– Ты сказал, что уверен, что мальчика убили. Был ли ты тем или иным образом свидетелем убийства? Может, слышал крики? – Нет. Знаю, не нашли ни трупа, ни следов крови, но я не сомневаюсь в том, что сделал с ним Отец. – Должно быть, это стало для тебя шоком. – Шок – слабо сказано. Впервые за одиннадцать лет я увидел Отца в лицо, увидел еще одно человеческое существо. Через несколько минут я снова увидел Отца. Он был один и направлялся к моей башне. – И у него все еще был нож? – спросила Коломба. – Да. Я услышал, как он открывает дверь. Он не ожидал, что я дам отпор. В последние годы я никогда не сопротивлялся. Но я ударил его отхожим ведром и сбежал. Я не слишком-то понимал, что делать. – Что заставило тебя так поступить? Ты испугался? Грустная улыбка Данте нисколько не походила на его обычную усмешку. – Нет, – тихо сказал он. – Я сбежал, потому что он меня предал. Я думал, что был его единственным сыном. 2 Данте снова вышел покурить, и Коломбе захотелось к нему присоединиться, хотя в последний раз она курила еще на первом курсе. Она чувствовала себя так, будто в тяжелых сапогах прошлась по самым ранимым и сокровенным тайникам души Данте, которые он за много лет научился прятать от мира. За годы службы ей случалось допрашивать и выслушивать сотни жертв, подозреваемых и преступников, но редко когда их слова так брали ее за сердце. Возможно, дело было в том, что история Данте оказалась настолько необыкновенной, а может, он просто начал ей нравиться. Вернувшись, Данте с наигранным безразличием продолжил рассказ: – Я даже не обернулся, чтобы посмотреть, что с ним, просто кинулся бежать со всех ног и едва не сломал шею, пока спускался по лестнице. Я не знал, как это делается, – представлял себе только в теории. Как и многие вещи, которыми нельзя заняться в силосной башне. – Например, покататься на велосипеде, – сказала Коломба, пытаясь разрядить обстановку. – Например, покататься на велосипеде, – улыбнулся он. – Или даже просто побегать. И все-таки каким-то образом ему это удалось, причем босиком: он успел добежать до дороги, где угодил под машину. К счастью, водитель поднял мальчика с земли и, не дожидаясь прибытия «скорой», отвез в больницу. Там Данте сумел рассказать, кто он, и добиться, чтобы ему поверили. Когда полиция добралась до силосной башни, Бодини уже поджег ферму и обе башни, облив их керосином, и выстрелил себе в рот из военного пистолета. Каменные стены башен выстояли, хотя криминалистам пришлось немало потрудиться, чтобы добыть хоть какие-то оставшиеся после пожара улики, но ферма сгорела дотла. Ни следа другого человека, описанного Данте, и уж тем более мальчика, не нашли. Ни крови, ни трупа, ни одежды и личных вещей. Согласно рабочей гипотезе следствия, Данте все это попросту приснилось – нечто вроде проекции самого себя, – и его возражения не произвели на следователей ни малейшего впечатления. – Если даже мальчик существовал, с чего ты взял, что он сидел в другой башне? – спросила Коломба. – Может, его на ферме держали. – По двум причинам. Во-первых, он поджег и второй силос. Если он не превратил его в тюрьму, зачем бы ему это делать? – Может, он использовал его в каких-то других целях. Не знаю, хранил там что-то. Или просто слетел с катушек. – Возможно, но я не верю, что это сделал Бодини. Это дело рук Отца. Он убил сообщника, избавился от улик и испарился. – А почему он не бросил труп второго мальчика? – Наверное, это могло как-то вывести следствие на него… Я не помню лица мальчика, но помню походку. Он шел маленькими шажками, словно все вокруг его удивляло и пугало. Как будто он отвык находиться под открытым небом. После освобождения я и сам первое время ходил так же. – Но не когда сбежал. – Я помню только фары сбившей меня машины. Коломба на несколько мгновений задумалась. – Значит, мальчика держали в заточении приблизительно столько же, сколько и тебя. – Мне показывали десятки фотографий, но опознать его мне так и не удалось. Тогда еще не было интернета, где можно было бы публиковать объявления о пропавших, а у прокуратуры не было единой базы данных. Вполне вероятно, многие заявления о пропаже затерялись. Какое-то время я пытался установить его личность, но потом сдался. – Ну, это скорее наша вина, чем твоя, – признала Коломба, поглядывая на часы. Десять. Она уже изрядно