— Я понимаю, вы этого не хотите. Я тоже не хочу. Но мы должны их продать. Я снова плачу, когда мы заводим отцовских коней в стойло. Эти кони были его гордостью, и их тоже у меня отняли. Йори рассчитывается с кислолицым человеком — наверное, хозяином. Я злобно смотрю на него сквозь слезы, но он не замечает. Сделка совершается очень быстро — я уже начинаю понимать, что так всегда бывает, когда происходит нечто дурное. Мы выходим обратно на улицу. Йори ведет меня к реке. Судя по небу, уже четыре часа. Скоро солнце начнет клониться к закату. Я не хочу оставаться на улице, когда стемнеет. Не говоря о том, что я вся грязная и воняю лошадьми и глиной. Одежда мокрая и гадкая, Йори тоже выглядит не лучшим образом. Мне нужна комната, и все равно где, лишь бы недорого, и чтобы через мост не переходить. Я сворачиваю с улицы Кэндлвик в маленький переулок, который носит имя Сент-Лоренс-Путни-Хилл просто потому, что это странное название для улицы. Он застроен домами, кирпичными и оштукатуренными, пугающе кривыми, клонящимися туда-сюда. Крыши порой касаются одна другой. Над одной из дверей я замечаю вывеску. Дельфин. Когда-то он был целиком синий, но теперь это голое дерево с парой пятен краски. Над ним написано «Пансион у Дельфиньей площади». На слабо светящемся окне пристроен листок с надписью «одна неделя — один пенни со стиркой». Заведение дрянное, как и все, в которых мы останавливались после отъезда из Ланхерна. Но за пенни в неделю мы можем прожить здесь несколько месяцев. За это время умрет либо королева, либо я. Глава 6 Тоби Сейнт-Энн-лейн, район Олдерсгейт, Лондон 3 ноября 1601 года От стука в дверь я вскакиваю и принимаюсь шарить под матрасом в поисках кинжала. У меня редко бывают гости. Заходят разве что прачка за одеждой или хозяйка за деньгами. Но никто из них не является в такую рань. А от всех остальных, независимо от времени, приходится ждать только неприятностей. Я добираюсь до двери, когда стук раздается вновь, и знакомый скрипучий голос спрашивает: — Мне что, нужно стучать особым образом? — После чего раздается сложный сигнал из постукиваний и царапания двери. — Тоби, черт возьми! Я знаю, что ты дома. Я снимаю защелку и распахиваю дверь перед Джорджем Кэри в роскошном голубом дублете, черных штанах и черной шапочке, которой не дает упасть драгоценная застежка. Застежка, пожалуй, дороже всего здания, в котором я обретаюсь. — И зачем ты запираешься? Воздыхательницы замучили? — Он смотрит мне через плечо, как будто надеясь увидеть там целый гарем. — Не люблю вас разочаровывать. Как вы узнали, что я дома? — Хозяйка сказала. Кстати, о воздыхательницах. — Кэри ухмыляется так, что его рыжеватая бородка дергается. Вдова, которой принадлежит этот дом, хороша собой и молода. Несколько раз она зазывала меня к себе поужинать и сделать кое-что еще. В какой-то момент я отказался, что ей не очень понравилось. Но я не знал, как сказать, что ее брат интересует меня куда больше, чем она сама. — Пустишь меня, или мне весь день стоять на пороге? Я придерживаю дверь, и Кэри входит, огибая груды одежды и книг. Он оглядывается, видит разобранную постель и незажженный уголь в жаровне. — Почему так мрачно? Мы же тебе нормально платим. Кэри подписывает банковские поручения и знает мое жалованье с точностью до фартинга. Но лично мне кажется, что чем меньше я трачу, чем ценнее оставшееся. Он выдергивает из-под стола табуретку и осторожно присаживается, как будто боясь, что она рассыплется на куски. — Как продвигаются поиски? Раз тебя не было полночи, а то и