ты сегодня совсем другой. – Да, – сказал он. – Двадцать четыре часа я был мужчиной, а не червяком, и, клянусь Богом, это себя оправдывает! Он заключил ее в объятия и прижал к себе почти так же, как это мог бы сделать супермен Билл. – Ты любишь меня, Мод? Скажи мне, ты меня любишь? – О Эдвард, – прошептала Мод. – Я тебя обожаю… Приключение на Рождество Крупные поленья весело потрескивали в большом, открытом камине, но эти звуки заглушались шумом шести голосов, обладатели которых говорили практически беспрерывно. Группа молодых людей наслаждалась Рождеством. Старая мисс Эндикотт, известная большинству собравшихся как тетушка Эмили, с улыбкой прислушивалась к доносившимся до нее отдельным фразам. – Спорим, ты не съешь шесть пирожков с мясом зараз, Джин. – А вот и съем. – Нет, не съешь. – В тебя столько просто не вместится. – Еще как вместится. Съем три порции бисквита и две порции сливового пудинга в придачу. – Надеюсь, что пудинг удался, – заметила мисс Эндикотт с некоторой неуверенностью. – Ведь приготовили мы его всего три дня назад. А рождественский пудинг надо готовить задолго до Рождества[56]. Я же помню, как в детстве была уверена, что слова последней коллекты[57] перед началом Адвента[58] – «Господи, молим Тебя, пошли благоденствие…» – это сигнал к началу готовки рождественских пудингов! Пока мисс Эндикотт произносила эти слова, все остальные вежливо молчали. И не потому, что всем были так интересны ее воспоминания о давным-давно прошедших днях; просто все считали, что уделить чуточку внимания хозяйке дома – это признак хорошего тона. Мисс Эндикотт вздохнула и, в поисках понимания, посмотрела на единственного члена компании, возраст которого хоть немного приближался к ее собственному – небольшого мужчинку с головой странной формы, напоминающей яйцо, и торчащими нафабренными усами. «Этих молодых нынче трудно понять», – подумала про себя мисс Эндикотт. В старые добрые временя они сейчас сели бы в кружок вокруг нее и молча, с должным вниманием и уважением выслушивали бы перлы мудрости, произносимые старшими. А вместо этого они постоянно что-то говорят, причем разобрать, что именно, чрезвычайно трудно. Хотя они все равно очень милые дети… Взгляд мисс Эндикотт смягчился, пока она разглядывала их всех по очереди – высокую, всю в веснушках Джин, миниатюрную Нэнси Корделл, обладательницу прямо-таки цыганской красоты, близнецов, приехавших из школы на каникулы, Джонни и Эрика, и их друга Чарли Пиза и красивую, немного холодную Эвелин Хейуорт… Когда ее взгляд остановился на этой девушке, брови мисс Эндикотт слегка нахмурились, а глазами она стала искать своего старшего племянника Роджера, угрюмо сидевшего в сторонке и не принимавшего участия во всеобщем веселье – тот не отрывал взгляда от утонченной, нордической красоты девушки. – Смотрите, за окном валит снег! – крикнул Джонни, подойдя к окну. – Настоящая рождественская погода. А что, если нам поиграть в снежки? До обеда ведь еще уйма времени, правда, тетушка Эмили? – Конечно, милый. Есть мы будем в два часа. Хорошо, что ты мне напомнил, – пойду посмотрю, как там накрывают на стол. И она торопливо вышла из комнаты. – Нет, лучше все послушайте меня! – крикнула Джин. – Давайте слепим снеговика. – Классное предложение! А знаете что – давайте слепим из снега месье Пуаро! Вы меня слышите, месье Пуаро? Великий детектив Эркюль Пуаро, вылепленный из снега, работа шести выдающихся скульпторов! Маленький человек, сидевший в кресле, церемонно поклонился, и глаза его блеснули. – Только пусть он будет очень красивым, дети мои, – потребовал он. – Я на этом настаиваю. – Сч-а-з-з-з-з! И компания, как вихрь, исчезла из комнаты, столкнувшись в дверях с монументальным дворецким, входившим с запиской на серебряном подносе. Дворецкий, вновь обретя свою всегдашнюю невозмутимость, приблизился к Пуаро. Взяв записку с подноса, сыщик развернул ее, прочел дважды, а потом вновь сложил и спрятал в карман. На лице его не дрогнул ни один мускул, хотя содержание записки было достаточно любопытным. В ней рукой человека, мало знакомого с пером, было написано: «Не прикасайтесь к сливовому пудингу». – Очень интересно, – пробормотал Пуаро себе под нос. – И совершенно неожиданно… Он посмотрел на камин. Возле него осталась сидеть Эвелин Хейуорт. Она смотрела на огонь, погруженная в свои собственные мысли, и машинально крутила кольцо на среднем пальце левой руки. – Вы сейчас где-то далеко отсюда, мадемуазель, – произнес наконец маленький бельгиец. – И мысли ваши не очень счастливые, я угадал? Девушка вздрогнула и неуверенно посмотрела на Пуаро. Он подбадривающе кивнул ей. – Все знать – это моя профессия. Вы же действительно несчастливы. А я – я тоже немного огорчен. Может быть, поплачем друг другу в жилетку? Понимаете, у меня сейчас большое горе, потому что мой друг, человек, с которым мы дружили долгие годы, уехал за океан, в Южную Америку[59]. А ведь когда мы были вместе, я на него иногда злился, иногда его глупость выводила меня из себя; теперь же, когда его нет рядом, я вспоминаю о нем только хорошее… Это такой закон жизни, правда? А теперь, мадемуазель, расскажите, что гложет вас. Вы же не похожи на меня, старого и одинокого; напротив, вы молоды и красивы, и любящий вас мужчина… Только не возражайте – я следил за ним последние тридцать минут…