проголодалась. – Теперь ты знаешь все, что только можно знать, – сказал Данте. – Ошибаешься. Я знаю только твою версию. Есть еще расследования и допросы, проведенные моими сослуживцами и судьями. Я их проглядела, но надо будет почитать внимательней. – Я уже все прочел. Знаешь, что бросилось мне в глаза? – Данте встал и подошел к пластиковой доске, которую они повесили на стену. Доска уже была сплошь покрыта стикерами. Сняв один из них, он написал на нем борд-маркером: «НОЛЬ». – Все найденные ими улики указывали в одном направлении. Единственный похититель, а именно Бодини, никаких незнакомцев, никаких других мальчиков. – Неужели за все время твоего заточения ферму ни разу не проверяли какие-нибудь власти? Не было ни санинспекций, ни проверок пожарной безопасности?.. – Были, и не раз, и инспекторов всегда встречал Бодини. Никому и в голову не приходило обыскивать башни, даже когда стало известно, что меня похитили. Единственные показания, не совпадающие с остальными, принадлежат типу, который жил в километре от фермы Бодини. По его словам, он частенько видел фары какой-то машины, останавливавшейся неподалеку от дома Бодини, но он всегда думал, что это просто влюбленные парочки, приезжающие пообжиматься. – Может, так оно и было. – Если ты в это веришь, мы даром теряем время. – Данте, я же сказала. Я пытаюсь найти хоть одно доказательство, что между тобой и сыном Мауджери есть связь. – Свисток. – Кроме свистка. Мы это уже обсуждали. – Коломба открыла одну из папок, за чтением которой уснула накануне. Помимо прочего в ней был список, в некоторых случаях с детальным описанием, всех опрошенных после побега Данте или по тем или иным причинам подозреваемых в его похищении. – При поисках сообщника Бодини было опрошено тридцать человек. – Твои коллеги вытянули из шляпы парочку растлителей и обыкновенных уголовников, но не нашли против них никаких улик. – И что ты обо всем этом думаешь? – Все они ни при чем. Отец держал меня в заточении на протяжении одиннадцати лет. Я видел его не реже чем раз в три дня. Все они за эти годы успели либо отсидеть срок, либо попасть в больницу, так что не могли бы навещать меня постоянно. – И ты уверен, что Отец и Бодини не сменяли друг друга? – Я был уверен в этом тогда и еще больше уверен сейчас. К тому же подозреваемые, которых мне показывали, не подходили по телосложению. Он старался изменять голос, говорил полушепотом, но телосложение не скроешь. Ты уже немного меня знаешь… Думаешь, мужчина и мальчик мне приснились? – Не хочу тебе врать, Данте. Я не знаю. Данте растянулся на полу. – Если придется выбирать между добротой и честностью, всегда выбирай честность. Жалость мне не нужна. – Хорошо, потому что многие считают, что я на нее не способна. Какие еще общие черты приходят тебе на ум? – Возраст сына Мауджери. – О’кей. – Моего отца сделали козлом отпущения – точно так же, как и Мауджери. – Но твоего отца не обвиняли в убийстве твоей матери. Она совершила самоубийство. – Он убил ее холодным оружием, точно так же как и мальчика из второй башни. – Членов семьи чаще всего убивают холодным оружием или тупыми предметами. Не у каждого итальянца дома хранится огнестрел. – Не найдено никаких следов мальчика. Ни одного, – сказал Данте. – Помимо крови в багажнике Мауджери. – Которую оставил там Отец. – Другими словами, этот Отец – настоящий ниндзя. Отвлекает от себя внимание, подставляет кого угодно, совершенно неуловим… – Вот именно. – Тогда какие у нас шансы против того, кто никогда не ошибается? – Однажды он уже ошибся: мне удалось сбежать. – Данте зевнул и потянулся. – Я голоден, и меня все это достало. Как насчет в кои-то веки нормально поесть? – Мне вечернее платье надеть? – А оно у тебя есть? – Ты правда хочешь, чтобы я ответила? Ресторан оказался чересчур замкнутым по меркам Данте, так что они поужинали в баре при гостинице, где им выделили столик за ширмой. Коломбу смущали официанты в белых перчатках. Не то чтобы она всю жизнь питалась в дешевых забегаловках, но чтобы официант весь вечер маячил за твоей спиной!.. Она дважды пролила вино себе на руки, упрямо настаивая на том, чтобы налить его самостоятельно. – Расслабься и наслаждайся жизнью, КоКа, – сказал ей Данте. Ради такого случая он переоделся в черный костюм от Джорджо Армани и антрацитовый галстук. – Мне тут как-то не по себе.