дольше, значит, ты преследовал одного из этих людей? Я падаю на матрас и киваю. — У меня есть список из сорока человек, которых арестовали за участие в восстании Эссекса, а потом отпустили. Я думал начать с тех, кого уже арестовали или брали под наблюдение раньше. — Звучит утомительно. Чтобы сидеть на хвосте одного подозреваемого в течение дня, нужно семь человек. В одиночку проследить за каждым из списка я явно не смогу, но других вариантов у меня пока нет. — Вы за этим пришли? Поинтересоваться моим здоровьем? Я тронут. — В каком-то смысле. — Кэри вытаскивает лист бумаги и кладет на стол. Я немедленно узнаю банковское поручение. — Вижу по лицу, что ты доволен. На самом деле не вижу, ну и ладно. Пошли. Нужно нанести визит одному из моих протеже, и мне бы пригодился человек, способный распознать ложь за сто шагов. Покровительствовать искусствам почетно и прилично. Кэри, аристократ и придворный, может выбирать себе подопечных. Он разделяет любовь королевы к театру и поэтому помогает деньгами полудюжине писателей и группе актеров, которые носят его имя, называясь «Слуги лорда-камергера». Труппа эта известная и богатая, любимая ее величеством и даже приглашенная выступать в один из ее дворцов. Я слышал, что они хороши, но сам не видел их представлений. Я почти не хожу в театры после смерти Марло. Мы идем по темным переулкам, мимо собора Святого Павла. Путь наш лежит к пирсу на Поулс-Уорф. Кэри ни за что не станет пересекать реку по Лондонскому мосту, и я благодарен ему за это: слишком много там торговцев, карманников и пьяниц. Мы свистом подзываем ялик, и вот уже единственный гребец переправляет мелкую деревянную лодку на южный берег Темзы. — Каков повод визита? — спрашиваю я. — Деньги нужны писателю или актеру? — Ничего приятного, вроде вымогательства, не будет. — Он оглядывается на лодочника. Шпион в нем никогда не дремлет. — Так, нужно устранить кое-какие последствия. Граф Эссекский использовал «Слуг лорда-камергера» в своем мятеже. Он нанял их для специальной постановки «Ричарда II». Заказ был странный: пьесе исполнилось уже несколько лет, она вышла из моды. Сейчас все смотрят только комедии. Но Эссекс заявил, что это его любимое представление, и заплатил лишних сорок шиллингов за беспокойство. На суде он признался, что это была часть плана: сцена низложения, заключения и убийства короля должна была послужить сигналом его сподвижникам, чтобы те вышли в город и подняли горожан на бунт против королевы. Ялик подходит к берегу, корпус скребет по дну, а нос тычется в другую лодку — мы все стоим у одного пирса. «Глобус» совсем рядом с берегом, так что идти приходится недолго. Здание помпезное, в ширину вдвое выше, чем в высоту, деревянные стены оштукатурены, а соломенная крыша тянется лишь над сценой и ярусами — центр театра под открытым небом. Над единственной узкой дверью висит деревянная табличка с надписью «Глобус» и изображением Атланта и земного шара. За дверью открывается узкий темный коридор. Оттуда доносятся звуки иного мира. Я бывал в соседнем театре «Роза» много раз — и много лет назад, — и хотя «Глобус» конструкцией напоминает «Розу», он больше и ярче. Внутри он представляет собой восьмиугольник с тремя ярусами для зрителей, в противовес двум ярусам «Розы». Деревянные стены изнутри покрашены, пол замощен кирпичом, а над головой виднеется небо. Сиденья поднимаются наверх, как стулья судей, и ярусами окружают театр. Мы оказываемся в открытом дворе перед сценой. Мы с Кэри протискиваемся мимо актеров, стоящих группками и зубрящих свои роли. Музыканты бренчат на лютнях, дуют в дудки, кто-то постукивает пальцами по барабану. Еще больше народу суетится на сцене, забегая за темно-синий занавес и выбегая из-за него, стараясь не мешать тем, кто там репетирует. Наконец мы находим нужного человека. Уильяма Шекспира, драматурга и владельца «Глобуса». Он стоит за сценой, держа перо в одной руке, а лист пергамента — в другой. Чернильницы поблизости не видно. Белая сорочка этого господина сверху расшнурована, камзол помят, одна штанина заправлена в незавязанный ботинок, а вторая метет землю. Это самый знаменитый драматург в Лондоне, а выглядит он так, как будто только что вылез из хлева. Может, он заметил Кэри, а может, почувствовал его присутствие, когда разговоры затихли. Так или иначе, стоит нам подойти, как Шекспир отворачивается от нас и забирается на сцену. Кэри раздраженно рычит и лезет за ним. — Уилл. — Вы… — Шекспир не останавливается. Он пытается сбежать в узкий коридор за стеной, пройдя мимо актеров и рабочих, которые расступаются перед ним — но не перед нами. — Так-то вы обращаетесь со своим покровителем? — не смущается Кэри. — Да, если он одновременно мой враг, — бросает Шекспир через плечо. — Что вас сюда привело? — Королева, разумеется. — Королева! — Шекспир подходит к стене, к которой приколоты три листа бумаги. Он срывает их и вешает взамен три других, которые принес с собой. — Если вы пришли пытать меня насчет содержания новой пьесы, то будьте покойны! Никакой политики! Только любовники, обезьяны, Ганимед… шуты, меланхолия и путаница с людьми. Ничего, против чего вы могли бы возразить. Все, как вам нравится. — Ясно, — сомневается Кэри. — А название у нее есть? Шекспир отворачивается, рвет листы на куски. — «Арденский лес»? «Золотое наследие Розалинды»? «История Орландо де Боа»? А вы как думаете? Не утруждайтесь, по лицу вижу, что вас от всех вариантов тошнит. Раз вы такой флиондозо, то сами знаете, что людям понравится. Он швыряет обрывки бумаги Кэри в лицо, спрыгивает со сцены и удаляется. «Флиондозо»? Я смотрю на Кэри. — Он придумывает слова. Ты привыкнешь. Мы спускаемся со сцены, и Кэри спешит за драматургом. — На самом деле, Уилл, нет. Постойте. Вы упомянули обезьян. Вы же не хотите сказать, что это будут настоящие обезьяны? — Ну разумеется! — Шекспир огибает парочку, фехтующую на деревянных мечах. Кэри чуть не получает палкой по голове, и я его еле оттаскиваю. — Людям сложно их изобразить, так что мы берем настоящих. Где-то они тут бегают. Вы не видели? Кэри оглядывается. Его светлые волосы встают дыбом. — Нет. — Ну так они где-то здесь. — Шекспир машет рукой, как будто отгоняет мух. — На вашем месте я бы смотрел под ноги. Они везде гадят. Как по команде, мимо пробегает мартышка. — Что у нее на голове? — спрашивает Кэри. — Рога, — отвечает Шекспир. — Она представляет оленя. Действие происходит в лесу, Кэри. В лесу. Я пытался добыть настоящего оленя, но, как вам известно — или неизвестно, — их очень сложно поймать и приказам они не подчиняются. Делаем, что можем. Кэри беспомощно смотрит на меня. — Поэтому вы взяли мартышек? Почему хотя бы не коз? Они по меньшей мере похожи на оленей. — Потрясающая идея! — Шекспир воздевает запачканный в чернилах палец. — Вы же найдете нам нескольких коз? А теперь мне пора. Не успевает он убежать, как Кэри хватает его за рукав. Шекспир смотрит в небо и устало вздыхает. — Забудьте об этой пьесе, — просит Кэри. — Я хочу узнать о той, что вы обещали ее величеству к святкам. Что я обещал ее величеству. Как продвигается эта пьеса? — Я уже кончаю.